Стелла Геммел - Город Страница 33

Именно бежать, потому что это разгром.

– Я видела, как кто-то из наших уходил на запад. – Дун пожала плечами. – Но в той стороне Город, и там нас точно настигнут. Пошли лучше на север или на юг, там наверняка безопасней.

– Если там найдется еще кто-то из Алых, мы должны к ним присоединиться, – покачала головой Индаро.

Она помогла Дун встать, подперла ее плечом, и они потащились куда-то сквозь темноту…

…Море переливалось темной зеленью и синевой драгоценных камней. Оно принимало под луной его обнаженное тело, словно мягкая бархатная постель. Он блаженно распростерся в его глубине, отдыхая под ласками густой вязкой воды. Кожу щекотали пузырьки, поднимавшиеся навстречу размытому солнечному свету, проливавшемуся вниз, точно сквозь матовое стекло. Крупные пузыри всплывали медленнее, обтекая его грудь и бока, мелкие – просачивались между пальцами рук и ног. Он лежал лицом вниз, всей кожей ощущая давление воды…

Потом он вдруг вспомнил, что не может дышать под водой, и попытался приподнять голову. В ноздри ударил запах пропитанной кровью земли…

Фелл хотел открыть глаза, но ресницы накрепко склеились. Он был почти лишен возможности двигаться. Казалось, ему раздавило все ребра: он никак не мог набрать воздуху в грудь. И так жарко… Правая рука была вытянула вперед, за голову. Он кое-как подтянул ее к себе и сделал попытку приподняться.

Каждый удар сердца отдавался в висках. От резкого движения голова закружилась. Вся земля накренилась вместе с его распластанным телом. Фелл вцепился в твердь и стал ждать, пока она не успокоится. Потом вновь втянул воздух пополам с грязью и повторил попытку. Какая-то тяжесть навалилась ему на спину и на ноги. Застонав от натуги, Фелл с грехом пополам высвободил голову и правое плечо. Когда мир вновь встал на место, он разодрал слипшиеся веки и огляделся.

Оказывается, стоял солнечный день. А сам он лежал в куче трупов, кое-как сваленных один на другой. Прямо перед собой Фелл увидел тело Малачи, северянина, прослужившего в его отряде всего несколько злосчастных дней. У него было срублено полголовы. Фелл скорбно озирался, отмечая лица служивших под его началом месяцы и даже годы. Сколько знакомых глаз запорошила пылью смерть…

Он вспомнил ночную тревогу, несущихся всадников… вздыбленного коня, удар копытом по голове… У его Диких Котов не было ни одного шанса. Где стража? Неужели он оказался единственным выжившим?

Фелл застонал, и боль вновь уложила его наземь.

Мгновение спустя он уже размышлял, чего ради они сгребли павших в кучу. Может, собрались сжечь? Страх сгореть заживо придал ему сил, он вновь приподнялся, сумел высвободиться и кое-как отполз подальше от мертвецов. Полежал, переводя дух, после чего заставил себя пошевелиться и наконец встал.

Совсем выпрямиться не удавалось: голова кружилась и страшно болела, он совсем ослабел и с трудом удерживал равновесие. Фелл плотно сощурился и попробовал осмотреться. Яркий свет жестоко ранил глаза.

Нигде ни малейшего движения… И никаких признаков других выживших. Ко времени ночной атаки большинство лежавших вокруг него уже были ранены и не способны оборониться от конницы. Фелл долго всматривался в даль, но и врагов не обнаружил. Это, впрочем, вовсе не значило, что они не собирались вернуться. Не просто же так они приложили столько усилий, сваливая в кучу убитых. Сейчас они, наверное, гонялись за беглецами. На их месте Фелл именно этим и занимался бы. Значит, к их возвращению надо будет уйти отсюда как можно дальше.

Он только посмотрел, не найдется ли где фляжки с водой. Долго попадались только пустые, но наконец в одной плеснуло на донышке. Фелл жадно выпил, боль в голове начала отступать. Потом подобрал меч, затупленный, но хоть целый, и кинжал с отломанным кончиком. Сел, спустил правый сапог и вытащил тонкий нож, который носил за голенищем. Сунул оба коротких клинка за пояс, а меч – в ножны. Проверил кошель. По счастью, враги слишком торопились и не обшарили мертвых. В кошеле нашлось немного вяленой говядины, завернутой в бумажку. Фелл сунул мясо в рот и принялся жевать. Это была та еще работа, к тому же безвкусное мясо в разжеванном виде делалось клейким и липло к языку и зубам. Вот бы еще хоть чуть-чуть воды…

Только тут Фелл задумался, в какую сторону идти. Между ним и Городом было полно врагов, но именно там ждало спасение. Однако лошади, удравшие с поля боя, наверняка ускакали на север, к реке: лошади всегда чуют, где вода. Значит, надо двигаться на север. Может, удастся осиротевшего коня отловить.

Стояла полуденная жара, когда наконец он тронулся в путь, обмотав голову клоком алого плаща для защиты от солнца. Он тащился сквозь колышущийся зной, по-прежнему не видя ни неприятельских солдат, ни уцелевших Диких Котов, ни бродящих лошадей. На севере и западе не было вообще ничего, кроме бесконечной равнины, простиравшейся до пыльного горизонта. Идти через низкорослый кустарник было нетрудно, но боль в голове грозила сжить со свету. В конце концов Фелла вырвало недавно съеденным мясом. Отдышавшись, он заковылял дальше. Шаги становились все короче и неуверенней, голова кружилась, мир плыл и качался перед глазами. Боль делалась невыносимой, он постанывал на ходу – каждое движение мучительно отдавалось в висках. Колени подогнулись, и он рухнул наземь, ненадолго потеряв сознание.

Когда он очнулся, пустой желудок опять скрутили рвотные спазмы. Фелл попытался оглядеться. Бурая пустыня плыла, раскачивалась, кружилась. Чувствуя себя слабее новорожденного ягненка, он заполз в отлогую яму, прикрытую невысокой скалой. Там нашлось немного сухих веток; он сумел соорудить небольшой костерок и трясущимися руками высечь огонь. После чего, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, вытащил кулечек трав, которые всегда держал при себе, и бросил их в пламя. Зелья оставалось совсем немного, и он мысленно воззвал к божественным целителям Аскела, чтобы его хватило. Приставив ладони ко рту, стал вдыхать едкий дымок, борясь с дурнотой, сосредоточившись на том, чтобы сохранить сознание. Еще один глубокий вдох… Зелье наконец-то начало оказывать действие. Боль усилилась, вырвав у него стон. Он очень бережно уложил голову наземь и позволил себе уплыть в черноту.

Когда он снова открыл глаза, боль исчезла. Фелл полежал какое-то время, наслаждаясь ее отсутствием. Десять лет назад ему в голову угодило копье, повредив кость. С тех пор жуткие головные боли сделались его постоянными спутницами. Что забавно, чудесную травку ему дал не лекарь, а девушка-служанка из гостиницы в Отаро два года назад. Она нашла его, беспомощного, на полу комнаты, распластанного чудовищной болью. И сразу предложила это зелье, но он отказался, сочтя его колдовским. Девушка ухаживала за ним четверо суток, пока длился приступ. Когда он уезжал, она чуть не силой всунула кулек ему в руку, и он взял, не желая обижать добрую служанку, но собираясь попозже выкинуть. Через несколько недель, скрученный очередным приступом, он от отчаяния попробовал травку… и был поражен ее целительной силой. При первой же возможности Фелл снова посетил ту гостиницу, имея в виду щедро отблагодарить девушку, но, увы, ее там уже не было. Пришлось с войском уйти, сказал ему хозяин. А дите свое она поручила старой матери кузнеца.

Фелл сам был безотцовщиной. Он оставил старухе свое жалованье за целый год. Та сперва в восторге благодарила, а потом попробовала вытянуть из него еще денег, решив, что он и есть отец ребенка.

И вот теперь он извел последние остатки дивного зелья. Во время новых приступов ему придется несладко…

Но пока это было самой меньшей из его забот. Поднявшись на ноги, Фелл в который раз огляделся. День клонился к вечеру. Фелл стоял на краю целого моря высокой травы. Северный ветер гонял по ней волны, как по воде. Вверху, высматривая добычу, легко кружил белый ястреб. Фелл втянул ноздрями прохладный вечерний воздух. Травяной запах веселил душу, но всего лучше было явственное дыхание близкой реки. Вода! Скоро можно будет вволю напиться, тогда и силы вернутся.

Вдруг там и лошадь найдется? А если ему совсем уж повезет, так и вражеский труп…

13

Симиос Хайнорт был юным воином родом из Гара. Легкий пушок у него на щеках еще не заслуживал названия бороды, тем не менее Симиос считался ветераном: он сражался уже два года.

Его матерью была незамужняя пастушка. Однажды в ночи она покинула стадо, чтобы в муках и страхе произвести на свет дитя. Когда маленькая деревня проснулась, вопящий темноволосый младенец стал зримым подтверждением ее позора. Жители, конечно, закидали пастушку камнями, и она бежала прочь, унося ребенка на руках, еще не отмытых от родовой крови. Ее немолодые родители, потрясенные и напуганные столь безобразным событием, вынуждены были последовать за дочерью: другого выбора им не оставили. Четверо беглецов нашли прибежище в деревне за двадцать лиг от своей собственной. Там дитя стали считать сыном павшего героя, отважного конника, не вернувшегося с войны.