А. Говард - Магия безумия Страница 4

Я чувствую радостное волнение – и хмурюсь, убеждая себя, что мне просто щекотно.

– Значит, я не имею права на ошибку?

– Не на ту ошибку, которая может тебе навредить.

Я качаю головой.

– Как будто мне не вредно торчать здесь. В школе, которую я терпеть не могу, с одноклассниками, которые считают, что шутки про кроличий хвост, который я якобы прячу, – это очень смешно. Большое тебе спасибо, Джеб.

Он вздыхает и выпрямляется.

– Ну конечно. Я во всем виноват. Видимо, и в том, что ты сегодня чуть не пропахала носом цемент.

Нотка обиды в его голосе задевает какую-то струнку в моей душе.

– Ну, немножко ты все-таки виноват, – говорю я уже мягче, сознательно стараясь ослабить напряжение. – Я бы давно освоила «олли», если бы ты не бросил вести занятия.

У Джеба вздрагивает губа.

– А что, новый тренер, Хитч… он тебя не устраивает?

Я толкаю его в бок, давая волю долго сдерживаемой досаде.

– Нет, не устраивает.

Джеб делает вид, что морщится от боли.

– Уж он бы не отказался… что-нибудь устроить. Но я сказал ему, что набью…

– А ты-то здесь при чем?

Хитчу девятнадцать, и он – общая палочка-выручалочка по части поддельных удостоверений. Тюрьма по нему плачет. Нет, я не собираюсь с ним связываться, но это, в конце концов, мое дело.

Джеб искоса смотрит на меня. По-моему, назревает поучительный разговор о том, что пикаперы – зло.

Я сбиваю ногтем с ноги кузнечика, чтобы его шепот не добавлял неловкости. Ее и без того хватает.

К счастью, за спиной у нас распахивается дверь. Джеб отодвигается, чтобы пропустить выходящих девушек. Нас окутывает облачко парфюма, когда они проходят мимо и машут Джебу. Он кивает в ответ. Мы смотрим, как они садятся в машину и выезжают с парковки.

– Кстати, – говорит Джеб, – сегодня пятница. Ты не собираешься к маме?

Я охотно меняю тему.

– Папа будет ждать меня в клинике. А потом я поеду в магазин: я обещала Джен подменить ее на последние два часа.

Посмотрев на свои разорванные лосины, я перевожу взгляд на небо – такое же ярко-синее, как глаза Элисон.

– Надеюсь, я успею заскочить домой перед работой и переодеться.

Джеб встает.

– Сейчас предупрежу, что я ушел, – говорит он. – Заодно заберу твой скейт и рюкзак, а потом подброшу тебя до клиники.

Меньше всего я в этом нуждаюсь.

Ни Джеб, ни его сестра Дженара никогда не видели Элисон – только ее фотографии. Они даже не знают правду про мои шрамы. И про то, почему я ношу перчатки. Все знакомые думают, что в детстве я попала с мамой в аварию и что разбитое ветровое стекло изрезало мне руки, а у Элисон пострадал мозг. Папа не любит лгать, но правда выглядит так странно, что он позволяет приукрашивать картинку.

– А твой мотоцикл?

Я хватаюсь за соломинку, заметив, что нигде на стоянке не видно винтажной «Хонды СТ70».

– Сегодня обещали дождь, так что Джен меня подвезла, – отвечает Джеб. – Твой папа потом может отвезти тебя на работу, а я отгоню домой твою машину. Как ты помнишь, мне по пути.

Семья Джеба занимает вторую половину нашего двухквартирного дома. Однажды летним утром, вскоре после того как они въехали, мы с папой пошли с ними знакомиться. В итоге мы с Джебом и Дженарой крепко подружились еще до начала учебного года – так крепко, что в первый же день в школе Джеб избил одного парня, который назвал меня любовницей Шляпника.

Джеб надевает темные очки и сдвигает узел банданы на затылок. Солнце освещает глянцевитые круглые шрамы, сплошь покрывающие его предплечья.

Я смотрю на парковку. «Гремлин» – моя машина, названная в честь персонажа из одноименного фильма, на который папа повел Элисон, когда впервые пригласил ее на свидание – так вот, «Гремлин» стоит всего в нескольких метрах от нас. Есть шанс, что Элисон будет ждать в холле вместе с папой. Если я не могу положиться на Джеба насчет поездки в Лондон, значит, я не могу ручаться и за то, что он спокойно переживет встречу с моей сумасшедшей матерью.

– О-о, – говорит Джеб. – Я знаю этот взгляд. Нет, ты не поведешь машину с растянутой лодыжкой.

Он протягивает руку.

– Давай сюда.

Закатив глаза, я бросаю ему ключи. Джеб поднимает очки на лоб.

– Подожди здесь.

Когда Джеб открывает дверь, в лицо мне ударяет струя прохладного воздуха из помещения. Ногу что-то щекочет. На сей раз я не смахиваю кузнечика – и слышу, как он громко и отчетливо произносит: «Конец».

– Да, – отвечаю я, гладя его испещренные прожилками крылья и покоряясь видению. – Все будет кончено, как только Джеб увидит Элисон.

2

Колючая проволока и черные крылья

Психиатрическая клиника находится в двадцати пяти минутах езды от города. Вечернее солнце так и жарит, отражаясь от капота. Как только минуешь дома, торговые центры и прочие здания, оказывается, что смотреть в Плезансе, в общем, не на что. Только плоские сухие равнины с редким кустарником и тощими деревцами.

Каждый раз, когда Джеб пытается начать разговор, я что-то односложно бормочу в ответ, а потом выкручиваю громкость новенькой магнитолы.

В какой-то момент начинает играть унылая акустическая музыка, вроде той, что обычно слушает Джеб, когда рисует. Он едет молча, погрузившись в свои мысли.

Пакетик со льдом, который он принес, чтобы приложить к моей распухшей лодыжке, уже растаял, и я шевелю ногой, сбрасывая компресс на пол.

А заодно борюсь с дремотой, хорошо зная, что ждет меня по ту сторону сна.

Я не желаю средь бела дня переживать этот кошмар.

В ранней юности мама Элисон, Алисия, нарисовала персонажей «Страны Чудес» на всех стенах у себя дома. Она утверждала, что они живые и разговаривают с ней во сне. Спустя много лет Алисия прыгнула из окна больничной палаты на втором этаже, чтобы испытать свою способность к полету – всего через несколько часов после рождения моей мамы. Она приземлилась на розовый куст и сломала шею.

Одни говорили, что Алисия покончила с собой – послеродовая депрессия плюс скорбь от потери мужа, который за несколько месяцев до того погиб во время аварии на фабрике. Другие утверждали, что ее задолго до родов следовало запереть в психушку.

После смерти матери Элисон переходила из одной приемной семьи в другую. Папа думает, что эта нестабильность в том числе послужила причиной болезни. Но мне кажется, что причина в чем-то другом, наследственном – я это знаю из-за моих повторяющихся кошмаров, из-за насекомых и растений. И к тому же я постоянно ощущаю внутри себя чье-то присутствие. Что-то вибрирует там и осеняет меня своим крылом, подзуживая шагнуть за черту, когда я боюсь или сомневаюсь.

Я искала информацию о шизофрении. Пишут, что один из симптомов – голоса в голове, а не ощущение чего-то с крыльями, стучащегося в череп изнутри. Но если принять в расчет шепот цветов и насекомых, то – да, я слышу голоса. По всем признакам я больна.

В горле у меня встает комок, и я с трудом сглатываю.

Начинается другая песня, и я сосредотачиваюсь на мелодии, пытаясь забыть все остальное. Пыль летит на машину, когда Джеб переключает скорости. Я искоса рассматриваю его профиль. Среди предков у этого парня явно есть итальянцы, и у Джеба потрясающая кожа – оливковая, чистая, нежная на ощупь.

Он слегка наклоняет голову в мою сторону. Я поворачиваюсь к зеркалу заднего вида и наблюдаю за тем, как качается освежитель воздуха. Сегодня первый день, как я его повесила.

На «eBay» есть магазин, где продают сделанные на заказ освежители, по десять баксов за штуку. Посылаешь им фотографию, они ее распечатывают на ароматизированном картоне и почтой высылают готовую вещицу. Пару недель назад я взяла часть денег, которые мне подарили на день рожденья, и купила две такие штуки, одну себе, другую папе – правда, он ее не повесил, а сунул в бумажник. Подозреваю, что освежитель останется там навсегда: папе слишком больно видеть его каждый день.

– Хорошо получилось, – говорит Джеб, указывая на освежитель.

– Ну да, – отвечаю я. – Его сделали по фотографии Элисон, поэтому должно было хорошо получиться.

Джеб кивает, и это невысказанное сочувствие гораздо утешительнее благонамеренных слов других людей.

Я смотрю на освежитель. Это огромный черный махаон, фотография из старого альбома Элисон. Снимок потрясающий: бабочка сидит на цветке, раскинув крылья, между косым лучом света и полосой тени – на границе двух миров. Элисон обычно улавливала такие вещи, которые больше никто не замечал – моменты, когда противоположности сталкиваются, а потом сливаются. Остается гадать, какого успеха она могла бы достичь, если бы не сошла с ума.

Я постукиваю по освежителю и наблюдаю, как он качается.

Эта бабочка всегда казалась мне знакомой – она выглядит зловеще притягательно, но в то же время ее вид как будто успокаивает.

До меня доходит, что я ничего о ней не знаю – к какому виду она принадлежит, где живет. Если бы я это выяснила, то знала бы, где находилась Элисон, когда фотографировала; тогда мы хоть немножко сблизились бы. Но спросить я не могу. Элисон очень чувствительна, когда речь заходит о ее фотографиях.