Гарт Никс - Сабриэль Страница 24

– Доверься мне! – взвыл Моггет. – Сними с меня ошейник и помни о кольце!

Сабриэль сглотнула, закрыла глаза, потеребила ошейник, от души надеясь, что поступает правильно. «Отец, прости меня», – подумала она, обращаясь даже не столько к отцу, сколько ко всем Абхорсенам, жившим до нее, особенно же к тому, кто создал этот ошейник в незапамятные времена.

Как ни странно для такого древнего заклинания, когда ошейник расстегнулся, она ощутила лишь легкое покалывание – и только. Он соскользнул с кошачьей шеи и разом потяжелел, будто налился свинцом или превратился в цепь с ядром. Сабриэль едва его не выронила, но он тут же снова утратил вес и сделался совсем бесплотным. Когда она открыла глаза, ошейника уже как не бывало.

Моггет сидел неподвижно у нее на коленях – с виду такой же, каков и был. Но в следующее мгновение он словно бы вспыхнул внутренним светом и стал стремительно расти, размываясь по краям, а сияние разгоралось все ярче и ярче.

Не прошло и нескольких секунд, как от кошачьего облика ничего не осталось – только лучезарный сгусток, да такой яркий, что слепило глаза. Сгусток света словно бы пребывал в замешательстве; Сабриэль чувствовала, как загадочное существо колеблется, какое-то борение происходило в нем, и враждебность к ней то брала верх, то отступала. Существо уже почти превратилось обратно в кота, как вдруг рассыпалось четырьмя сверкающими белыми лучами. Один прянул вперед, один – назад, а два словно бы влились в крылья.

Бумажнокрыл весь засиял слепящим белым блеском, стремительное вертикальное падение разом замедлилось, воздушное судно выровнялось. Сабриэль яростно швырнуло вперед, тело удержали ремни, а вот нос едва не впечатался в серебряное зеркальце: мышцы шеи напряглись в невероятном усилии уберечь голову.

Несмотря на эту внезапную перемену к лучшему, они по-прежнему падали. Сабриэль, сцепив руки на адски ноющей шее, видела, как земля неотвратимо надвигается, заполняя весь горизонт. Вот внизу обозначились верхушки деревьев… Бумажнокрыл, пропитанный нездешним светом, продрался сквозь верхние ветви с таким звуком, словно град пробарабанил по жестяной крыше. И снова заскользил вниз, преодолевая последние ярды над убранным полем (во всяком случае, так эта ровная площадка выглядела с высоты) – по-прежнему слишком стремительно, того и гляди разобьется.

Моггет, или кем бы уж он там ни стал, снова притормозил Бумажнокрыл – последовала череда рывков, наставивших девушке новые синяки поверх прежних. Но в этот момент Сабриэль наконец поверила, что они не погибнут. Еще одна попытка притормозить – и Бумажнокрыл благополучно опустится вниз и разве что подпрыгнет раз-другой в высокой и мягкой полевой траве.

Моггет притормозил; Сабриэль зааплодировала – Бумажнокрыл мягко лег брюхом в траву и чуть заскользил вперед: казалось бы, идеальная посадка! Но тут ее ликование сменилось испуганным криком: трава раздвинулась, явив взгляду край гигантского темного провала прямо у них на пути.

И ведь не взлетишь – слишком низко, и уже не спланируешь над провалом шириной ярдов в пятьдесят, не меньше, слишком замедлилось движение! Бумажнокрыл оказался на самом краю, опрокинулся вниз и по спирали заскользил ко дну в сотнях футов внизу.

Глава двенадцатая

К Сабриэль медленно возвращалось сознание; мозг неуклюже пытался наладить связь с органами чувств. Первым вернулся слух – но уловил лишь ее собственное затрудненное дыхание и поскрипывание брони при попытке сесть. А вот зрение словно бы отказало, и Сабриэль запаниковала, испугавшись, что ослепла, но вовремя вспомнила, что происходит. Сейчас ночь, и она – на дне колодца, огромной круглой шахты, проделанной в земле либо человеком, либо самой природой. Оглядевшись, девушка предположила, что шириной эта шахта ярдов пятьдесят, никак не меньше, и ярдов сто глубиной. Свет дня, возможно, и дотянулся бы в ее сумрачные глубины, но вот сияния звезд явно недоставало.

А вслед за осознанием накатила боль. Боль от тысячи синяков и ушибов, хотя серьезных повреждений вроде бы и не было. Сабриэль пошевелила пальцами рук и ног, напрягла мышцы плеч, спины, голеней. Все болело – но все вроде бы работало.

Последние несколько секунд перед столкновением с землей помнились смутно: Моггет, или белая сила, замедлил Бумажнокрыл перед самым падением, а крушения как такового, возможно, и не было – Сабриэль его не помнила. Шок, подумала девушка про себя – отстраненно, как будто ставила диагноз кому-то еще.

Следующая мысль пришла в голову гораздо позже, а вместе с ней – осознание, что Сабриэль не иначе как опять лишилась чувств. Очнувшись вновь, она почувствовала себя чуть бодрее, легкий ветерок словно овеял разум, пробуждая его от апатии. Сабриэль на ощупь отстегнула ремни и пошарила сзади в поисках рюкзака. В нынешнем ее состоянии даже о простейшем заклинании света нечего было и думать, но в рюкзаке найдутся свечи и спички или механическая зажигалка.

Вспыхнула спичка – и сердце Сабриэль сжалось. В крохотном мерцающем пятнышке желтого света она увидела, что от Бумажнокрыла уцелела только центральная часть, с кабиной: на земле лежал жалкий серебряно-голубой труп некогда великолепного создания. Крылья изодрались и смялись под его тяжестью, вся носовая часть отломилась и валялась в нескольких ярдах в стороне. Один глаз смотрел ввысь, на ночное небо, но ярости и жизни в этом глазу уже не осталось. Просто желтая краска и слоистая бумага.

Сабриэль глядела на обломки, сожаление и скорбь растекались по ее телу словно недуг, пока спичка не обожгла ей пальцы. Она зажгла еще одну, а затем и свечу, расширив тем самым круг света и поле обзора.

По широкой, открытой, ровной поверхности рассыпались еще более мелкие обломки Бумажнокрыла. Со стоном приведя в действие измочаленные мышцы, Сабриэль выбралась из кабины и внимательнее пригляделась к земле.

Плоская поверхность была искусственного происхождения: ее когда-то аккуратно выложили каменными плитами. Между камнями давно пробилась трава, плиты затянуло лишайниками, так что кладке, по-видимому, было очень много лет. Сабриэль присела на прохладный камень и задумалась, зачем было мостить камнем дно шахты.

Эти мысли словно бы послужили толчком для одурманенного разума; следом неизбежно возникли новые вопросы. Например, а куда подевалась та сила, что некогда была Моггетом? И вообще, что она такое? Надо бы на всякий случай подобрать меч и проверить колокольцы!

Шлем Сабриэль, как оказалось, повернулся на голове задом наперед. Она медленно поправила его, сморщившись от мучительной боли в шее.

Установив первую свечу на каменном полу в лужице остывающего воска, Сабриэль вытащила из-под обломков рюкзак и оружие и зажгла еще две свечи. Одну укрепила рядом с первой, вторую взяла в руки и, освещая себе путь, обошла вокруг погубленного Бумажнокрыла в поисках каких-либо следов Моггета. У разбитой носовой части воздушного судна она легонько коснулась нарисованных глаз, сожалея, что не может их закрыть.

– Прости меня, – прошептала она. – Может быть, однажды я сумею создать новый Бумажнокрыл. И твое имя перейдет к нему.

– Сентиментальничаем, Абхорсен? – раздался голос у нее за спиной; голос, который звучал как моггетовский и одновременно ничуть на него не похоже: громче, резче, нечеловечески, и каждое слово словно потрескивало, точно электрогенераторы на уроках физики в Уиверли-колледже.

– Ты где? – Сабриэль стремительно развернулась.

Голос раздавался совсем близко, но в свете свечи ничего видно не было. Она подняла свечу повыше и переложила в левую руку.

– Вот он я, – хихикнул голос, и из-под разбитого корпуса вырвались штрихи белого огня – они подпалили слоистую бумагу, и Бумажнокрыл тут же запылал яростным желто-алым пламенем, а густые клубы белого дыма полностью застлали то, что выбралось из-под обломков.

Присутствия Смерти Сабриэль не чувствовала, зато отчетливо ощущала запах Свободной магии, примешивающийся к тяжелому духу обыкновенного дыма: терпкий, противоестественный, будоражащий. Тут снова блеснули штрихи белого огня – они стекались, бурлили, сливались вместе, и вот с погребального костра Бумажнокрыла сошло ярко пылающее сине-белое существо.

Оно слепило взор, но, глядя искоса, из-под руки, Сабриэль разглядела очертания фигуры, сколько-то похожей на человеческую, но выше ее ростом и тощей, словно изголодавшейся. Ног не было, только торс и голова, венчающая столп клубящейся вихревой силы.

– Осталось лишь заплатить кровью, и я свободен, – заявило существо, надвигаясь на девушку. От интонаций Моггета не осталось и следа, теперь в голосе хрустко потрескивала угроза.

Сабриэль ни на миг не усомнилась в том, кому придется платить своей кровью. Призвав на помощь остатки сил, она вызвала перед внутренним взором три знака Хартии и швырнула ими во врага, выкрикнув их имена: