Джон Толкин - Хранители Кольца Страница 24

– Смахивает на вирши старины Бильбо, – сказал Пин. – Или это ты сам сочинил в его духе? Не очень-то ободряет.

– Даже не знаю, сам или не сам, – отозвался Фродо. – Пришло на язык так, будто сочинилось; но, может, мне это просто памятно с очень давних пор. А на Бильбо и правда очень похоже, особенно на Бильбо в последние годы, перед его уходом. Он часто повторял, что на свете всего одна Дорога, что она как большая река: истоки ее у каждой двери и любая тропка – ее проток. «Знаешь, Фродо, как опасно выходить из дверей, – бывало, говорил он. – Ступишь на дорогу – и сразу хватайся за ноги, а то живо окажешься там, куда ворон костей не заносил. Вот видишь тропку? Так это она самая ведет через Лихолесье к Одинокой горе, а оттуда прямиком в тартарары». Это он приговаривал после всякой дальней прогулки про тропку от крыльца Торбы-на-Круче.

– А я так скажу: часок-другой эта вот дорога меня никуда не уведет, – заключил Пин, высвобождаясь из лямок.

За ним выпростались и Сэм с Фродо – и тоже прилегли к обочине, мешки под головы, ногами на дорогу. Отдохнули, хорошенько пообедали, потом опять как следует отдохнули.

Солнце клонилось к западу, разливая предвечерний свет, когда хоббиты спускались с холма. Покамест они не встретили ни одной живой души – в Лесной Угол мало кто ездил, да и зачем? Три путника брели по заросшей дороге час или два; но вдруг Сэм остановился и прислушался. Дорога, вдоволь напетлявшись, шла теперь прямо, прорезая травяные заросли; там и сям высились купы деревьев, предвестников близкого леса.

– Нас вроде догоняет лошадь, не то пони, – сказал он. Только что был поворот, а за поворотом не видно.

– Может, Гэндальф? – предположил Фродо, но тотчас почувствовал, что нет, не Гэндальф, и ему вдруг захотелось укрыться от этого всадника, кто бы он ни был. – Чепуха, конечно, – сказал он, как бы извиняясь, – а все-таки не надо, чтоб нас видели на дороге, ну их всех. А если это Гэндальф, – с усмешкой прибавил он, – то мы ему устроим встречу, чтоб впредь не опаздывал. Ну-ка, раз-два-три, разбегайся и смотри!

Сэм и Пин, отбежав налево, исчезли в ложбинке неподалеку от обочины. Фродо помедлил: любопытство или какое-то другое чувство мешало ему спрятаться. Стук копыт приближался. Он едва успел юркнуть в густую траву за деревом у дороги и выставил голову поверх толстого корня.

Из-за поворота показался черный конь, не хоббитским пони чета; а на нем – высокий всадник, ссутуленный в седле. Из-под широкого черного плаща виднелись только стремена да сапоги с длинными шпорами. Лицо его скрывал капюшон.

Конь поравнялся с деревом, за которым лежал Фродо, и замер. Недвижим был и всадник: он словно прислушивался. Сиплое сопенье донеслось до Фродо, и голова всадника повернулась направо, потом налево. Казалось, он ловил нюхом какой-то чуть слышный запах.

Внезапный и безрассудный ужас охватил Фродо: его видно, его сейчас найдут… и неожиданно ему вспомнилось Кольцо. Он не смел вздохнуть, боялся пошевелиться; но Кольцо вдруг стало его единственной надеждой, и рука сама поползла к карману. Только надеть, надеть его, и все в порядке, и он в безопасности. Гэндальф не велел… да ладно! Бильбо надевал же Кольцо, и ничего. «Я ведь у себя, я в Хоббитании», – подумал он, и рука его коснулась цепочки. В этот миг всадник выпрямился и тронул поводья. Конь неуверенно переступил, шагнул вперед и пошел ровной иноходью.

Фродо подполз к обочине и глядел всаднику вслед, пока тот не исчез в сумеречной дали. Далеко-далеко черный конь свернул направо, в придорожную рощицу.

– Что-то это странновато, чтоб не сказать: страшновато, – пробормотал Фродо, направляясь к своим спутникам.

Пин и Сэм лежали в траве пластом и ничего не видели; он рассказал им про непонятного всадника.

– Не знаю уж почему, но я был уверен, что он меня ищет и вынюхивает. И как-то мне очень не хотелось ему попасться. Странно все это: в Хоббитании никогда таких не бывало.

– Какое вообще до нас дело Большому Народу? – проворчал Пин. – И чего это он сюда приперся? Чего ему здесь надо?

– Да тут люди бывают, – сказал Фродо. – Кажется, в Южном уделе случилась какая-то передряга с бестолковыми Громадинами. Но про этаких всадников разговору не было. Не знаю, откуда он взялся.

– Прошу прощенья, – вмешался вдруг Сэм. – Я знаю, откуда. Из Норгорда этот черный всадник, ежели только он здесь один-единственный. И знаю даже, куда он путь держит.

– То есть как? – сурово спросил Фродо, метнув на Сэма изумленный взгляд. – Знаешь – и не сказал?

– Да я только сейчас вспомнил, простите, сударь, великодушно. Оно ведь как было: я давеча к моему старику с ключами, а он мне и говорит: «Вот тебе раз, – говорит, – а я-то, дурак, думал, что ты уехал с господином Фродо нынче поутру. Тут, понимаешь, приставал один: куда, говорит, делся Торбинс из Торбы-на-Круче? А куда ему деться, уехал, и все тут. Я и послал его в Кроличью Балку, но он мне, понимаешь ли, здорово не понравился. Уехал, говорю, уехал, господин Торбинс и обратно не будет. Так он на меня, представляешь, зашипел, ровно змей». – «А он из каких был-то?» – это я у отца спрашиваю. «Да кто его знает, – говорит, – только уж точно не хоббит. Высокий такой и черный, наклонился надо мной и сопит. Небось дальний, из Большого Народа. Выговор такой шепелявый». Особо-то мне было некогда отца расспрашивать, вы же меня ждали; ну а потом позабыл вам сказать. Да и старик мой подслеповат, а этот когда подъехал, уже стемнело. Отец ведь все вроде правильно сказал, а что я не вспомнил, так подумаешь, чего особенного, правда, сударь?

– Да старик-то, что с него взять? – отозвался Фродо. – Я и сам слышал, как он говорил с чужаком, который про меня расспрашивал; даже собрался было пойти узнать у него, в чем дело. Жаль, не пошел, и досадно, что ты мне раньше не сказал. Нам бы надо поосторожнее.

– А может, это вовсе и не тот всадник, – вмешался Пин. – Вышли мы тайком, шли без шума, не мог он нас выследить.

– А сопел да вынюхивал, как и тот, – сказал Сэм. – И тоже весь черный.

– Зря мы Гэндальфа не дождались, – пробормотал Фродо. – А может, и не зря, трудно сказать.

– Так ты про всадника-то про этого что-нибудь знаешь? Или просто догадки строишь? – спросил у Фродо Пин, расслышавший его бормотание.

– Ничего я толком не знаю, а гадать боюсь, – задумчиво ответил Фродо.

– Ну, твое дело, милый родственничек! Пожалуйста, держи про себя свои секреты, только дальше-то как будем? Я бы не прочь передохнуть-поужинать, но лучше возьмем-ка ноги в руки. А то мне что-то не по себе от ваших россказней про нюхающих всадников.

– Да, нам лучше не задерживаться, – сказал Фродо. – И давайте не по дороге, а то вдруг этот всадник вернется или другой объявится. Прибавим шагу: до Заячьих Холмов еще идти да идти.

Длинные тени деревьев протянулись по траве, провожая снова пустившихся в путь хоббитов. Теперь они держались сажен за десять от дороги и шли очень и очень скрытно. Не так-то это было легко: дерновина, кочки, неровная почва, да и деревья то и дело скоплялись в перелески.

Между тем алое закатное солнце потускнело у них за спиной прежде, чем они прошли многомильную, прямую, как струна, дорогу, стремившуюся к лесу. Она вдруг круто свернула влево, в Йельские Низины, к дальним Заводям; по правую сторону синела могучая дубрава без конца и края, в которую углублялась извилистая дорожка, ведущая в Лесной Чертог.

– Туда и пойдем, – сказал Фродо.

Невдалеке от перепутья они набрели на огромное дуплистое дерево, еще живое, поросшее пучками тоненьких веточек вокруг темных ран от давно обломившихся сучьев; в дупло можно было залезть через широкую щель, невидимую с дороги. Они и залезли, уселись на палой листве и гнилых щепках. Отдохнули и перекусили за тихой беседой, время от времени настораживая уши.

Когда они снова выбрались на дорожку, уже смеркалось. Западный ветерок, вздыхая, перебирал ветви. Листья перешептывались. Дорогу их мягко и медленно поглотил сумрак. На угрюмом востоке высоко над деревьями засветилась звезда. Они шли рядышком, нога в ногу, чтоб не падать духом. Зажглись другие звезды, крупные и яркие, хоббиты перестали беспокоиться и больше не прислушивались к цокоту копыт. Они даже замурлыкали, по хоббитскому обыкновению: хоббиты мурлычут, возвращаясь домой ночью. Обычно они мурлычут-напевают приглашение к ужину или постельную песню; но эти хоббиты затянули походную песню (конечно же, приглашающую, кроме всего прочего, к ужину и спатеньки). Слова сочинил Бильбо Торбинс, а напев был древнее здешних гор, и Фродо научился ему, гуляя с Бильбо по Ручьевой долине и беседуя о Приключениях. Слова такие:

Еще не выстыл сонный дом,Еще камин пылает в нем,А мы торопимся уйтиИ, может, встретим на путиНевиданные никогдаСеленья, горы, города.

Пусть травы дремлют до утра —Нам на рассвете в путь пора!Зовут на отдых вечера —Не зазовут: не та пора!

Поляна, холм, усадьба, садБезмолвно ускользнут назад:Нам только б на часок прилечь,И дальше в путь, до новых встреч!

Быть может, нас в походе ждетПодземный путь, волшебный взлет —Сегодня мимо мы пройдем,Но завтра снова их найдем,Чтоб облететь весь мир земнойВдогон за солнцем и луной!

Наш дом уснул, но мир не ждет —Зовет дорога нас вперед:Пока не выцвела луна,Нам тьма ночная не страшна!

Но мир уснул, и ждет нас дом,Вернемся и камин зажжем:Туман, и мгла, и мрак, и ночьУходят прочь, уходят прочь!..Светло, и ужин на столе —Заслуженный уют в тепле.

И кончилась песня.