Холли Блэк - Самая темная чаща Страница 7

Что же произошло? Что она натворила и почему не может ничего вспомнить?

Хэйзел заставила себя пойти в душ и пустила воду такую горячую, какую только могла вытерпеть. Под почти обжигающими струями вытащила осколки: крошечные бисеринки крови унеслись в сливное отверстие. Девушка смыла грязь и уняла дрожь. Но по-прежнему не находила ответов.

Что же она натворила?

Мышцы гудели, будто от перенапряжения, но ни это, ни грязь с осколками не проливали свет на произошедшее. Дыхание все не выравнивалось, как бы она ни уговаривала себя успокоиться, как ни пыталась втолковать самой себе то, что прекрасно знала: этому было суждено случиться, самое тяжелое – ожидание, и ей следует радоваться, что все наконец-то закончится.

Пять лет назад, когда Хэйзел почти исполнилось одиннадцать, она заключила сделку с Народцем.

Девочка прокралась к боярышнику в полнолуние, незадолго до рассвета. Темное небо сверкало звездами. Клочки одежды, эти призраки желаний, затрепетали на ветвях у нее над головой. Меч Хэйзел оставила дома: в знак уважения и надеясь, что, хоть она и охотилась на фей – только плохих, – они будут честно с нею торговаться. Какая наивность.

Сосредоточившись на своем желании, Хэйзел вступила в круг из белых камней, под боярышник, и уселась ждать на мокрую от росы траву. Сердце колотилось, как у мышки. Долго ждать не пришлось. Спустя всего несколько минут из леса выскочило бледнотелое существо, подобных которому девочка раньше не встречала. Оно ползло на четвереньках, каждый коготь – длиной с палец Хэйзел. Вокруг глаз и широченного рта, заполненного неровными акульими зубами, расползлись розовые пятна.

– Повяжи клочочек своей одежды на дерево, – прошипело существо: когда оно говорило, между зубов показывался длинный розовый язык. – Скажи желание. От имени Ольхового короля я заключу с тобой сделку, и он исполнит все, чего ни попросишь.

В руке девочки затрепетал прихваченный из дома лоскуток, отрезанный от подкладки любимого платья.

– Я хочу, чтобы мой брат поехал в Филадельфию – учиться в музыкальной школе. И чтобы у родителей хватило денег. А я перестану охотиться, пока его не будет.

Существо расхохоталось:

– Смелая девочка! Мне нравится. Но нет: боюсь, ты предложила недостаточную цену. Пообещай мне десять лет жизни.

– Десять лет? – ошеломленно переспросила Хэйзел. Она была готова торговаться, но даже не представляла, что может попросить Народец. Хэйзел отчаянно нуждалась, чтобы Бен научился лучше играть: тогда они снова стали бы командой. Охотясь без него, она чувствовала себя потерянной. Ей пришлось заключить сделку.

– Ты такая молоденькая – куча лет впереди. Что тебе стоит отдать нам несколько? – спросило существо. Оно неслышно подобралось ближе, и девочка разглядела его глаза, темные, как чернильные омуты. – Вряд ли ты будешь по ним скучать.

– Разве вы не бессмертны? – спросила Хэйзел. – Зачем вам чьи-то годы?

– Не чьи-то, – существо село, со скучающим и одновременно грозным видом скребя грязь когтями. – Твои.

– Семь, – отрезала Хэйзел, вспомнив, что Народец любит некоторые числа больше других. – Я отдам семь лет.

Улыбка существа стала шире.

– Дело сделано. Повяжи лоскуток на дерево и возвращайся домой с нашим благословением.

Поднимая над головой руки с клочком развевающейся ткани, Хэйзел колебалась. Все произошло слишком быстро. Существо согласилось, толком не поторговавшись. Душу наводнил холодный страх: она все отчетливей осознавала, что совершила ошибку.

Но в чем же она заключалась? Хэйзел отдавала себе отчет, что умрет на семь лет раньше, но в десять это казалось слишком далеким будущим, которое никогда не станет ближе, чем теперь.

И только по дороге домой, бредя через тьму, девочка поняла: никто не говорил, что годы будут взяты из конца ее жизни. Она просто предположила. А это значит, они могут забрать ее в любой момент, а учитывая, какие шутки со временем играл Народец, семь лет в Волшебном царстве могли продлиться до конца ее дней в бренном мире.

Она ничем не отличалась от тех, кто когда-либо приходил со своими желаниями к дереву. Народец взял над нею верх.

С той ночи Хэйзел пыталась забыть, что живет в долг, старалась отвлечься. Ходила на каждую вечеринку и целовала всех парней подряд, глуша отчаянье весельем и отгоняя нависшую угрозу.

Но ничто не могло ни отвлечь, ни развлечь ее.

Стоя под душем, Хэйзел снова подумала о грецком орехе и записке внутри: Семь годков – отдай должок. Поздно сожалеть, дружок!

Девушка понимала предостережение, хотя не могла взять в толк, почему Народец проявил такую предупредительность. И почему, раз уж пришло время платить по счетам, она все еще в своей комнате? Ее забирали вчера и уже вернули? Поэтому она проснулась вся в грязи? Но зачем ее вернули? Они снова ее заберут? Или за одну человеческую ночь прошло семь волшебных лет? Никто – и уж точно не она – не мог оказаться столь везучим.

Обмотавшись полотенцем, Хэйзел подошла к шкафу и попыталась придумать, что же теперь делать.

Однако в записке все было правдой. Поздно сожалеть, дружок.

Выбрав темно-синее платье, усеянное крошечными розовыми и зелеными птеродактилями, зеленые резиновые сапоги и прозрачный зонтик, Хэйзел надеялась, что веселый наряд поможет ей сохранить присутствие духа. Но, сев на кровать, чтобы натянуть сапоги, девушка заметила на окне грязь. Стекая с притолоки, та оставляла на стекле темные разводы, а на стене рядом кто-то вывел: ВАСМА.

Хэйзел подошла поближе, недоверчиво щурясь. Имя помощника – или, что более вероятно, того, кого следовало опасаться, – было написано на голубых обоях, прямо как в фильме ужасов.

Страшно подумать: какое-то существо из Народца шло за нею до самого дома, а потом уселось на полу спальни и накарябало буквы костлявым пальцем или крючковатым грязным когтем.

На мгновение ей захотелось сбежать вниз и рассказать брату все: о сделке, записке, заляпанных грязью ногах, о страхе, что ее заберут и даже не дадут попрощаться. Когда-то она доверяла ему больше, чем себе; он был ее частью, ее сообщником. Они надеялись уладить все беды в городе. Может, они снова станут такими же близкими, если между ними больше не будет секретов?

Но если брат обо всем узнает, то может подумать, будто это он виноват.

Хэйзел должна была сама о себе позаботиться – она обещала. Девушке не хотелось, чтобы брат узнал, с каким треском она провалилась. Учитывая, что случилось в Филадельфии, она не хотела сделать еще хуже.

Глубоко вздохнув и решив ничего не рассказывать, она спустилась на кухню. Бен уже был там: запихивал в рюкзак обед. Мама оставила на столе тарелку домашних батончиков из мюсли с капустой и изюмом. Хэйзел схватила парочку, пока Бен разливал кофе по кружкам Мейсона.

По дороге в школу Бен и Хэйзел почти не разговаривали: уплетали завтрак. Шипящие динамики его Фольксвагена-«жука» заполняли машину панком с радиостанции соседнего колледжа. Бен зевал и выглядел слишком сонным, чтобы разговаривать; Хэйзел наблюдала за ним и тихонько радовалась, что ведет себя естественно.

К тому времени, когда они доехали до средней школы Фэйрфолда, девушке удалось убедить себя, что Народец не собирается похищать ее прямо сейчас. Они играют с ней, как жестокая кошка с мышкой, и переживания тут ничем не помогут. Входя в школу, Хэйзел уже совершенно в это поверила. Издалека Джек и Картер, шедшие по коридору, казались зеркальными отражениями друг друга – за исключением единственной детали: одной рукой Картер обнимал за плечи излучающую самодовольство Аманду Уоткинс. Очевидно, Аманда наконец-то заполучила Картера. Больше никаких теней; ей все-таки удалось завладеть оригиналом.

Хэйзел тут же возмутилась: Картер лицемерил, упрекая ее, что она разбивает сердца, а сам вместе с Амандой разбил сердце собственного брата!

Но потом она задумалась: а знал ли Картер, что Аманда считала Джека его тенью? Хэйзел бросила взгляд на ничего не выражающее лицо Джека. Она была готова поклясться: он ничего не рассказал брату.

Мысль о том, что Джек сохнет по Аманде, пока та строит глазки Картеру, привела Хэйзел в ярость. Ощутив собственную беспомощность, девушке захотелось как следует врезать Аманде. И снова поцеловать Джека – так отчаянно, чтобы сила ее поцелуя изгнала Аманду из его головы; так страстно, чтобы все остальные парни, даже Картер, впечатлились тем, какой Джек привлекательный.

Но воображая, как она пересечет коридор и действительно это сделает, Хэйзел вспомнила странно огорченное выражение на лице Джека, когда тот отпрянул после их поцелуя на вечеринке. Ей бы не хотелось, чтобы он снова так на нее смотрел.

– Что там происходит? – отвлек сестру Бен, кивая на группку ребят из церковной школы. Они застряли у дверей в класс, и вокруг них собралась уже целая толпа.