Джо Аберкромби - Герои Страница 29

– Вот, воитель, при этом оказалось… – увидев хмурое лицо вождя, он осекся. – Да я думал разделить между…

– Положи обратно.

Дрофд непонимающе моргнул.

– Ему-то они теперь без надобности…

– А они твои? Оставь тому, кто их заработал, и уж Черствый, когда вернется, решит, кому раздать.

– Сам небось и прикарманит, – пробурчал Йон, подошедший сзади с перекинутой через плечо кольчугой.

– Неважно. Но не мы это сделаем. Надо все делать по-правильному.

Зоб услышал пару резких вдохов и что-то похожее на досадливый стон.

– Так уже никто не поступает, воитель, – заметил опершийся на копье Легкоступ. – Ты вот посмотри, как Сатт Хрупкий нынче разжился – форменный богач. А ведь ничтожество.

– Пока мы тут пробавляемся за хрен с присыпкой, – пробурчал Йон, – иногда лишь с позолотой.

– Значит, так надо. А за вчерашнюю работу я посмотрю, чтобы вы позолоту свою получили исправно. Если же хотите уподобиться Сатту, можете пойти на поклон к Гламе Золотому, чтобы он взял вас в свою шайку, и уж тогда грабьте честной люд дни напролет.

Зоб не понимал, с чего вдруг так взъелся. Ведь прежде особо не обращал на это внимания. Да и сам, помнится, не чужд был подобных вещей по молодости лет. Рудда Тридуба и тот, бывало, закрывал глаза на то, как его молодцы иной раз обшаривали трупы. Но сейчас его проняло, а коли так, поколебать решимость Зоба невозможно.

– Кто мы, – вознегодовал он, – названные, или падальщики и воры?

– Бедные мы, воитель, вот мы кто, – сказал Йон, – и начинаем…

– Какого дьявола! – Чудесница неожиданно шлепнула Дрофда по ладони, отчего монеты разлетелись по траве. – Вот когда сам станешь вождем, Весельчак Йон Камбер, тогда и поступай по-своему! А пока будем делать то, что говорит нам Зобатый! Мы названные! Во всяком случае, я – насчет вас, остальных, я что-то не уверена! А теперь шевелите задами, а то, неровен час, будете плакаться о своей бедности перед Союзом!

– Не из-за монет же мы здесь, – проронил Жужело, шествуя мимо с Мечом Мечей на плече.

– Ты, может, и нет, Щелкун, – угрюмо высказался Йон. – А вот из нас кое-кто не возражал бы, кабы нам время от времени что-нибудь да перепадало.

Но пошел-таки, покачивая головой и позвякивая кольчугой, а следом за ним Брек с Легкоступом, недоуменно пожав плечами. Чудесница подалась к Зобу.

– Иногда мне кажется, – поделилась она, – что чем больше другим нет ни до чего дела, тем сильнее ты себе втемяшиваешь, что тебе оно обязательно есть.

– Это ты в каком смысле?

– А в таком, что нельзя направлять мир в какую-то одну сторону, полагаясь целиком на себя.

– Направлять нужно правильно, – заартачился Зоб.

– А разве не правильнее всего, когда люди у тебя целы и веселы?

Хуже всего, что в ее словах был смысл.

– Так вот до чего мы дошли?

– А я думала, мы оттуда и не уходили.

– Знаешь что? – возмутился Зоб. – Твоему мужу и в самом деле впору поучить тебя уважению.

– Эту-то стервозу? – хмыкнула Чудесница. – Да он меня боится чуть ли не так же, как вы все тут. Давай шагай уже!

Она подхватила Дрофда под локоть, и дюжина прошла через пролом в стене, ускоряя шаг – настолько, насколько позволяли колени Зоба. Под ноги ложилась та же самая тропа, по которой они пришли и которой теперь уходили, оставляя Героев Союзу.

Зоб пробирался меж деревьев, подгрызая заусенцы на руке, которая держит меч. Та, что держит щит, была уже изгрызена. Кожа в этих местах, черт возьми, никак не успевала нарастать. Подниматься ночью на Героев было, пожалуй, не так страшно, как идти сейчас к Черному Доу и докладывать, что холм оставлен. Правильно ли это, когда врага боишься меньше, чем собственного вождя? Дружеской компании Зоб не чурался никогда, но вину всегда предпочитал брать в одиночку, за всех. Ведь решения принимал он.

Леса кишели людьми, как болотная трава ужами. Прежде всего карлами Черного Доу – бывалыми вояками, холодными умом и сердцем, да еще обвешанными такой же холодной сталью. На ком-то были кирасы, как у воинов Союза, иные носили причудливого вида оружие: клювастое, шипастое, изогнутое – всевозможные дикарские ухищрения, чтобы протыкать металл доспехов. Такого еще свет не видывал, да лучше бы и вообще не знал. Сомнительно, чтобы кто-нибудь из этих лиходеев задумался, прежде чем разжиться какой ни на есть податью с мертвецов, да и с живых, если на то пошло.

Всю жизнь Зоб был бойцом, но оравы и орды все равно вызывали у него некое беспокойство, а с возрастом он стал все меньше чувствовать себя человеком из этой среды. Недалек срок, когда это выплывет наружу и его уличат в притворстве. И с каждым новым днем ощущение того, что бравада, а с ней и бойцовский дух у него напускные, пробирало Зоба все больше, и скрывать это становилось все трудней. Скусив у ногтя лишнего, он поморщился и отдернул руку.

– Негоже, – пробормотал он себе под нос. – Негоже названному все время бояться.

– Чего?

Тьфу ты. Он почти забыл, что рядом идет Хлад – настолько бесшумно он ступает.

– Хлад, а ты когда-нибудь боишься?

Тускло блеснул металлический глаз: сквозь ветви деревьев проглянуло солнце.

– Да было дело. Постоянно боялся.

– А что переменилось?

– Мне выжгли один глаз.

Хороша беседа. Ладно, на том и утремся.

– Это, видно, изменило твои взгляды.

– Урезало. Ровно вполовину.

Невдалеке от тропы, в непомерно тесном загоне блеяли овцы. Как пить дать, реквизированные – иными словами, украденые – у какого-нибудь незадачливого пастуха, лишенного в одночасье всего своего достояния, предназначенного кануть в глотках, а затем извергнуться из задниц войска Черного Доу. За загородкой из шкур, в считаных шагах от гурта, овец забивала женщина, а еще трое их свежевали, потрошили и вывешивали туши. Все четверо были по самые подмышки в крови, но это их нисколько не заботило.

За работой наблюдала пара шалопаев – судя по виду, без пяти минут рекрутского возраста, – и посмеивалась над тупостью овец, до которых не доходит, что делается за этой вот ширмой из шкур. Юнцы не задумывались, что в загоне прячутся как раз они сами, а за ширмой из песен, былин и отроческих грез безучастно поджидает война, по самые плечи в крови. Зоб-то это видел хорошо. Так отчего же он сам безропотно жмется в своем загончике? Знать, оттого, что старой овце новых заборов не перемахнуть.

Перед поросшими плющом развалинами, давно присвоенными лесом, вкопали в землю черный штандарт протектора Севера. На поляне суетились люди, взмахивали хвостами привязанные у длинной коновязи лошади. В сыпучих снопах искр о металл скрежетало ножное точило. Какая-то баба колотила молотом по колесу телеги. Здесь же работал кузнец – держа губами горсть колец, собирал с помощью клещей кольчугу. Сновала ребятня с охапками стрел, с плещущими на коромыслах ведрами, с мешками, торбами и сумами бог весть чего. Непростое дело – насилие, когда достигает крупных масштабов.

Посреди всей этой колготни на каменной плите полулежал, опершись на локти и прикрыв глаза, какой-то человек – до странности непринужденно, учитывая общую загруженность работой; более того, с нарочитым видом бездельника. Человек пребывал в тени, а клин света, пробившийся между ветками, пролегал как раз по его спесивой ухмылке.

– Именем мертвых, – подошел и остановился, глядя сверху, Зоб. – Или это принц, или мне чудится. Хотя кто еще может носить такие вот бабские сапоги?

– Стирийская кожа. – Кальдер приоткрыл глаза, надменно скривив губу так, как привык с детства. – Никак, Кернден Зобатый? Ты еще жив, старый нужник?

– Покуда есть нужда, живу, не кашляю. – Зоб выхаркнул мокроту, угодив как раз меж изящных сапожек принца. – Куда я денусь. И кто это, интересно, сплоховал, дав тебе выползти из места ссылки?

Кальдер скинул ноги с плиты.

– Не кто иной, как великий протектор собственной персоной. Видно, не может побить Союз без моей могучей меченосной длани.

– И что он, интересно, задумал? Отрубить и кинуть ее в них?

Кальдер раскинул руки.

– Как же мне тогда удержать тебя?

Они заключили друг друга в объятия.

– Рад видеть тебя, старый дуролом.

– И я тебя, лгунишка егозливый.

Хлад все это время хмурился из тени.

– Я вижу, тут у вас совет да любовь, – заметил он.

– Да я этого бздунишку, можно сказать, с пеленок растил. – Зоб костяшками пальцев почесал Кальдеру волосы. – Вскармливал молоком со скомканной тряпицы, этими вот руками.

– Да уж. Матери не было, так он был мне за кормилицу, – пояснил Кальдер.

– Вон оно что. – Хлад медленно кивнул. – То-то я смотрю.

– Нам надо поговорить. – Кальдер сжал Зобу предплечье. – А то я истосковался по нашим разговорам.

– Да и я, признаться. – Зоб осмотрительно сделал шаг в сторону: рядом взбрыкнула лошадь, опрокинув телегу, по земле звонко рассыпались копья. – Почти так же, как по приличной постели. Так что день нынче, пожалуй, не самый подходящий.