Стивен Кинг - Ночные кошмары и фантастические видения (сборник) Страница 29

Наступило долгое молчание, заполненное треском помех. А потом очень тихий голос, ничем не напоминающий вопли Фермера Джона, произнес:

– Вам разрешается посадка на полосе 34, Н471Б.

Усмехнувшись, Диз направил машину на полосу.

Он прижал кнопку микрофона и сказал:

– Я был не прав, что наорал. Прости. Такое со мной бывает только на грани смерти.

Ответа с земли не последовало.

– Ну и хрен с тобой, – пробормотал Диз и начал снижение, с трудом преодолевая искушение взглянуть на часы.

7

Диз не отличался излишней чувствительностью и этим гордился, но себя не обманешь: от того, что он увидел в Даффри, его бросило в дрожь. «Сессна» Летающего в Ночи провела еще один полный день – 31 июля – на стоянке, но это было лишь началом ужаса. Постоянных читателей «Взгляда изнутри» волновала, конечно, только кровь, и с этим все было в порядке, море крови, кровь без конца, аминь, аминь, но Диз все больше убеждался, что кровь (или, как в случае с добрыми старичками Реем и Эллен Сарч, ее отсутствие) была лишь началом истории. Эта кровь таила за собой бездны темного и странного.

В Даффри Диз прилетел 8 августа, отставая от Летающего в Ночи уже всего на неделю. Он снова попытался представить, где между вылазками скрывается его умалишенный приятель. В Диснейленде? В Буш-Гарденс? Может, в Атланте на «Брейвс»? Сейчас, пока погоня продолжается, подобные детали относительно не важны, но потом их ценность возрастет. Они станут журналистским подобием приправы к гамбургерам, растягивая объедки истории Летающего в Ночи еще на несколько номеров, позволяя читателям вновь и вновь наслаждаться ароматом даже после того, как самые большие куски сырого мяса уже переварены.

И все же в этой истории еще оставались пустоты – темные места, в которые человек может провалиться и сгинуть навеки. Это звучало и безумно, и банально, но к тому времени, когда у Диза стала складываться картина происшедшего в Даффри, он уже начинал этому верить… что означало, что эта часть истории никогда не попадет в печать, и не только потому, что это личное. Это шло вразрез с единственным железным правилом Диза: не верить тому, что печатаешь, и не печатать то, чему веришь. Именно это позволило ему многие годы сохранять здравый смысл там, где окружавшие его теряли.

Он приземлился в аэропорту Вашингтона – наконец-то для разнообразия в настоящем аэропорту – и взял напрокат машину, чтобы проехать шестьдесят миль до Даффри, поскольку аэропорта Даффри не существовало без Рея Сарча и его жены Эллен. Не считая сестры Эллен, Рейлин, которая была довольно неплохим механиком, кроме них там никого не было. Аэропорт состоял из единственной пролитой маслом грунтовой полосы (промасленной, чтобы прибить пыль и помешать росту сорняков) и пункта управления, не превышавшего размерами сортир, пристроенный к трейлеру, в котором проживала чета Сарч. Они были в отставке, и он, и она были летчиками, имели репутацию очень суровых людей и все еще безумно любили друг друга, несмотря на почти пятьдесят лет семейной жизни.

Кроме того, как выяснил Диз, супруги Сарч очень внимательно следили за частными самолетами, пользовавшимися их аэродромом: в войне с наркотиками у них был личный счет. Их единственный сын погиб в Эверглейдс во Флориде при попытке сесть на показавшийся ему чистым участок воды на угнанном «Бичкрафте-18», на борту которого было больше тонны мексиканской марихуаны. Вода и была чистой… не считая единственного пня, которого оказалось достаточно. Самолет за него зацепился, перевернулся и взорвался. Дуга Сарча выбросило из машины, он обгорел и дымился, но, вероятно, еще был жив, хотя безутешные родители и не хотели этому верить. Его сожрали аллигаторы, и неделю спустя, когда на него наткнулись парни из отдела по борьбе с наркотиками, от него оставался лишь расчлененный скелет с несколькими изъеденными червями ошметками мяса, обугленные джинсы от Кэлвина Кляйна и спортивная куртка от Пола Стюарта, Нью-Йорк. В одном из карманов куртки нашли больше двадцати тысяч долларов наличными; в другом – почти унцию перуанского кокаина.

«Моего мальчика убили наркотики и те уроды, которые ими занимаются», – не раз говорил Рей Сарч, а Эллен Сарч вторила ему от всей души. Дизу снова и снова говорили о ее ненависти к наркотикам и наркоторговцам (его позабавило почти единодушное мнение о том, что убийство стариков Сарчей было делом рук «преступного мира»), которую превосходили лишь ее скорбь и непонимание того, каким образом этим самым людям удалось совратить ее сына.

После смерти сына супруги Сарч неусыпно следили за всем и вся, что хоть отдаленно напоминало перевозку наркотиков. Четыре раза полиция штата Мэриленд выезжала к аэропорту по их вызовам, оказавшимся ложными, но претензий блюстители закона не имели, поскольку по сигналам Сарчей удалось накрыть три небольшие партии и две очень крупные. Последняя состояла из тридцати фунтов чистого боливийского кокаина. За облаву с таким результатом можно забыть и несколько ложных вызовов, за такие облавы дают повышение.

И вот, поздним вечером 30 июля, прибывает та самая «Сессна-Скаймастер», номер и описание которой были разосланы во все аэропорты Америки, включая и Даффри; «Сессна», пилот которой называет себя Дуайтом Ренфилдом, пункт вылета – аэропорт Бейшор, штат Делавэр, где и не слышали ни о «Ренфилде», ни о «Скаймастере» с хвостовым номером Н101БЛ; самолет человека, который почти наверняка был убийцей.

«Если бы он сюда прилетел, он бы уже сидел за решеткой», – сказал Дизу по телефону один диспетчер из Бейшора, но Диз в этом сомневался. Да. Очень сомневался.

Летающий в Ночи приземлился в Даффри в 23:27, и «Дуайт Ренфилд» не только расписался в журнале у Сарчей, но и принял приглашение Рея Сарча зайти в трейлер, выпить пива и посмотреть по телевизору повтор «Дымки из ствола». Все это Эллен Сарч рассказала на следующий день владелице салона красоты в Даффри. Эта женщина, Селида Маккаммон, сказала Дизу, что была одной из самых близких подруг покойной Эллен.

Когда Диз спросил, какой ей показалась Эллен, Селида, немного подумав, сказала:

– Какой-то мечтательной. Вроде влюбленной школьницы лет семидесяти. У нее был такой цвет лица, что я сначала думала, это макияж, пока не начала делать ей перманент. Тогда я увидела, что она была просто… Понимаете…

– Взбудораженная? – предположил Диз, на что Селида Маккаммон засмеялась и захлопала в ладоши.

– Взбудораженная! Именно так! Ну конечно, вы же писатель!

– О да, пишу я неплохо, – заметил Диз, изобразив улыбку, которую он сам считал доброжелательной и теплой. Эту мину он одно время отрабатывал почти постоянно и продолжал отрабатывать довольно регулярно перед зеркалом ванной в нью-йоркской квартире, которую называл своим домом, и перед зеркалами отелей и мотелей, которые были его настоящим домом. Похоже, сработало – Селида Маккаммон ответила на его улыбку довольно быстро, – но истина состояла в том, что Диз никогда в жизни не ощущал ни доброжелательности, ни теплоты. В детстве он уверовал в то, что таких эмоций вообще не существовало; они были всего лишь маскарадом, светской условностью. Впоследствии он решил, что ошибался на этот счет: большая часть того, что он считал «эмоциями «Ридерс дайджест», были настоящими, по крайней мере для большинства. Возможно, даже любовь, этот сказочный деликатес, была реальностью. Тот факт, что он сам не мог ощущать этих чувств, был, несомненно, постыдным, но едва ли концом света. Ведь были же в конце концов люди, страдавшие от рака, СПИДа или имевшие память не лучше, чем у попугая с поврежденными мозгами. Если посмотреть на это с такой точки зрения, то быстро понимаешь, что, лишившись нескольких слюнявых эмоций, ты не много потерял. Важно, чтобы ты мог время от времени растягивать мышцы своего лица в нужном направлении, и тогда все в порядке. Это не вредно и просто: если ты, помочившись, не забываешь застегнуть ширинку, то уж не забудешь изобразить улыбку и теплоту, когда от тебя этого ожидают. А понимающая улыбка, как он выяснил за многие годы, – лучший в мире инструмент для интервью. Время от времени внутренний голос спрашивал у него, каков его собственный взгляд изнутри, но Диз не желал никакого взгляда изнутри. Он желал лишь писать и снимать. Писал он лучше, так было раньше, так будет и впредь, и он знал об этом, но все равно фотографии нравились ему больше. Ему нравилось их трогать. Видеть, как люди на них застывают или с настоящим лицом, открытым для всего мира, или в маске, очевидной настолько, что бессмысленно отказываться. Ему нравилось, что на лучших снимках люди всегда выглядели удивленными и испуганными. Какими их застали.

Если бы на него нажать, он бы сказал, что фотоснимки дают ему весь необходимый взгляд изнутри, и в данном случае эта тема не имеет никакого значения. А вот что имеет значение, так это – Летающий в Ночи, его умалишенный дружок, и то, как он проник в жизнь Рея и Эллен Сарч примерно неделю назад.