Праведница - Ахдие Рене Страница 10

Элуиз рассмеялась.

– Достойная попытка сменить тему. Однако меня не так-то просто сбить с толку. Рассказывай, что ты сделала, чтобы оказаться там, где ты сегодня.

Она подошла к спальне, которая располагалась справа от них, и толкнула дверь, которая была слегка приоткрыта.

Пиппа выпрямила спину.

– Извини, но я не обязана ничего тебе доказывать.

– Извини, но это не я тут заявляла о своей храбрости, – бросила через плечо Элуиз в ответ. – И пока, насколько я вижу, ты просто-напросто симпатичная копилка бесполезных фактов.

– А я не говорила, что смелая. Я только сказала, что не трусливая.

– ¡Coño! – Элуиз посмотрела на Пиппу и снова закатила глаза. – Все равно, кем бы ты ни была, заканчивай с этим, потому что последние два часа я наблюдаю за девчонкой, чьи сомнения доведут ее до смерти, особенно если она продолжит бродить по миру демонов и монстров. Рискуй, англичанка. Без риска жизнь совершенно скучна.

«Рисковать?» – Пиппа не обладала способностью наслаждаться риском, как это делали другие юные девушки вокруг нее. С самого детства она вела себя осторожно. Все просчитывала. Она не такая, как Селина, которая, кажется, притягивает к себе опасности, точно магнитом. Однако Пиппа и не трусиха. Вся ее жизнь в последние месяцы состояла из сплошных рисков. И если у нее хоть что-то где-то не получится, то она никогда больше не увидит своих младших братика и сестренку.

«Что я творю? – подумала она. – Почему я вообще здесь?»

Ответ был прост: когда Пиппа Монтроуз любила, то любила она всем сердцем. А Селину Руссо она любила как родную сестру. Пиппа устала игнорировать свои чувства, хотя еще больше устала от того, как игнорируют ее чувства другие.

Небеспричинная обида вспыхнула в груди Пиппы, и сердце тут же забилось чаще. Ею начал завладевать гнев. Гнев, с которым она пыталась совладать на протяжении нескольких недель. Она так старалась быть той девушкой, которой должна. Девушкой, которую хотела в ней видеть бабушка. Которая всегда контролирует эмоции и не позволяет им принимать за нее решения, как делал ее отец. Он принимал все чувства близко к сердцу. Слишком уж близко.

Погрустнев, Пиппа направилась в угол комнаты, объятый густым мраком, подальше от неустанно болтающей Элуиз. Пиппа позволила эмоциям разгорячить ее кровь, чувствуя, как они разливаются до самых кончиков пальцев. Отпустила их вместе с медленным выдохом, избавляясь от негативных эмоций, как от горстки песка. Пиппа заботливо сжала висящий у нее под горлом золотой крестик в руке, нечаянно коснувшись пальцами и теплого металлического амулета, который дала ей Элуиз. Пиппа крепко стиснула крестик в ладони и безмолвно помолилась о покое и помощи.

Когда кровь в жилах Пиппы снова утихла, она открыла глаза и увидела, что Элуиз, окутанная светом лампы, наблюдает за ней с другого конца комнаты.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – сказала Пиппа теперь уже спокойным осторожным голосом. – Я отказалась от всего, чтобы оказаться здесь. И я не пыталась сбежать. Я только пыталась построить лучшее будущее для себя и всех тех, кого я люблю. Я считаю, что любой, кто отказывается от всего ради возможности найти что-то получше, смел. Смелее, чем ты только можешь себе вообразить.

Элуиз подняла лампу так, чтобы они могли получше видеть друг друга. Впервые с тех самых пор, как Пиппа постучала в дверь парфюмерного магазинчика, Элуиз смотрела на нее с откровенным восхищением в глазах.

– Хотя я до сих пор думаю, что ты жалкая трусиха, ты не так уж плоха, Пиппа Монтроуз. – Элуиз ухмыльнулась. – Кстати, напомни-ка мне свое полное имя? Если не ошибаюсь, оно куда длиннее.

Пиппа вздохнула.

– Филиппа Френсис Джейн Монтроуз.

– Филиппа Френсис Джейн Монтроуз. – Элуиз фыркнула. – Звучит как имя, в комплекте с которым должно идти что-то вроде «миледи» или «герцогиня», или еще какой-нибудь похожий бред. Хотя мне всегда нравилось имя Филиппа.

Элуиз совершенно случайно оказалась слишком близка к правде, и это вызывало некоторое беспокойство.

– Мне всегда больше нравилось, когда друзья называют меня Пиппой, – сказала она. – Мать звала меня Филиппой.

– Так даже лучше, потому что мы же на самом деле не друзья, верно? – Элуиз медленно повернулась, и свет лампы в ее руке блеснул на чем-то огромном на дальней стене, неподалеку от другой спальни. Белая простыня скрывала предмет, однако когда девушки пригляделись, то увидели серебряный краешек. – О-о-о! Вот ты где. – Элуиз направилась было к магическому зеркалу, но внезапно замерла на полпути, и глаза у нее округлились.

Только тогда Пиппа услышала. Звук заставил ее оцепенеть.

За входной дверью квартиры послышались шаги. С каждой секундой они становились все громче и громче. Двигались вверх по ступенькам и точно на этот этаж. Приближались к двери этой самой квартиры.

– Что нам теперь делать? – прошептала Пиппа, встревоженно охнув.

Элуиз задула пламя лампы.

– Прячься, Филиппа Френсис Джейн. И молись.

Лес обшарен до конца

«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ», УИЛЬЯМ ШЕКСПИР

Арджун понял, что что-то не так, в ту самую секунду, когда его рука опустилась на дверную ручку его квартиры.

Металл оказался теплым.

А это могло означать только одно: кто-то – или что-то – недавно находилось поблизости. Однажды, не так уж давно, Арджун обнаружил ссохшиеся останки мухи с обугленными крылышками на полу у порога квартиры, и металл дверной ручки тогда еще пульсировал от заклинания, охраняющего квартиру.

Если неприятель действительно притронулся к заколдованной ручке, то на ладони у него остался ожог, а мысли затуманились, путая сознание. Это происходит с любым существом, которое попытается попасть в квартиру без приглашения.

Миссис Банкомб, пожилая вдова, живущая в квартире этажом ниже, заметила подобный ожог на своей руке перед прошлым Новым годом. К счастью, она решила, что схватилась за раскаленную сковородку и забыла об этом, иначе о странном колдовстве знали бы уже все, ведь эта женщина была известной разносчицей сплетен. И это не говоря уже о том, что миссис Банкомб постоянно подозревала как Арджуна, так и Джея в гнусных поступках, соответствующих, по ее мнению, их иностранному происхождению.

Вера миссис Банкомб в тех, кто не преклонялся перед господом богом, была такой же иллюзорной, как ее набожные моральные качества. Странно, однако. Насколько Арджун слышал, Иисус Христос был человеком милостивым по отношению к тем, кому требовались помощь и защита. Он всегда даровал самым слабым самую большую любовь.

Увы, бог Иисуса Христа был не тем богом, которому на самом деле поклонялась миссис Банкомб. По ее мнению, лучшими иностранцами были те, кого отправляли обратно к своим берегам, и неважно, какая участь их там могла поджидать. Неважно, если они или их дети умрут там от голода, войн, болезней или несправедливости – грустно, конечно, но это не ее проблемы.

Арджун до сих пор тайком злорадно наслаждался каждой ее жалобой на то, что он выращивает на балконе травы. Те самые, запах которых будто бы возвращал его обратно в детство, хотя Бомбей находился через полмира от него. Запах которых дарил ему приятные воспоминания. Воспоминания, которые возрождали Арджуна к жизни, наделяя надеждой даже в самые темные времена. После того как миссис Банкомб обожгла себе руку о дверную ручку их с Джеем квартиры, Арджун предложил ей заживляющую мазь, сказав, что та творила чудеса с ожогами в его «мелкой деревушке».

На самом же деле он просто дал ей ароматизированный крем… смешанный с голубиными экскрементами.

Арджун усмехнулся себе под нос. В течение нескольких недель эта старая расистка каждый день перед сном втирала птичье дерьмо в руки.

Порой самые простые вещи приносили ему больше всего радости.

Арджун замер, распахнув дверь и войдя в темноту квартиры. Он стоял неподвижно и тихо некоторое время, оглядывая все вокруг. Несмотря на то, что от тревоги у него волосы встали дыбом, ничего не выглядело подозрительным. А поддаваться паранойе было бы глупостью. Арджун не увидел и не услышал ничего необычного. Разумеется, его органы чувств не были такими же утонченными, как у вампиров. Джей был способен учуять кровь непрошеного гостя с другого конца комнаты. А этириал вроде Арджуна, хоть и был быстрее и сильнее, чем любой простой смертный, все же никогда не будет обладать талантами чистокровного фейри. Сказать по правде, это был факт, который немало печалил его в детстве.