Терри Пратчетт - Поддай пару! Страница 4

Он уже запыхался, но шум погони за Магнусом все еще не стихал, даже когда он оставил позади глубинные коридоры и туннели и устремился к выходу из подземного города Шмальцберга, понимая, что к бабушке ему придется вернуться в другой день… или другим путем.

Он остановился лишь на секунду перевести дух, но стражник у городских ворот перегородил ему дорогу с жадным выражением лица.

– И куда это ты торопишься, господин Анк-Морпорк? На солнечный свет к своим дружкам-троллям?

Стражник взмахнул пикой, сшиб Магнуса с ног, и избиение началось всерьез. Магнус откатился, пытаясь увернуться от ударов, и, повинуясь некоему рефлексу, выкрикнул:

– Так не просит, чтобы мы думали о нем, но Так требует, чтобы мы думали!

Он захрипел и выплюнул зуб и в этот момент увидел, как к ним приближается еще один гном. Новоприбывший на вид казался немолодым и состоятельным, так что ни о какой дружбе не могло быть и речи. Но вместо того чтобы надавать Магнусу пинков, гном рявкнул голосом, похожим на грохот молота:

– А ну, слушай меня, юный гном, никогда не теряй бдительности…

Он отшвырнул его обидчика с похвальной свирепостью и восхитительно чрезмерной жестокостью и, пока стражник кряхтел на земле, помог Магнусу подняться.

– Ну, бегаешь ты, юноша, лучше всех гномов, которых я знаю. Но на будущее имей в виду, что анк-морпоркские гномы в наших краях нынче не в фаворе. Да я и сам от вас не в восторге, если откровенно, но драка должна быть честной.

С этими словами он дал пинка ошалевшему стражнику и добавил:

– Мое имя Грох Грохссон. А тебе, юноша, рекомендую обзавестись микрокольчугой, если ты и впредь намерен навещать свою бабушку, вырядившись, как анк-морпоркец. Хотя мне стыдно видеть, что мои братья так скверно обращаются с младшим товарищем только за то, как он одет, – и он еще раз пнул распростертого стражника, как будто поставил жирную точку после своей гневной речи. – Но ты молодец, я впервые вижу, чтобы гном так быстро бегал! Ох, как же ты бежал… Но бывает, нужно уметь и прятаться.

Магнус отряхнулся и посмотрел на своего спасителя.

– Грох Грохссон! Да ты же легенда! – воскликнул он и отступил на шаг. – Я все про тебя читал! Ты стал грагом, потому что не любишь Анк-Морпорк!

– Может, и не люблю, юноша, но и убийств в темноте, в отличие от этих поганых глубинников, не одобряю. Лично я предпочитаю драться на равных.

С этими словами Грох Грохссон еще разок увесисто пнул павшего стражника своим огромным, подбитым железом сапогом.

А потом один из самых известных и уважаемых гномов в мире протянул руку юному Магнусу и сказал:

– Дальше о тебе позаботится твой талант. Как ты и сказал, Так не просит нас думать о нем, но он просит нас думать, – помни об этом и думай, во что одеваться в следующий раз, когда поедешь к бабушке. Вдруг ей тоже не понравится анк-морпоркская мода. Рад знакомству, пострел. А теперь уноси ноги, в следующий раз меня может и не оказаться рядом.

Далеко от убервальдских гор сэр Гарри Король предавался размышлениям о текущих делах. Все знали его как Короля Золотой Реки, потому что он сколотил свое состояние, заботясь о чужих текущих делах.

Гарри обычно был неунывающим человеком с крепким пищеварением, но только не сегодня. Уже много лет он был заботливым мужем, любящим свою жену Юфимию, но, опять же, не сегодня. Гарри был хорошим начальником, но тоже не сегодня, потому что сегодня Гарри мучился животом из-за палтуса, к которому если и можно было обратить фразу «давно не виделись», то без особой радости. Вид палтуса не понравился ему еще на тарелке, поскольку палтус – это рыба, которая всегда смотрит на тебя с упреком. Последние несколько часов Гарри воображал, как чертова рыбина разглядывает его внутренности.

Проблема, как считал Гарри, была в том, что Юфимия никак не могла забыть старое доброе время, когда они были бедны как церковные мыши и ужасно бережливы от бесконечной нужды, а такие привычки въедаются в самое нутро. Почти как неблагоразумно съеденная рыба, которая плескалась теперь где-то в районе кишок и норовила заплыть куда не надо.

Гарри был воспитан в том духе, что есть надо все, что дают, – да, да, все и без остатка. Когда он наконец был готов выйти из уборной (там ему мерещилось, будто рыба продолжает наблюдать за ним из дыры), он дернул за цепочку с такой силой, что она порвалась, и у женщины, которую он иногда называл Герцогиней, нашлась для него пара ласковых. А пара ласковых закономерно привела к еще большему количеству уже совсем не ласковых слов от обоих, которые Гарри, будь его воля, адресовал бы пресловутой рыбе, из-за которой все это началось. Но вместо этого между ним и его женой началось то, что было прекрасно знакомо обоим: грызня. И Юффи, рожденная в соседней помойке, тут могла даже ему дать фору, особенно когда вооружалась каким-нибудь ценным декоративным кувшином. От острого язычка Юффи даже сапожник покраснел бы – а потом она назвала Гарри «навозным королем», вынудив его сделать то, о чем он никогда даже не помышлял, а именно – замахнуться на жену, тем более что кувшин, которым она была вооружена, оказался очень тяжелым[6].

Ясное дело, все, как всегда, обязательно уляжется, и крепкое супружеское счастье постепенно воцарится в их доме. И все-таки целый день Гарри расхаживал по своим владениям, как старый лев в клетке. «Навозный король»… Ну да, и благодаря ему на улицах было чисто, или, по крайней мере, чище, чем было до тех пор, пока не установилась в некотором роде империя Гарри Короля. Он бродил и думал, что его работа была связана со всеми теми гадостями, которые люди оставляли за собой. Так что на верхушке социальной лестницы ловить ему было нечего. Да, он был сэром, но еще он знал, как Юффи мечтала, чтобы они бросили все это смердящее дело.

– В конце концов, – заявила она, – ты и так богат, как Креозот. Неужели нельзя найти другое занятие – что-нибудь такое, чем люди занимаются по желанию, а не по нужде?

Строго говоря, у Гарри с философией было так себе. Он гордился тем, чего достиг, но отчасти соглашался и с Юффи, что он мог бы заниматься чем-то более достойным, чем борьба с нечистотами и контроль вечно переполненных городских отстойников. Но и это надо было кому-то делать. Впрочем, сам Гарри уже много лет не прикасался к помоям – он платил ассенизаторам и золотарям, а теперь еще и целой армии гоблинов, чтобы они выполняли за него грязную работу. И все же ему хотелось заняться таким делом, которое было бы мужественным, но при этом чуть менее омерзительным.

Он уволил своего нынешнего законника, гнома, который стал запускать липкие ручонки к нему в карман, но по рассеянности даже не спустил паршивца с лестницы.

В непривычно подавленном настроении Гарри слонялся по участку, не зная, как успокоить душу. Дойдя до ограды, он остановился и вдохнул полной грудью. Ветер дул со стороны Пупа, и Гарри повернулся в ту сторону и уловил дразнящий запах: мужественный, бескомпромиссный, запах, который обещал открыть перед ним новые горизонты.

Отношения между Мокрицем фон Липвигом и Дорой Гаей Ласской были крепкими и счастливыми, возможно, еще и потому, что они подолгу не виделись. Она была занята управлением Гранд Магистралью, а он крутился между банком, Почтамтом и Монетным двором. Лорд Витинари мог себе думать что угодно, но Мокриц занимался во всех этих учреждениях реальными делами, что и называлось, по его собственному определению, «держать все на плаву». Все работало, и работало очень даже неплохо, но Мокриц не сомневался, что так было только потому, что его постоянно видели то в банке, то на Почтамте, то на Монетном дворе в качестве господина Банка, господина Почтамта и Господина Монетного двора соответственно.

Он общался с людьми, интересовался их работой, справлялся о здоровье их супругов, зная наизусть имена всех членов семьи каждого, с кем ему приходилось иметь дело. Это был талант, очень полезный талант, и он постоянно выручал Мокрица. Пока ты интересуешься людьми, они интересуются своей работой, и, чтобы волшебство не улетучилось, присутствие Мокрица было жизненно необходимо.

Что касается Доры Гаи, семафоры были у нее в крови, семафоры были ее наследием, и горе всякому, кто встанет между ними[7], даже если этим всяким окажется ее муж.

Как бы то ни было, а система работала так же слаженно, как и они, так что Мокриц и Дора Гая смогли позволить себе дворецкого по имени Кроссли, в комплекте с которым шла и госпожа Кроссли[8]. В их доме на Лепешечной улице также обитал садовник, который, судя по всему, прилагался к недвижимости. Чип[9] оказался рукастым и очень общительным, хотя Мокриц не понимал ни слова из того, что он говорил. Он приехал откуда-то из Графств и говорил такими словами, которые теоретически были морпоркскими, но на деле состояли из соломы и слога «а-ах», который принимал активное участие в каждом разговоре. Чип варил сидр в своем сарайчике на краю сада, найдя в этом применение яблоням, которые холил и лелеял прежний владелец. Заодно он мыл окна и при помощи всевозможных молотков, пил, сверл, отверток, стамесок, гвоздей и прочих неопознаваемых штуковин делал жизнь Мокрица намного легче, становясь при этом самым состоятельным мастеровым в округе.