Выше звезд и другие истории - Ле Гуин Урсула Страница 10

Медленно, задумчиво отхлебнув пива, Орр продолжил размышлять: «Значит, теперь он знает, что дождь кончился. Но, когда я ему сказал, он не пошел проверить. Может, испугался? Похоже. Его это все крепко напугало, он хочет сперва понять, что к чему, держит мысли при себе. Оно и понятно. Было бы странно, если бы он не испугался. Но что он станет делать потом, когда успокоится? Как будет останавливать сны, чтобы я больше ничего не менял? Нет, надо с этим кончать. Уже и так далеко зашло…»

Орр покачал головой и отвернулся от холмов, покрытых огнями и людским копошением.

4

Ничто не вечно, нигде (кроме педантического ума) нет точности и определенности; совершенство – это лишь отказ от той неизбежной незначительной погрешности, которая составляет таинственную внутреннюю сущность Бытия.

Адвокатское бюро «Форман, Эссербек, Гудхью и Ратти» располагалось в бывшей автомобильной парковке 1973 года, с тех пор переоборудованной для людских нужд. Похожая родословная была у многих старых зданий в центре Портленда. Собственно, было время, когда почти весь центр был занят парковками. Сперва они представляли собой асфальтовые поля, на просторах которых попадались будки кассиров и парковочные автоматы, но численность населения шла вверх, а вместе с ней росли парковочные пространства. Кстати, именно в Портленде много-много лет назад появились первые автоматические парковки с подъемниками для машин; и, пока индустрия, снабжавшая всех и каждого личным автомобилем, не задохнулась в собственных выхлопах, многоуровневые парковочные строения доросли тут до пятнадцати-двадцати этажей. Некоторые из них, начиная с восьмидесятых, начали сносить, чтобы выстроить на их месте жилые и деловые высотки; другие перепрофилировали. В этом здании по адресу Юго-Западная Бернсайд-стрит, дом 209, до сих пор попахивало фантомным бензином. На бетонных полах сохранились следы испражнений несметного количества двигателей, протекторы динозавров навечно отпечатались в пыли гулких коридоров. Все полы в здании отличались любопытным свойством: они шли под еле заметным уклоном, ведь в свое время внутренность постройки представляла собой один спиральный пандус. В кабинетах у «Формана, Эссербека, Гудхью и Ратти» человека не покидало чувство, что его клонит в сторону.

Мисс Лелаш сидела за перегородкой из книжных шкафов и картотек, которая отделяла ее половину от половины мистера Перла, и ощущала себя черной вдовой.

Она сидела у себя в закутке, налившись ядом, – твердая, гладкая и ядовитая; ждала, ждала.

И жертва появилась.

Жертва прирожденная. Каштановые легкие волосики, как у девочки, светлая бороденка, мягкая, как рыбье брюхо, белая кожа, сам робкий, забитый, заикается. Тьфу! На такого наступишь – даже не хрустнет.

– У меня дело, на-наверное, насчет, вот, права на частную жизнь, – забормотал он. – То есть нарушения права. Но я не знаю т-точно. Вот, пришел посоветоваться.

– Выкладывайте.

Но жертва оказалась неспособна выкладывать. Робкий ручеек побрызгал и пересох.

– Вы проходите добровольное терапевтическое лечение, – сказала тогда мисс Лелаш, заглянув в записку, которую ранее прислал мистер Эссербек, – по поводу нарушения федеральных правил пользования автоматическими аптеками.

– Да. Если я соглашаюсь на лечение у психиатра, меня не будут судить.

– В целом так, – сухо сказала Лелаш.

Посетитель показался ей не то чтобы слабоумным, но каким-то отвратительно простоватым. Она откашлялась.

Он тоже откашлялся. Как другие, так и он.

Наконец, то и дело сбиваясь и поправляясь, он объяснил, что проходит лечение и, по сути, состоит оно в том, что он под гипнозом спит и видит сны. Ему кажется, что психиатр, который приказывает ему видеть во сне определенные вещи, нарушает его право на частную жизнь, зафиксированное в Новой федеральной конституции 1984 года.

– Что-то похожее в прошлом году было в Аризоне, – сказала юрист. – Пациент ДТЛ обвинял психиатра, что тот сделал из него гомосексуалиста. Само собой, врач использовал стандартные психологические методики, а истец оказался латентным педиком: еще до того как дело ушло в суд, его арестовали за приставания к двенадцатилетнему посередь бела дня в Финикс-парке. В итоге отправили на ПТЛ в Техачапи. Это я к тому, что с такими обвинениями надо осторожнее. Большинство психиатров, участвующих в госпрограммах, – сами люди осторожные, уважаемые специалисты. Другое дело, если были случаи, конкретные эпизоды, настоящие улики… А одних подозрений мало. Может обернуться так, что вас самого отправят на ПТЛ в психбольницу в Линнтоне, а то и в тюрьму.

– А может… мне назначат другого врача?

– Ну, без веской причины вряд ли. К этому Хейберу вам дали направление на медицинском факультете. Там, знаете, люди серьезные. Если подадите на Хейбера жалобу, разбирать ее будут, скорее всего, эксперты с медфакультета, может, те же самые. Без доказательств они не примут сторону пациента. Особенно такого.

– Психического, – грустно сказал клиент.

– Вот именно.

Он помолчал. Потом поднял глаза – свои ясные, светлые глаза – и посмотрел на нее без злости и без надежды. Улыбнулся и сказал:

– Большое спасибо, мисс Лелаш. Извините за беспокойство.

– Ну подождите!

Простоват, конечно, но совсем не сумасшедший, даже не псих. Скорее, человек, доведенный до отчаяния.

– Не стоит сразу сдаваться. Я же не сказала, что оснований для иска нет. Вы говорите, что хотели избавиться от наркотической зависимости, а доктор Хейбер вам прописал даже больше фенобарбитала, чем вы сами принимали. За это можно зацепиться. Хотя я сильно сомневаюсь. Но защита права на частную жизнь – мой конек, так что я хочу разобраться, были ли нарушения. Просто вы мне пока ничего не сказали по существу – если есть что рассказывать. Что конкретно сделал этот врач?

– Если я скажу, – с грустной уверенностью ответил клиент, – вы решите, что я сумасшедший.

– С чего вы взяли?

Мисс Лелаш была не склонна принимать на веру чужие заявления; для юриста это отличное свойство, хотя она понимала, что иногда со скепсисом перебарщивает.

– Если я вам скажу, – тем же ровным тоном продолжал посетитель, – что некоторые мои сны меняют реальность и что доктор Хейбер это понял и теперь использует этот… мой талант в своих целях, без моего согласия… вы решите, что я сошел с ума. Разве не так?

Подперев подбородок руками, мисс Лелаш смерила клиента долгим взглядом.

– Ну? Продолжайте, – наконец бросила она.

Еще бы не решить. Но черта с два она станет в этом признаваться. И потом, ну и что, что сумасшедший? А какой нормальный человек поживет в этом мире и не спятит?

Он опустил взгляд на руки, явно собираясь с мыслями.

– Понимаете, у него есть прибор… вроде электроэнцефалографа. Только он как бы анализирует излучение мозга и посылает ему сигналы.

– То есть, выходит, сумасшедший ученый с адской машиной?

Клиент криво улыбнулся:

– Если меня послушать, выходит так. Да нет, он, судя по всему, хороший специалист, серьезный ученый и действительно пытается людям помочь. Уверен, что ни мне, ни кому другому он не желает ничего плохого. У него самые лучшие намерения. – Поймав скептический взгляд Черной Вдовы, он запнулся. – В общем, этот прибор… я даже не знаю толком, как он работает. Но с его помощью Хейбер погружает меня в быстрый сон – так он говорит; это такая особенная фаза, когда снятся сны. Не то же самое, что обычный сон. Он меня усыпляет гипнозом, а потом включает свою машину, и я сразу вижу сны – обычно, когда спишь, не так. Это насколько я понимаю. То есть машина вызывает сны и еще, кажется, делает их ярче. И я вижу во сне то, что мне приказали видеть под гипнозом.

– Похоже на старый добрый психоанализ: это они со снами работали. Только ваш врач, получается, внушает, какие сны видеть? Наверное, через сны формирует какие-то условные рефлексы. Хорошо известно, что под гипнозом человек может сделать почти все что угодно, даже то, что в обычном состоянии совесть не позволяет. Это установили еще в середине прошлого века, а с тысяча девятьсот восемьдесят восьмого, после дела «Сомервилл против Прожански», это юридический факт. Так. Есть у вас основания полагать, что врач заставляет вас делать что-то опасное, что-то, что вы сочли бы морально неприемлемым?