Н. Джемисин - Держава богов Страница 35

Я удивленно моргнул:

– Да наверняка любит!

– Не надо меня опекать, Сиэй.

– А я и не опекаю, – резко ответил я. – Я чувствую связь между вами, Шахар, так же отчетливо, как вот это!

И, захватив локон ее волос, я потянул за него – осторожно, но с отчетливой силой. Она удивленно пискнула, и я выпустил завиток. Он лег на место, изящно свившись пружиной.

– Вы с Декой, – продолжил я, – точно так же тянете меня и друг друга. Ни один из вас меня сейчас особо не любит, но между вами ничто не переменилось с тех самых дней у Лестницы в никуда, годы назад. Ты его по-прежнему любишь, и он тебя любит нисколько не меньше. Я же бог, верно? Кому знать, как не мне?

Строго говоря, это была не совсем правда. Верно, прежние чувства Шахар по отношению ко мне с тех пор изрядно угасли, но с каждым проведенным вместе часом они все разгорались. А вот чувства Деки, наоборот, делались все сильнее, хотя мы не виделись добрую половину его жизни. Я не совсем понимал, чем это объяснялось, и на всякий случай не стал упоминать.

От моих слов глаза у Шахар округлились, а потом наполнились слезами. Она издала краткий, незавершенный всхлип и прижала руку ко рту. Ее кисть дрожала.

Я вздохнул, притянул ее, и она спрятала лицо у меня на груди. И только после того, как я это сделал, только ощутив себя в безопасности от посторонних глаз, способных увидеть ее человеческую природу и посчитать ее слабостью, она позволила себе разразиться такими глубокими, громкими, судорожными рыданиями, что между стен комнаты заметалось эхо. Горячие слезы остывали на моей коже и впитывались в простыни. Ее плечи содрогались под моими руками. Она неудержимо рыдала, заключив меня в такие крепкие объятия, словно я был опорой, от которой зависела ее жизнь.

И я стал ей такой опорой: гладил ее волосы, шепча утешительные слова на языке творения, чтобы она знала – я тоже ее люблю. Ибо я, дурак этакий, действительно любил ее.

Когда слезы Шахар наконец-то иссякли, я так и не убирал ладони с ее волос, продолжая бездумно гладить их – просто потому, что мне нравилось ощущать, как завитки распрямлялись под ладонью, а потом возвращали прежнюю форму. Я не сразу заметил, как ее руки разжали отчаянную хватку и пустились в путь по моим бокам и спине, спускаясь до бедер. Я все еще думал ни о чем, когда она потихоньку завернула мою рубашку и легонько-легонько поцеловала меня в живот. Стало щекотно, и я улыбнулся. Потом она села и стала смотреть на меня. Глаза у нее были красные, но уже сухие, и в них светилась некая особенная решимость.

Когда она вновь поцеловала меня в губы, это была совсем другая история, чем прошлый раз. Она постепенно разомкнула мои губы и нашла мой язык своим – сладостным, влажным и кисловатым. Когда я не ответил, она запустила руки мне под рубашку, изучая странно-плоское тело, так отличающееся от ее. Я с удовольствием принимал ее ласки, пока рука Шахар не скользнула ниже, к пояску моих штанов. Я перехватил ее руку:

– Нет.

Она закрыла глаза, и я ощутил в ней зудящую пустоту.

И это не было похотью. Она страшно тосковала по брату и чувствовала себя совсем одинокой.

– Я люблю тебя, – сказала она. Это было не признание, а скорее утверждение очевидного, вроде «луна прекрасна» или «ты непременно умрешь». – Я всегда любила тебя. Еще с тех пор, когда мы были детьми. Я пыталась не любить, но…

Я погладил ее руку и кивнул:

– Знаю.

– Я хочу выбрать. Если уж мне придется продать себя ради власти, я хочу в первый раз отдаться сама. По любви. Другу.

Я вздохнул, закрывая глаза:

– Шахар, я уже говорил, что это нехорошо…

Она нахмурилась и, стремительно наклонившись, вновь поцеловала меня. Я потерял дар речи, так что все возражения умерли у меня на языке. Ибо теперь это было все равно что целоваться с богиней. Самая сущность Шахар проникла между полуоткрытых губ и прямиком влилась в мою душу. Я просто не успел этому помешать. Я ахнул и вдохнул трепетное белое солнце. Оно билось, то вспыхивая, то бледнея, но не погасало совсем и не выгорало в безудержной вспышке. Каменная целеустремленность, еще угловатая, но несущая обещание превратиться в непоколебимую скалу…

Когда я открыл глаза, то лежал плашмя. Шахар была сверху, и поцелуй еще длился, а ее руки, несмотря на мое сопротивление, извлекали из моей груди вздохи наслаждения. Я не останавливал ее, потому что по сути должен был быть ребенком, да только мое тело оказалось слишком взрослым, и детские способы защиты от действительности были уже не для меня. Дети не задумываются о том, насколько величественно и прекрасно слиться с другим человеком в одно существо. Они не мечтают забыться и задохнуться, отдавшись на волю сил, чувств, ощущений. Дети думают о последствиях – хотя бы в плане того, как их избежать. Полностью отрешиться от таких мыслей может лишь взрослый.

Так что, когда ее рука снова занялась моими штанами, я не стал ее удерживать. И не возражал, пока она исследовала мою плоть, сперва пальцами, а потом – о боги благие, о да – губами. Пусть все остальное достанется ее смертному мужу, но я женился на ее пальцах, на ее губах. Я безо всякой мысли пробормотал несколько слов, и стены померкли, ибо то, чем мы занимались, было шалостью, а значит, придавало мне сил. Тем не менее я обессиленно лежал в темноте, а Шахар училась, как заставлять меня всхлипывать. И она всласть помучила меня, попробовав на вкус каждую часть моего тела. Она даже облизала лежавшую у меня на груди Эн. Жадная звездочка перевернулась, подставляя другой бок, но Шахар этого не заметила.

И я тоже касался ее. И ей безумно нравились мои прикосновения.

И вот наконец она оседлала меня. В какой-то миг трезвомыслия я ухватил ее за бедра и быстро поднял взгляд.

– Ты уве?..

Но не договорил, потому что она стала опускаться, и я вскрикнул, испытав наслаждение сродни боли. Ведь плоть не так уж и ужасна, просто я позабыл, насколько это может быть прекрасно и вовсе не противоестественно, когда это не насилие, а обоюдная страсть. Шахар и в соитии ощущалась точно богиня. Я шепнул ей об этом, и она улыбнулась, поднимаясь и опускаясь. Ее рот приоткрылся, зубы отражали луну, волосы метались бледной тенью в потемках. Потом мы перекатились, и я оказался сверху – не из мелкого желания господствовать, присущего смертным, а просто потому, что мне нравилось, как она ахала и сладко постанывала, когда я проникал в ее тело. А еще потому, что я был по-прежнему богом, а бог, даже ослабевший, опасен для смертных. Материя – такая уязвимая вещь… И я сдерживал себя, сосредоточившись на ее плоти, на руках, гладивших мою спину (я невольно мурлыкал), на своем растущем и бьющемся возбуждении, на том, чтобы вознести ее к лучшим областям сущего и миновать все плохие.

И только когда она больше не могла такое выносить, а я уверился, что смогу безопасно вернуть Шахар в ее самое, а сам – остаться вещественным, только тогда я отпустил ее, а заодно и себя.

Она потеряла сознание. Так обычно и происходит, когда мы сочетаемся со смертными. Лишь очень необычные люди способны причаститься божественного и совладать с потрясением. Я принес из ванной мокрое полотенце, чтобы вытереть пот, слюну и все прочее, после чего уютно устроил Шахар подле себя под покрывалами, чтобы лежать и вдыхать запах ее волос.

Я не чувствовал раскаяния, только печаль. Она отдалилась от меня, и я сам ее отдалил…

8

Расскажи мне сказку,

Расскажи скорее.

Сделай мир, разбей его

И поймай в ладони.

И снова я спал. Только на этот раз, благодаря тому что Шахар обновила мое божественное могущество – все наши вольности и исследования были достаточно близки к детской вседозволенности, чтобы пойти мне на пользу, – мне удалось поспать в буквальном смысле по-божески, и сновидения не посмели меня тревожить.

Когда я проснулся, Шахар рядом не было и стоял уже полдень. Я сел на постели и увидел ее возле окна. Она стояла, завернувшись в простыню, ее изящный силуэт был неподвижной тенью на фоне ярко-синего неба.

Я проворно вскочил, мимолетно задался вопросом, не нужно ли мне в ванную по большой или малой нужде, – нет, не нужно, хотя зубы почистить определенно не помешало бы, – и подошел к ней. (Мне вновь было холодно, вот проклятье!) Она так погрузилась в свои мысли, что даже не пошевелилась, когда я приблизился. Ухмыляясь, я наклонился и лизнул открытое место сзади у нее на шее, где не до конца расплелись за ночь уложенные в прическу волосы.

Она вздрогнула, развернулась и нахмурилась, увидев меня. Я запоздало сообразил, что она может и не пребывать в игривом настроении.

– Привет, – сказал я, внезапно смутившись.

Шахар вздохнула, успокаиваясь:

– Привет.

Она опустила взгляд и отвернулась к окошку.

Я почувствовал себя очень глупо.

– Ох, демоны… Я тебе больно сделал? Это же первый раз был… Я старался поберечь тебя, но…

Она мотнула головой:

– И нисколечко мне не было больно. Кстати, я поняла, что ты был со мной очень осторожен.