Дженнифер Нельсен - Фальшивый принц Страница 2

— Ты поедешь с ним, — сказала миссис Табелди. — Мастер Коннер заплатил за тебя, и я хочу, чтобы ты поскорее отсюда убрался.

— Ты получишь свободу, когда сделаешь то, о чем я тебя попрошу, и сделаешь это хорошо, — добавил Коннер. — А будешь плохо служить — поплатишься жизнью.

— Я ни за что не стану никому прислуживать, — сказал я.

Коннер сделал шаг в мою сторону и поднял руки. Я бросил в него мясо, которое все еще держал в руках, и ему пришлось увернуться. Воспользовавшись этой заминкой, я оттолкнул миссис Табелди и ринулся на улицу. Мне не помешало бы знать, что он оставил у двери пару охранников. Один схватил меня, а второй обрушил мне на голову свой здоровенный кулак. Я не успел даже выругаться, как уже лежал на земле.

2

Очнулся я со связанными за спиной руками на дне повозки. Голова раскалывалась, и движение повозки доставляло мне сущие мучения. Мог хотя бы что-нибудь мягкое подложить под голову, в сердцах подумал я о Коннере.

Я решил не показывать, что пришел в себя, пока не пойму, что происходит. Запястья были связаны за спиной грубой веревкой, из тех, на каких водят лошадей. Значит, скорее всего, идея связать меня возникла в последний момент. Может, Коннер не ожидал, что придется применить силу.

Ему надо было получше подготовиться. С такой веревкой не так уж сложно справиться. Вначале, например, можно ослабить узлы.

Рядом со мной кто-то закашлялся. Вряд ли это Коннер. Может, один из его головорезов?

Я осторожно приоткрыл один глаз. Ясный весенний день превратился в пасмурный, но дождя пока не предвиделось. А жаль. Меня бы это освежило.

Один из людей Коннера сидел в дальнем конце повозки и смотрел куда-то вдаль. Значит, Коннер и еще один разместились на переднем сиденье.

Снова кашель, слева от меня. Когда повозку в очередной раз качнуло, я незаметно повернул голову, чтобы посмотреть, кто кашляет.

И увидел двух парней, по-видимому, моих ровесников. Тот, что кашлял, был бледен, и вид у него был нездоровый. Второй был высокий, с обветренным лицом. У обоих были темно-русые волосы, хотя у того, что кашлял, были мягкие черты лица, а волосы немного посветлее, чем у высокого. Похоже, этот парень больше времени проводил больным в постели, чем за работой. А второй ровно наоборот.

Сам я был чем-то средним между этими двумя. Ничего примечательного. Роста среднего, к огорчению отца, которому казалось, что это помешает мне преуспеть в жизни (хотя высокому куда труднее спрятаться). Волосы у меня тоже были темно-русые, но давно не стриженные, спутанные, и с каждым месяцем они становились все светлее — выгорали на солнце. А лицо незапоминающееся — еще одно преимущество для таких, как я.

Бледный снова закашлялся, и я открыл оба глаза, чтобы понять, болен он или хочет что-то сказать и кашлем пытается привлечь мое внимание.

Глаза наши встретились, так что бесполезно было дальше притворяться, по крайней мере перед ним. Выдаст ли он меня? Я надеялся, что нет. Мне нужно было время, чтобы прийти в себя и подумать.

— Он очнулся! — сказал высокий парень тому, что сидел сзади.

Тот придвинулся ко мне и похлопал по щекам, что было совершенно излишне, потому что глаз я больше не закрывал. А потом рывком вернул меня в сидячее положение, заставив вздрогнуть от неожиданности.

— Не так грубо, — раздался голос Коннера. — Он наш гость, Креган.

Страж, к которому обратился Коннер, сверкнул на меня глазами. Вслух я не произнес ни слова; выражения, которые я мысленно употребил в его адрес, однозначно свидетельствовали, что я о нем думаю.

— С Креганом ты познакомился, — сказал Коннер и добавил: — А нашего кучера зовут Мотт.

Мотт обернулся и кивнул. Невозможно было представить себе более разных людей, чем Мотт и Креган. Мотт был высоким, смуглым и почти лысым. Судя по немногим уцелевшим и коротко остриженным волосам, Мотт был брюнетом. И это он подставил мне подножку у таверны, когда я улепетывал от мясника. Креган же был небольшого роста — не намного выше меня и ниже смуглого парня, что сидел со мной рядом. Он был слишком бледен для человека, который, видимо, много времени проводит на улице. Волосы его, густые и светлые, были собраны на затылке. Мотт был худым и крепким, а Креган немного расплывшимся, и трудно было предположить, что у этого Крегана такие крепкие кулаки, ведь я буквально вырубился от его удара.

И эти двое, столь непохожие друг на друга, вызывали во мне одно чувство — ненависть.

Коннер указал на мальчиков, что сидели рядом со мной:

— Это Латамер и Роден.

Тот, что кашлял, был Латамер. Роден — тот, что выдал меня, сказав, что я очнулся. Они мне кивнули, и Латамер пожал плечами, словно желая сказать, что он, как и я, понятия не имеет, зачем он здесь.

— Я хочу есть, — сказал я. — Я собирался пообедать жареным мясом, так что, надеюсь, у вас есть что-нибудь не хуже.

Коннер усмехнулся и бросил мне на колени яблоко, которое я взять не мог, ведь мои руки по-прежнему были связаны за спиной.

Роден схватил мое яблоко и со смаком откусил большой кусок.

— Вот почему не стоило оказывать сопротивления, — сказал он, жуя. — Руки у меня свободны, а голова не болит.

— Это мое! — разозлился я.

— Яблоко предназначено тому, кто хочет его взять, — сказал Коннер.

Некоторое время все молчали, было только слышно, как Роден хрустит яблоком. Я пытался взглядом выразить ему свое негодование, хотя и знал, что это не поможет. Если он тоже из приюта, значит, ему знакомы правила выживания. Правило номер один гласит: хватай еду везде, где можешь, и съедай, сколько сможешь, про запас.

— То есть вы хотите сказать, что вас обоих увезли как баранов? — спросил я Латамера и Родена.

Латамер покачал головой и кашлянул. У него, наверное, и сил-то не было сопротивляться. Роден наклонился вперед и обхватил руками колени.

— Я видел приют, где ты жил. В сто крат лучше того, где жил я. Коннер сказал, если сделаю что скажут, я получу хорошую награду. Так что нет, я не баран, но я поехал с ним добровольно.

— Могли бы и мне так сказать, вместо того чтобы бить по голове, — сказал я Коннеру. — А что за награда?

Коннер даже не повернулся ко мне.

— Сначала сделаешь что скажут, потом поговорим о награде.

Роден выбросил недоеденное яблоко. Мог хотя бы доесть для приличия.

— Можете меня развязать, — сказал я. Едва ли они так просто послушались бы, но почему не попытаться.

Коннер ответил:

— Миссис Табелди предупредила, что ты горазд бегать. Куда ты сейчас собрался?

— В церковь, конечно. Грехи замаливать.

Роден хихикнул, но Коннер, похоже, не оценил моего юмора:

— Склонность к богохульству я из тебя выбью, мой мальчик.

Я откинул голову и закрыл глаза, давая понять, что не намерен продолжать разговор. Чаще всего это срабатывало. Роден что-то промямлил о том, какой он исправный прихожанин, но я пропустил это мимо ушей. Какое мне до них дело? Я тут ненадолго.

Примерно через час повозка остановилась в маленьком городке, где мне уже приходилось бывать. Назывался он Гелвинс, хотя и был так мал, что, по мне, вообще не заслуживал названия. Гелвинс был больше похож на сторожевую заставу: его единственная улица состояла из пары магазинов и дюжины жалких лачуг. Большинство домов в Карлиане были крепкими и добротными, Гелвинс же был очень бедным городишкой. Справный дом был здесь роскошью, о которой немногие могли и мечтать, а уж тем более построить. В большинстве своем эти жилища выглядели так, будто подуй ветер посильнее, они бы рассыпались. Наша повозка остановилась перед лачугой с небольшой табличкой над дверью: «Гелвинский приют». Я знал это место. Мне пришлось здесь побывать несколько месяцев назад, когда у нас с миссис Табелди возникли очередные временные разногласия.

Коннер и Мотт вышли, оставив Крегана охранять нас. Как только Коннер ушел, Креган выпрыгнул из повозки и сказал, что идет в таверну промочить горло и что того, кто попытается бежать, он прибьет на месте.

— Еще один приют? — спросил Роден. — Коннер, наверное, все приюты объездил. Что, интересно, он собирается с нами делать?

— Ты не знаешь? — спросил я.

Латамер снова пожал плечами, а Роден сказал:

— Он ищет какого-то конкретного мальчика, но я не знаю, зачем.

— Я ему точно не понадоблюсь. — Голос Латамера был так тих, что лошадиный храп почти заглушал его. — Я болен.

— Может, и понадобишься, — возразил я. — Мы же не знаем, чего он хочет.

— Я буду выполнять все, что он скажет, — сказал Роден, — потому что я не собираюсь обратно ни в какой приют, а на улице мне не прожить.

— Кто же такой этот Бевин Коннер? — спросил я. — Вы хоть что-нибудь знаете о нем?

— Я подслушал, как он разговаривал с мастером Гриппинсом, директором приюта, где жили мы с Роденом, — пробормотал Латамер. — Он сказал, что он друг короля.