Кэтрин Ласки - Волки из страны Далеко-Далеко. Одиночка. Тень. Страж Страница 39

Тут в пещере появилась хозяйка. Она подошла к лежащему на боку глиняному кувшину и зубами вынула из него пробку. Небольшая струйка жидкости вытекла из кувшина прямо в подставленную под его горлышко чашку. Сарк добавила в жидкость несколько сухих листьев из висевших под потолком пучков. Затем из другой чашки она взяла сухой мох и посыпала им питье.

– Выпей, – сказала она, ставя чашку со смесью перед волчицей. – Это поможет тебе забыться.

Забывать о случившемся матери малькадов начинали сразу же после того, как их выгоняли из стаи. Какое-то время внутри них обитала темная пустота, оставленная пропавшим щенком. Потом эта пустота постепенно затягивалась, темнота становилась серой, светлела и превращалась в тень былой потери, позволяя им перейти в новый клан, стать членом новой стаи и найти нового супруга. Однако у некоторых это длилось дольше. Они задерживались на краю тьмы, словно не желая идти дальше, и пустота внутри них не уменьшалась.

Волчица с опаской посмотрела на чашку с напитком. Все это было так странно: чашка, вода из кувшина, плавающие в ней кусочки травы и мха…

– Давай же, дорогая, сделай глоток. Ты же вроде не одна из них – из тех, что сбежали?

Некоторые волчицы заранее ощущали, что у них родится малькад, и сбегали подальше от клана, надеясь скрыться от обеи.

– Нет, я никуда не сбегала. Она… Она была совершенна.

– Но ведь плод родился слишком рано. – Сарк предпочитала не называть детенышей щенками или уточнять, мальчик это был или девочка. – У тебя не было никаких шансов. Выпей это.

Она не стала говорить, что темнота может вернуться еще несколько раз, иначе убитая горем мать только сильнее бы стала сопротивляться неизбежному. Сарк знала, как несчастные волчицы противятся тому, что уже случилось, знала, как трудно им забывать. Но для нее самой уже слишком поздно что-то менять. Вся жизнь Сарк была посвящена запоминанию. Даже теперь, когда бедная мать погрузилась в дремоту, какой-то слабый запах пробудил в памяти Сарк смутные воспоминания.

Ах, ну да. В конце лета эта волчица ела сладкие травы, что растут на высокогорье. Когда-то давно именно в конце лета Сарк приняла решение никогда не возвращаться в клан. Тогда она впервые заметила следы, которые сочла следами своей матери. Ей был всего год от роду.

Но как же ей сейчас не хотелось прибегать к кувшину памяти! Как же не хочется бередить старые раны!

Кувшины памяти диктовали Сарк набор правил и законов, который был сродни изощренным правилам и законам Великой Цепи, кодексу клановых волков. Она не испытывала потребности, чтобы какой-нибудь высокопоставленный волк говорил ей, как кланяться или валяться в пыли. Она чувствовала, что эти ритуалы покорности и смирения слишком вычурны и смешны.

Для Сарк самым священным была память. Хоть она и осознавала всю важность ритуалов в жизни волков из страны Далеко-Далеко, эти правила часто казались ей такими же мертвыми, как и кости, на которых их запечатлевали. Память же была живой и подвижной, словно река, – только текла в ней не вода: в ней текли запахи, сталкиваясь между собой и образуя целые водовороты. Запахи – вот что являлось для Сарк воспоминаниями.

Волчица верила, что если бы не память, то кости, на которых записывался кодекс Великой Цепи, давно бы обратились в пыль. Большинство волчьих ритуалов не несли никакого практического смысла. Сарк же могла себе позволить только то, что имело значение: ощущения, цвета. Она полагала, что жизнь волков из Далеко-Далеко слишком сосредоточена на охоте и на общественных отношениях клана. Без воспоминаний волки относились бы ко всему с безразличием. Без памяти они бы только слепо подчинялись. И не было бы тогда никакого истинного сознания, и волки жили бы в бесцветном мире, со всех сторон окруженном стенами.

Сарк вглядывалась в темные уголки пещеры, где, словно часовые, стояли кувшины памяти. Потом перевела взгляд на мать малькада. Волчица уже крепко заснула и будет спать двое суток. Она проснется голодной, отправится на охоту и уже никогда сюда не вернется, даже не поглядит в сторону пещеры Сарк.

Глава одиннадцатая

«Она узнает меня!»

Снег, о котором Фаолан упоминал в своей песне, так и не выпал. Резкий, пронизывающий ветер принес моросящий дождь со слякотью, но эта липкая кашица ничего не скрывала. Если бы только пошел густой снег! Фаолан старался не думать о когтях и клыках, которые, возможно, именно в этот момент прикасаются к крохотному тельцу. Он заметил небольшое стадо карибу – олени не видели его, – но даже не попытался поохотиться. Он не испытывал голода, он испытывал только глубокую печаль и жалость к существу, которое лежало на вершине холма и умирало.

Петляющей тропинкой, проложенной по ровной низине, он шел к Топи, где жила та самая странная волчица, которую Фаолан никак не мог выбросить из головы. Сарк жила одна, и, хотя волки время от времени приходили к ней за углями и целебными зельями, они с большой опаской отзывались о ее «колдовских» способностях. Видели ли они в ее глазах лунную гниль? Молодой волк размышлял: раз она живет отдельно, то, возможно, обладает какой-то мудростью. В таком случае он должен попытаться узнать у нее хоть что-то, что помогло бы ему на гаддерглоде. И он спросит Сарк о малькаде. Ему отчаянно хотелось поговорить о несчастной малышке хоть с кем-нибудь.

У края Топи Фаолан сначала почуял, а потом и увидел слабые струйки дыма, поднимающиеся от невысокого холма посреди расчищенной поляны. Вокруг своей пещеры Сарк расставила необычные сосуды, в которых горел огонь. Они отличались от очага, где хранила огонь масковая сипуха Гвиннет, знакомая Фаолана. Больше всего эти сосуды походили на маленькие берлоги из глины.

Сарк словно ждала гостей. Фаолан двигался против ветра и удивился, что она почуяла его. Хотя она могла унюхать молодого волка еще давно, когда он спускался с каменистой гряды и ветер дул в другом направлении.

В первый момент Фаолану стало стыдно – он шел по тропе к пещере, все еще сжимая в зубах кость Хипа. Когда Сарк сделала шаг ему навстречу, глодатель положил кость, встал на колени, а потом и вовсе прижался животом к земле. Он не знал, как вести себя с ней. В последний раз Фаолан видел ее, когда прыгал через огненную стену. Тогда она еще вступила в пререкания со старейшинами, называя их идиотами и утверждая, что никакая у него не пенная пасть. Но что она думает о нем самом? Неужели он для нее всего лишь опозоренный глодатель, вышедший на Тропу Стыда?

– Только не надо этих вот ваших выкрутасов, – произнесла Сарк хриплым голосом, создававшим впечатление, что она постоянно слегка взрыкивает.

– Выкрутасов?

– Ну, всякого там почтения и смирения… В общем, ритуалов.

– Вообще-то это ритуал раскаяния. Я нарушил бирргнок, то есть законы бирргиса…

– Да знаю я. Не надо мне объяснять, что такое бирргнок. И тому, что ты сделал, я тоже не удивляюсь. Этого следовало ожидать, – отозвалась она с легким презрением. Впрочем, Фаолан вовсе не был уверен, что презрение Сарк относилось к нему. – Вставай уже, ради Люпуса. Мне не очень по душе все эти твои… ритуалы.

Она кивком указала на вход в пещеру, у входа в которую горел еще один огонь.

– Заходи, а я пока выну из печи горшки.

Внутри было жарко от костров и печей. Фаолан собрался было усесться на пол, как вдруг заметил в углу спящую на шкурах волчицу и принюхался. Мать малькада! Молодой волк задрожал, ноги одеревенели от напряжения, уши прижались к черепу, глаза сузились. Он никак не мог отвести от нее взгляд.

– Не волнуйся, она спит, – сказала Сарк, входя в пещеру.

– Я видел ее детеныша на холме.

– Я знаю.

– Откуда?

– Учуяла от тебя ее запах.

– Но я даже не прикасался к малышке, клянусь!

– И это я тоже знаю.

Сарк сжимала в зубах кожаный мешок, в который были сложены какие-то странные предметы. Очевидно, это и были горшки, о которых она говорила, но сейчас это Фаолана вовсе не интересовало. Он по-прежнему не сводил глаз со спящей волчицы.

– А моя мать приходила сюда, когда… Когда…

Фаолану показалось, что он стоит на краю пропасти и сейчас вот-вот рухнет вниз. Если его мать до сих пор жива, то это все меняет! Он обязательно ее найдет. Ради этого он готов бежать хоть до самого края мира.

– После того, как тебя забрала обея?

Фаолан кивнул.

– Нет.

Сарк была рада, что ей не пришлось лгать. Если бы мать Фаолана на самом деле приходила сюда, она бы солгала, но, к счастью, этого не потребовалось. Сарк с презрением относилась ко многим условностям волчьего общества, но искренне считала, что чем меньше малькад знает о своей матери, тем лучше. Однако от этого волка так просто не отделаешься.