Чарльз де Линт - Городские легенды Страница 3

Бугер выждал, когда он начнет корчиться от боли под ногами нападающих, и только тогда появился. Черный и весь какой-то замасленный, с горящими глазами и ртом, полным острых длинных клыков, он выскочил из-под пирса, который тянется вдоль всей автостоянки. Не было бы так больно дышать, он бы от души посмеялся над тем, как его обидчики шарахнулись от этой твари и с выпученными от ужаса глазами помчались к машине. Шофер рванул с места так резко, что только шины завизжали, но бугер все равно успел шарахнуть кулаком по заднему крылу.

Потом вернулся посмотреть, как он, – черная кошмарная башка склонилась над ним, принюхиваясь, когда он сел и начал вытирать с лица кровь, но отодвинулась, едва он протянул руку. Бугер вонял, как помойка, а выглядел и того хуже, – казалось, эту корявую приземистую тварь с кривой рожей, горящими как угли глазами и противной, липкой на вид шкурой только что выковырнули из какого-то чудовищного носа. Форменный бугер, иначе и не назовешь. Живой, к тому же с когтями и зубами. Шляется за ним с тех самых пор, как он сбежал из дому…

Его родители были упертыми хиппи. Жили они в Западном Голливуде, и чем старше он становился, тем больше их стеснялся. Одно имечко чего стоит. Лори еще куда ни шло, но Перегрин… Не откуда-нибудь, а прямо из книжки этой, «Властелин колец». Чтиво, конечно, классное, но ребенка-то зачем так называть? Спасибо, что хоть не Фродо или Бильбо. Когда Лори подрос и научился думать собственной головой, первое, что он сделал, выбрал себе другое имя и с тех пор отзывался только на Риса. Правда, тоже из книжки, зато звучит круто. С такими предками, как у него, лишняя крутизна не помешает.

Его старик до сих пор волосы до пояса носит. И очочки круглые в металлической оправе, и музыку слушает такую же придурочную, как его видок. Старуха не намного лучше. Толстая, как китиха, волосы кудрявые, русые, такой же длины, что и у отца, только она их в косу заплетает. Бывало, домой поздно придешь, а там все травкой вперемешку с каким-то дымом сладким провоняло, предки обдолбанные на тебя таращатся и несут что-то про связь с космосом и прочее дерьмо в том же духе. А когда кто-нибудь из взрослых начинал к нему приставать, как он, мол, выглядит да почему в школу не ходит, отец всегда отвечал, пусть делает что хочет.

Пусть делает что хочет. Господи. Да только дайте. Кто бы на его месте не ушел из дому при первой же возможности, когда там такое творится? И вот на тебе, не успел он от своих предков избавиться, как к нему этот бугер приклеился, шастает за ним повсюду, прячется по темным углам.

Поначалу Рис на него и не глядел толком, так только, краем глаза, но ему и этого хватило. Ночуя на пляжах или на скамейках в парке, он иногда просыпался от нестерпимой помоечной вони и успевал заметить, как что-то мокрое и черное, пригибаясь, улепетывало во тьму. Прошло несколько недель, и тварь осмелела настолько, что стала усаживаться на корточки в десятке-другом шагов от того места, где он устраивался на ночлег, и до утра не сводила с него горящих как угли глаз.

Рис не знал, кто это и чего ему надо. Присматривает оно за ним или приберегает себе на обед? Временами он был уверен, что все дело в разной наркоте, которой баловались его родители тогда, в шестидесятые, – им-то, конечно, классно было, зато ему паршиво, ведь он родился, и все это началось, кислота, наверное, сдвинула что-то у него в генах. Поэтому теперь у него едет крыша и ему кажется, будто за ним по пятам шляется этот сопящий бугер-недомерок.

Чувак, как сказал бы его папаша.

Н-да, только вот на вид этот отморозок вполне настоящий.

Рис заметил Эллен издалека и теперь старательно делал вид, будто с ним все в порядке, чтобы не привлечь ее внимания. Когда она остановилась прямо перед ним, он уставился на нее исподлобья.

– У тебя все хорошо? – спросила она, наклоняясь, чтобы лучше его разглядеть.

Испепеляющий взгляд был ей ответом. Длинные волосы, джинсы, цветастая блузка. Только этого ему и не хватало. Еще один обломок шестидесятых.

– Почему бы тебе не отвалить отсюда, а? – огрызнулся он.

Но показная бравада не обманула Эллен, она уже разглядела кровь на футболке, полускрытый в темноте синяк под глазом и боль, которую парнишка всеми силами старался скрыть.

– Где ты живешь? – последовал новый вопрос.

– Тебе какое дело?

Не обращая внимания на его угрюмую гримасу, она решительно взяла его за руку, чтобы помочь подняться.

– Да пошла… – начал было Рис, но быстро понял, что в его случае встать на ноги проще, чем сопротивляться.

– Пойдем, тебе надо почиститься, – сказала она.

– Флоренс тоже мне Найтингейл[9] выискалась, – пробурчал он, но она уже вела его обратно той же дорогой, по которой пришла.

Когда они уходили, что-то мокрое и темное шевельнулось под пирсом. Бугер Риса распялил губы, тугие и упругие, как щупальца осьминога. Ряды острых клыков вспыхнули в свете фонарей. Зарделись раскаленные ненавистью глаза. Тварь на мягких кожистых лапах пошла за медленно двигавшейся парой, что-то бурча себе под нос и цокая когтями по асфальту.

3

Брэмли Дейплом звали волшебника из «Семи суббот на неделе», третьего по счету рассказа в книжке Кристи Риделла «Как вызвать ветер». Этот невысокий сухопарый старичок был шустр, как котенок, худ, как щепка, а его загорелое сморщенное лицо напоминало сушеную фигу. Он носил очки в проволочной оправе с линзами без диоптрий, которые постоянно протирал при разговоре, а поговорить он любил.

– Важно не то, во что верят они, – объяснял он своей гостье, – а во что веришь ты.

Он умолк, когда смуглокожий гоблин, который присматривал у него за хозяйством, вошел в комнату, неся поднос с чаем и печеньем. Звали его Гун, он был довольно высок ростом для своей породы – три фута четыре дюйма – и постоянно щеголял в наряде, который подходил разве что обезьяне какого-нибудь бродячего шарманщика: штаны в желтую и черную полоску, красный пиджачок с желтым кантом, крохотные черные шлепанцы и желтая с зеленым шляпа, которая криво сидела на его макушке, прижимая к ней торчащие в разные стороны темные кудряшки. Тонкие длинные конечности, выпирающий животик, надутые щеки, широкий нос и крохотные темные глазки придавали ему еще больше сходства с мартышкой.

Гостья разглядывала гоблина с нескрываемым изумлением, чем доставляла Брэмли живейшее удовольствие.

– Возьми хотя бы Гуна, к примеру, – произнес он наконец, – чем не доказательство моей правоты?

– Прошу прощения?

– Мы живем внутри реальности, которую договорились считать общепризнанной, иными словами, окружающие нас предметы существуют, потому что мы хотим, чтобы они существовали. Я верю в существование Гуна, Гун верит в собственное существование, да и ты, видя его с подносом в руках, вряд ли можешь усомниться в его существовании. В то же время если принимать в расчет общественное мнение, то придется признать, что Гун – всего лишь продукт воспаленной писательской фантазии, литературный прием, художественное изображение того, чему нет места в известном нам мире.

При этих словах Гун бросил на Брэмли кислый взгляд, а гостья, пользуясь этим, подалась вперед, вытянула руку и легко, едва касаясь, провела пальцами по плечу гоблина. Потом медленно откинулась на спинку кресла и поудобнее устроилась на его подушках, таких мягких, что они, казалось, заключили ее в объятия.

– Значит… все, что мы придумываем, может появиться в реальности? – спросила она.

Мрачный взгляд Гуна устремился на нее.

Девушка училась в университете, где преподавал волшебник; она была на третьем курсе, изучала искусства и вид имела вполне богемный. На джинсах и под ногтями следы старой краски. Копна густых темно-русых волос, куда более непокорных, чем редкие кудряшки Гуна. Неопределенной формы нос, тонкие оттопыренные губы, носки из грубой шерсти, левая пятка прохудилась, у двери – покрытые летописью царапин и пятен рабочие ботинки, из-за пояса джинсов торчит подол рубахи. Только прозрачной голубизны глаза, живые и ясные, как-то не вязались с этой нарочитой небрежностью.

Звали ее Джилли Копперкорн.

Брэмли покачал головой:

– Важно не придумывать. Важно знать, что такие, как Гун, существуют вне всяких сомнений.

– Да, но ведь кто-то должен был сначала его выдумать, прежде чем он… – Девушка осеклась, заметив, как помрачнел Гун. – То есть…

Брэмли по-прежнему качал головой.

– Без некоего подобия порядка все же не обойтись, – признал он, – ведь если бы мир состоял исключительно из вымышленных вселенных, перемешанных между собой, нас окружал бы хаос. Именно поэтому все зависит от нашего желания ну, скажем так, замечать некоторые вещи. Отличия. Отклонения от нормы. Такие, как Гун, – ну хватит уже дуться. – Последняя фраза предназначалась гоблину. – Тот мир, который мы знаем, – продолжал он, обращаясь уже к Джилли, – существует в основном в силу привычки. Просто мы договорились считать, что он состоит из определенных вещей: с раннего детства, когда сознание ребенка наиболее открыто впечатлениям окружающего мира, нас учили, что вот это – стол и выглядит он так, там за окном – дерево, собака – это определенное животное, которое производит определенные звуки. Заодно нам сообщили, что Гуна и ему подобных просто нет, и вот результат: мы их не видим, не можем увидеть.