Прежде, чем их повесят.Первый закон. Книга 2. - Аберкромби Джо Страница 12

«Я бы с радостью, ублюдок. Если бы была цела моя нога, я бы выпотрошил тебя так, что ты и глазом не успел бы моргнуть».

— Да, я действительно раньше фехтовал, но, увы, пришлось бросить. Здоровье не позволяет. — Глокта ответил Вюрмсу своей беззубой улыбкой. — Впрочем, смею предположить, я мог бы дать вам несколько подсказок, если вы так горите желанием усовершенствовать ваше искусство.

Услышав это, Вюрмс нахмурился, но Глокта уже двигался дальше.

— А вы, должно быть, хаддиш Кадия?

Хаддиш был высокий и стройный мужчина с длинной шеей и усталыми глазами. На нем было свободное белое одеяние и простой белый тюрбан на голове.

«На вид он не богаче любого другого туземца из Нижнего города, но в нем явно чувствуется величие».

— Я Кадия, и я был избран народом Дагоски, чтобы говорить от их имени. Но я больше не зову себя хаддишем. Жрец без храма — не жрец.

— Сколько можно слушать про этот ваш храм? — заныл Вюрмс.

— Боюсь, вам придется об этом слушать, пока я сижу в этом совете. — Кадия снова перевел взгляд на Глокту. — Так, значит, у нас в городе новый инквизитор? Новый демон. Новый вестник смертей. Ваши дела меня нисколько не интересуют, палач.

Глокта улыбнулся.

«Сам признается, что ненавидит инквизицию, даже не увидев моих инструментов. С другой стороны, от его народа вряд ли можно ожидать любви к Союзу, ведь дагосканцы живут почти как рабы в собственном городе. Может быть, это и есть наш предатель? Или генерал?»

Генерал Виссбрук выглядел настоящим верноподданным, человеком, которому слишком сильное чувство долга и слишком слабое воображение не позволяют плести интриги.

«Однако немногие становятся генералами, не преследуя собственной выгоды, не подмазывая кого-то взятками, не скрывая каких-то секретов».

Корстен дан Вюрмс смотрел на Глокту с брезгливой усмешкой — как на грязный стульчак уборной, которым он вынужден воспользоваться.

«А может быть, он? Я видел тысячи таких заносчивых щенков. Он сын лорда-губернатора, но совершенно ясно, что он не верен никому, кроме самого себя».

Магистр Эйдер вся состояла из милых улыбок и любезности, однако ее глаза были тверды, словно алмазы.

«Или она? Взвешивает меня, как торговка неопытного покупателя. Она больше, чем просто женщина с хорошими манерами и слабостью к иноземным нарядам. Гораздо больше».

Даже старый лорда-губернатор теперь казался подозрительным.

«Не он ли? Так ли он слеп и глух, как пытается представить? Нет ли наигранности в том, как он щурится, как требует объяснить ему, что происходит? Может быть, он знает больше, чем все остальные?»

Глокта повернулся и захромал к окну. Прислонился к великолепной резной колонне, обвел взглядом изумительный вид, почувствовал тепло вечернего солнца на своем лице. Он уже чувствовал, как члены совета беспокойно ерзают в нетерпении избавиться от него.

«Интересно, много ли времени пройдет, прежде чем они прикажут калеке убираться из их замечательного кабинета? Я не верю ни одному из них. Ни одному. — Он мысленно ухмыльнулся. — Как и должно быть».

Корстен дан Вюрмс потерял терпение первым.

— Наставник Глокта, — резко произнес он, — мы ценим основательность, приведшую вас к нам, чтобы представиться, но я уверен, что у вас есть и другие неотложные дела. У нас они, несомненно, есть.

— Разумеется. — Глокта заковылял обратно к столу с преувеличенной медлительностью, с таким видом, словно собирался выйти из комнаты. Затем внезапно выдвинул стул и опустился на него, морщась от боли в ноге. — Я постараюсь свести свои комментарии к минимуму, по крайней мере на первых порах.

— Что? — произнес Виссбрук.

— Кто этот человек? — требовательно спросил лорд-губернатор, вытягивая вперед голову и щуря подслеповатые глаза. — Что здесь происходит?

Его сын был более прямолинеен.

— Что вы, черт возьми, творите? — воскликнул он. — Вы спятили?

Хаддиш Кадия тихо посмеивался себе под нос — над Глоктой или над негодованием остальных, трудно было сказать.

— Прошу вас, господа, прошу вас! — Магистр Эйдер говорила мягко и терпеливо. — Наставник только что прибыл, он еще не осведомлен, как у нас в Дагоске принято вести дела… Вы должны понять, наставник, ваш предшественник не присутствовал на этих собраниях. Мы на протяжении многих лет успешно управляли городом, и…

— Закрытый совет с этим не согласен.

Глокта поднял вверх королевский указ, зажав его двумя пальцами. Он позволил членам совета поглядеть на него несколько мгновений, чтобы все увидели тяжелую красную с золотом печать, и перебросил бумагу через стол к магистру.

Все подозрительно наблюдали, как Карлота дан Эйдер взяла документ, развернула и начала читать. Она нахмурилась, затем подняла одну аккуратно выщипанную бровь:

— Похоже, это мы были не вполне осведомлены.

— Дайте мне посмотреть!

Корстен дан Вюрмс выхватил бумагу у нее из рук и погрузился в чтение.

— Этого не может быть, — бормотал он. — Этого не может быть!

— Боюсь, может. — Глокта угостил собрание своей беззубой усмешкой. — Архилектор Сульт чрезвычайно обеспокоен. Он просил меня расследовать исчезновение наставника Давуста, а также проинспектировать оборонительные сооружения города. Тщательно проинспектировать и гарантировать, что гурки останутся по ту сторону. Он уполномочил меня принимать любые меры, какие я сочту необходимыми. — Глокта сделал значительную паузу. — Любые… меры.

— Что там такое? — ворчливо спросил лорд-губернатор. — Я требую объяснить мне, что происходит!

Бумага уже перешла к Виссбруку.

— Королевский указ, — выдохнул он, промокнув потный лоб тыльной стороной рукава, — подписанный всеми двенадцатью членами закрытого совета. Он дает все полномочия! — Генерал осторожно положил документ на инкрустированную столешницу, словно боялся, что бумага может внезапно вспыхнуть. — Но это же…

— Мы все знаем, что это такое. — Магистр Эйдер задумчиво разглядывала Глокту, трогая кончиком пальца свою гладкую щеку.

«Как торговка, которая неожиданно поняла, что не она надула неопытного покупателя, а совсем наоборот».

— Похоже, что наставник Глокта принимает бразды правления.

— Ну, едва ли я назвал бы это так, но я буду присутствовать на всех дальнейших заседаниях совета. Вы можете рассматривать это как первую из очень большого количества грядущих перемен.

С удовлетворенным вздохом Глокта устроился получше на прекрасном стуле, вытянул вперед ноющую ногу, расслабил больную спину.

«Почти удобно».

Он бросил взгляд на хмурые лица членов городского правящего совета.

«За исключением, разумеется, того, что один из этих очаровательных людей, скорее всего, является опасным предателем. Предателем, который уже организовал исчезновение одного наставника инквизиции, а теперь обдумывает, как устранить второго…»

Глокта откашлялся.

— Итак, генерал Виссбрук, о чем вы говорили, когда я вошел? Что-то насчет стен?

Старые раны

— Ошибки прошлого, — провозгласил Байяз с чрезвычайно напыщенным видом, — не следует повторять заново. А значит, любое стоящее обучение должно опираться на здравое понимание истории.

Джезаль дал выход чувствам прерывистым вздохом. Он не постигал, с чего это вдруг старик взял на себя задачу просвещать его. Возможно, виной тому было непомерное самомнение мага. В любом случае, Джезаль оставался непоколебим в своей решимости не учиться ровным счетом ничему.

— Да, история… — задумчиво продолжал старик. — Халцис наполнен историей.

Джезаль огляделся вокруг, и увиденное не произвело на него ни малейшего впечатления. Если допустить, что история означает просто древность, то Халцис, старинный город-порт Старой империи, был богат ею, без сомнений. Если же считать, что история предполагает нечто большее — величие, славу, нечто такое, что волнует кровь, — то она здесь начисто отсутствовала.

Да, действительно, город был тщательно спланирован, его широкие прямые улицы располагались так, чтобы открыть путешественникам свои великолепные виды. Однако за долгие века эти горделивые виды превратились в панораму разрушения. Повсюду стояли покинутые дома, пустые оконные и дверные проемы печально глядели на изборожденные колеями площади. Боковые улочки заросли сорняками, их завалило мусором и гниющими досками. Половина мостов через неторопливо текущую реку обрушились, да так и не были отремонтированы; половина деревьев на широких проспектах высохли, задушенные плющом.