Тахира Мафи - Зажги меня (сборник) Страница 45

Я уверена в этом, потому что видела доказательство противоположного отношения.

Потому что я умирала вполне реально.

А Уорнер не мог этого допустить. Он сердился, обижался и имел на то все причины. Я буквально вырвала ему сердце из груди, дав ему надежду на то, что из наших отношений может что-то получиться. Я разрешила ему признаться в своих чувствах ко мне. Позволила ему касаться меня так, как не было дозволено даже Адаму. И при этом я не просила его останавливаться.

Каждый сантиметр моего тела говорил ему «да».

Потом все изменилось. Потому что я была напугана и смущена. И еще причиной стал Адам.

Уорнер сказал, что любит меня, а я в ответ оскорбила его и наврала, накричала на него и оттолкнула. Он-то как раз имел причину стоять и смотреть, как я умираю, но он повел себя по-другому.

Он нашел способ спасти меня.

И при этом ничего от меня не потребовал. И ни на что не рассчитывал. Он был уверен в том, что я люблю не его, и, спасая мою жизнь, понимал, что это означает лишь одно: он возвращает меня другому.

И вот теперь я хочу сказать, что не знаю, как бы поступил Адам, если бы я умирала у него на глазах. Я уже не уверена в том, что он бросился бы спасать меня. И эта неуверенность заставляет меня задуматься над тем, что между нами все было не так уж и безоблачно. Чего-то нам явно не хватало.

Может быть, мы влюбились не друг в друга, а в некую иллюзию, в которой заключалось нечто большее.

Глава 32

Мои глаза сами широко раскрываются.

Вокруг темным-темно. И тихо. Я резко сажусь в кровати.

Наверное, я все же заснула. Сейчас я и понятия не имею, который час, но, пробежавшись по комнате беглым взглядом, понимаю, что Уорнера тут нет.

Я выскальзываю из постели. Замечаю, что до сих пор в носках, и внезапно я даже радуюсь этому. Холодный зимний воздух, легко проникающий через тонкую ткань моей футболки, заставляет меня обхватить себя обеими руками, чтобы немного согреться. Волосы у меня еще влажные после ванны.

Дверь в кабинет Уорнера чуточку приоткрыта.

Из этой щели в спальню просачивается полоска света. И мне становится интересно, случайно ли он забыл плотнее закрыть дверь или нет. А может, он только что прошел туда? Или его там вообще нет? На этот раз любопытство одерживает верх над примерным поведением.

Мне хочется узнать, где же он работает и на что похож его письменный стол. Мне важно знать, как он его содержит – в полном порядке или же он полностью завален бумагами, и есть ли на нем какие-то его сугубо личные вещи? Например, фото, где он совсем маленький.

Или фото его матери.

Я прохожу внутрь на цыпочках, в животе у меня все перехватило. Однако я не должна нервничать, и об этом постоянно напоминаю себе. Но ведь я не делаю ничего противозаконного или предосудительного. Мне только хочется узнать, здесь ли он, а если его тут нет, я сразу же уйду. Я зайду всего на секундочку. Я не собираюсь рыться в его вещах.

Конечно же, нет.

Около двери я останавливаюсь в сомнении. Вокруг так тихо, а мое сердце колотится так громко, что я почти уверена в том, что он может услышать. Непонятно, чего я так боюсь.

Я дважды стучу в дверь и открываю ее пошире.

– Аарон, ты з…

Раздается какой-то звук, будто что-то падает на пол.

Я еще шире распахиваю дверь и влетаю внутрь, но тут же останавливаюсь, едва одолев порог. Я поражена.

Кабинет у него огромный.

Он даже больше, чем спальня и гардеробная, сложенные вместе. Гораздо больше. Здесь столько места – как в зале заседаний директоров крупной фирмы, как я его себе представляю. Тут стоит колоссальный стол, с каждой стороны которого выстроилось по шесть стульев. В углах кабинета есть и еще несколько отдельных столов и диван. Одна стена представляет собой гигантский стеллаж, все его полки уставлены книгами. Причем плотно, одна к одной. Книги тут и старые и совсем новые, есть такие, у которых почти отваливаются корешки.

Вся мебель тут из темного дерева.

Она темно-коричневая, почти черная. Мебель классическая, минимум прямых линий, в строгом стиле. Никаких украшений, она совсем не кажется массивной или очень тяжелой. Тут нет кожаной обивки, стульев с высокими спинками или резных деталей.

На центральном столе для заседаний множество различных папок, тетрадей и отдельных листов с какими-то записями. На полу лежит мягкий ковер с восточным орнаментом, похожий на тот, что я уже видела в гардеробной. В самом дальнем углу расположился личный стол Уорнера.

Он сам смотрит на меня так, будто не верит собственным глазам.

Он наполовину раздет, на нем только брюки и носки, рубашки и ремня нет. Он стоит перед своим столом и что-то сжимает в руке, но что именно, мне пока что не видно.

– Что ты тут делаешь? – интересуется он.

– Дверь была открыта, – говорю я, осознавая, что это, наверное, самый дурацкий ответ, какой только можно было придумать в свое оправдание.

Он внимательно смотрит в мою сторону.

– Который час? – осведомляюсь я.

– Половина второго ночи, – машинально произносит он.

– А, понятно.

– Тебе лучше вернуться в кровать. – Я не понимаю, почему он так нервничает. И почему его взгляд перебегает от меня к двери и назад.

– Но я уже не чувствую усталости.

– Ах вот оно что. – Он перекладывает из одной руки в другую какой-то небольшой флакончик или что-то вроде того. Потом ставит его за собой на стол, даже не оглянувшись при этом.

Мне кажется, что сегодня он какой-то рассеянный. И совсем не похож на самого себя. Обычно он предельно собран и всегда уверен. Но в последнее время он стал каким-то дерганым в моем присутствии. И меня это тоже делает нервной.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.

Между нами расстояние метра в три, но никто из нас не собирается уменьшить этот промежуток. И разговариваем сейчас так, будто вообще не знаем друг друга. Как будто мы незнакомцы, оказавшиеся в весьма неловкой ситуации. Но это же просто смешно.

Я начинаю двигаться вперед по ковру, чтобы подойти поближе к нему.

Он застывает на месте.

Тогда я сама останавливаюсь.

– Все в порядке?

– Да, – тут же отвечает он.

– Что это такое? – продолжаю я допрос, указывая на флакончик.

– Тебе надо идти спать, любовь моя. Ты, наверное, сильно устала, просто не ощущаешь этого…

Я подхожу к нему и резко хватаю со стола флакон прежде, чем он успевает остановить меня.

– Это нарушение моего уединения, – резко произносит он, и это становится больше похоже на него. – Отдай мне эту штуку назад…

– Лекарство? – удивленно спрашиваю я. Я поворачиваю флакончик, читая этикетку. Смотрю на него и наконец до меня начинает доходить смысл прочитанного. – Это для обработки шрамов.

Он проводит ладонью по волосам, глядя при этом куда-то в сторону, возможно, на стену.

– Да, – отвечает он. – А теперь верни мне его, пожалуйста.

– Может быть, тебе помочь?

Он замирает.

– Что?

– Это же для твоей спины, да?

Он проводит пальцами по губам, потом по подбородку.

– Я не знала, что ты обрабатываешь свои шрамы.

И я делаю один шаг вперед.

Он отступает на шаг назад.

– И не думал.

– Тогда зачем тебе вот это? – Я поднимаю флакончик повыше. – Откуда ты вообще его достал?

– Это так, ерунда… – Он мотает головой. – Делалье мне принес. Смешно, да? Я чувствую себя дураком.

– Потому что сам не можешь обработать себе спину?

Он внимательно смотрит на меня, потом вздыхает.

– Повернись, – требую я.

– Нет.

– Ты делаешь проблему на пустом месте. Я уже видела твои шрамы.

Я не могу удержаться, чтобы не улыбнуться.

– Что такое? Что тут смешного?

– Мне кажется, ты не такой человек, чтобы стесняться чего-то подобного.

– Я и не стесняюсь.

– Я уже поняла.

– Прошу тебя, иди спать.

– Но я не хочу спать. Ни чуточки.

– А вот это уже не моя проблема.

– Повернись, – снова прошу я.

Он подозрительно прищуривается.

– А зачем тебе вообще это лекарство? – снова интересуюсь я. – Оно тебе совершенно не нужно. И не надо его употреблять, если у тебя это вызывает такие неудобства.

Он молчит некоторое время, потом спрашивает:

– Ты считаешь, оно мне не нужно?

– Конечно, нет. Зачем?.. Они разве болят? Эти шрамы – разве они вызывают у тебя боль до сих пор?

– Иногда, – тихо отвечает он. – Но уже, конечно, не так, как раньше. И вообще, я на спине мало что чувствую.

Как будто что-то холодное и острое бьет меня в живот.

– Правда?

Он кивает.

– А ты расскажешь мне, откуда они у тебя? – шепчу я, отводя глаза в сторону, не в силах выдержать его взгляд.

Но он молчит, и эта пауза длится так долго, что я вынуждена снова поймать его взгляд.

По глазам невозможно прочесть никаких эмоций, его лицо тоже не выражает ровным счетом ничего. Он прокашливается и начинает:

– Это были подарки мне на день рождения. Каждый год, с тех пор как мне исполнилось пять лет. И так до восемнадцати. На мое девятнадцатилетие он просто не пришел.