Стивен Эриксон - Память льда. Том 1 Страница 8

Уже шагая по дороге, он взглянул на Эмансипора Риза, который сидел на козлах и одной рукой гладил кошку на коленях. Чесотка? Остряк подумал. Сомневаюсь.

Громадный волк кружил над телом, низко склонив голову так, чтобы бесчувственный смертный всегда оставался в поле зрения единственного глаза.

На Путь Хаоса редко заходили гости. Из этих немногих самыми редкими были смертные люди. Волк бродил по этому яростному миру уже столько времени, что даже ему самому оно казалось бесконечным. Одинокий, потерянный уже так давно, что в его сознании начали складываться новые образы, рождённые одиночеством; мысли бежали по непредсказуемым, случайным тропам. Мало кто сумел бы разглядеть разум в диком блеске его глаза, но разум был там.

Волк кружил с низко опущенной головой. Мощные мускулы перекатывались под тусклым белым мехом. Единственный глаз буравил лежавшего человека.

Яростное сосредоточение работало, удерживало предмет интереса в состоянии безвременном – случайное последствие силы, которую волк вобрал в себя на этом Пути.

Волк мало помнил об иных существующих мирах, за пределами Хаоса. Он ничего не знал о смертных, которые поклонялись ему как богу. Однако определённое понимание пришло к нему, инстинктивное чувство, которое говорило о… возможностях. О потенциалах. О выборах, которые стали доступны волку в тот миг, когда он нашёл этого слабого смертного.

Но всё равно зверь колебался.

Риск был велик. И решение, которое сейчас набирало силу в его голове, заставляло волка нервно дрожать.

Волк продолжал кружить, подходя по спирали всё ближе и ближе к бесчувственной фигуре. Наконец взгляд одинокого глаза упал на лицо человека.

И зверь понял, что этот дар – истинный. Ничто иное не могло объяснить то, что зверь увидел в лице человека. Дух-отраженье, точное в каждой черте. От такой возможности нельзя отказаться.

И всё же – волк колебался.

Но лишь до того момента, пока перед его внутренним взором не встало древнее воспоминание. Образ, замороженный, поблекший, источенный временем.

Но этого хватило, чтобы спираль замкнулась.

И всё свершилось.

Он заморгал своим единственным целым глазом, а затем увидел бледно-голубое, чистое небо. Рубцовая ткань, скрывавшая то, что осталось от второго глаза, безумно зудела, будто насекомые забрались под кожу. На голове у него был шлем с поднятым забралом. Снизу острые камни впивались в тело.

Он лежал неподвижно, пытаясь припомнить, что же произошло. Вот перед ним распахнулся тёмный разрыв – он упал туда, полетел туда. Лошадь под ним исчезла, звон тетивы. Чувство тревоги, разделённое со спутником. Другом, который скакал рядом. Капитаном Параном.

Ток Младший застонал. Локон. Безумная кукла. Мы попали в засаду. Обломки памяти срослись воедино и вызвали волну страха. Он перекатился на бок под дружное возмущение ноющих мышц. Худов дух, это же не равнина Рхиви.

Во все стороны, насколько хватало глаз, раскинулось поле изломанного чёрного стекла. В сажени над ним висела в недвижном воздухе серая пыль. Слева, примерно в двухстах шагах монотонный плоский ландшафт нарушал холм.

В горле саднило. Глаз слезился. Солнце над головой пылало. Закашлявшись, Ток сел, и под его телом захрустел обсидиан. Он увидел рядом свой роговой изогнутый лук, потянулся и забрал его. Колчан был пристёгнут к седлу лошади. Куда бы Ток ни попал, верный виканский скакун не смог пойти за ним. Если не считать ножа у пояса и временно бесполезного лука в руках, у Тока не осталось ничего. Ни воды, ни пищи. Осмотрев лук, Ток нахмурился ещё сильнее. Тетива растянулась.

Сильно. Значит, я пробыл… не здесь… довольно долго. Не здесь. А где? Локон забросил его на какой-то Путь. Каким-то образом там пропало время. Ток не испытывал сильной жажды или особого голода. Но даже если бы у него остались стрелы, лук уже не был натянут как следует. Хуже того, тетива высохла, воск впитал обсидиановую пыль. Её уже не перетянешь. Это значит, прошли дни, если не недели, но тело говорит о другом.

Ток поднялся на ноги. Кольчуга под туникой зазвенела, с неё посыпалась блестящая пыль.

Может, я на Пути? Или он выплюнул меня обратно? В любом случае нужно уходить с этой безжизненной равнины вулканического стекла. Если, конечно, она хоть где-то кончается…

Ток зашагал в сторону холма. Не слишком высокого, но Ток был готов воспользоваться любой доступной точкой обзора. Вскоре он увидел и другие холмики – расположенные за первым в правильном порядке. Курганы. Отлично, просто обожаю курганы. И центральный – больше всех остальных.

Ток обошёл первый холм, отметив, что кто-то прорыл ход внутрь. Наверное, грабители могил. Через некоторое время он остановился, повернулся и подошёл ближе. Присел на корточки рядом с тоннелем, заглянул в глубь наклонного хода. Насколько Ток мог разглядеть – примерно на рост человека в глубину, – мантия обсидиана уходила дальше. То, что эти курганы вообще были видны, говорило о внушительных размерах: скорее купольные гробницы, а не толосы.

– И всё равно, – пробормотал Ток, – мне это не нравится.

Он остановился, прокручивая в памяти события, которые привели к такой… плачевной ситуации. Губительный дождь Лунного Семени ознаменовал лишь начало. А затем – огонь и боль, потеря глаза, касание, обезобразившее уродливым шрамом когда-то юное и, как говорили, привлекательное лицо.

Он ехал на север по равнине, чтобы найти Лорн, адъюнкта, потом – схватка с баргастами клана Ильгрес. Потом вернулся в Крепь, там опять неприятности. Лорн взяла его за узду, напомнила, что он – курьер Когтей. Курьер? Давай говорить правду, Ток, особенно самому себе. Ты был шпионом. Но переметнулся. Стал разведчиком в Войске Однорукого. Им, и только им был, пока не появилась Лорн. Неприятности в Крепи. Сначала Рваная Снасть, потом капитан Паран. Бегство, погоня.

– Экая каша, – проворчал Ток.

И Локон прихлопнул его, как муху, бросил на какой-то зловещий Путь. Где я… задержался. Наверное. Худ меня бери, пора уже снова начать думать по-солдатски. Соберись. Не делай резких движений. Думай про то, как выжить в таком странном, негостеприимном месте…

Ток продолжил путь к центральному кургану. Несмотря на пологие склоны, он был по меньшей мере в три человеческих роста высотой. Карабкаясь наверх, Ток закашлялся ещё сильнее.

Усилия его были вознаграждены. Оказавшись на вершине, он обнаружил вдали кольцо меньших гробниц. Прямо впереди, в трёх сотнях шагов за кольцом, но почти невидимая в дымке пыли, поднималась скалистая гряда холмов. Чуть ближе слева высились развалины каменной башни. Небо за ней мерцало болезненным красным светом.

Ток взглянул на солнце. Когда он очнулся, оно прошло едва ли четверть дневного пути; теперь висело прямо над головой. Ток смог сориентироваться. Холмы лежали к северо-западу, а башня – к западу и на несколько делений к северу.

Его взгляд снова привлекла красноватая кайма в небе за башней. Нет, не показалось, она пульсировала ритмично, словно сердце. Ток поскрёб рубец на месте левого глаза, вздрогнул от вспышки цветов, которые в ответ хлынули в его сознание. Там чародейство. О, боги, я начинаю люто ненавидеть всякое колдовство.

В следующий миг его внимание привлекли более близкие детали. Северный склон центрального кургана был изуродован глубокой ямой с неровными, поблёскивающими краями. У подножия высилась груда обработанного камня, на котором ещё просматривались следы красной краски. Через некоторое время Ток осознал, что этот кратер выкопали не грабители могил. Что бы это ни было, оно двигалось изнутри могилы, яростно рвалось наружу. В этом месте, похоже, даже мёртвые не спят вечным сном. На миг Током овладела тревога, но он с тихим проклятьем подавил дрожь. Бывало и похуже, солдат. Помнишь того т’лан имасса, которого подобрала адъюнкт? Иссохший лаконизм на двух ногах, сохрани нас всех Беру. Тёмные глазницы без тени или блеска милосердия. Он баргаста проткнул насквозь, как рхиви – равнинного кабана.

Не сводя взгляда с ямы на склоне кургана, он продолжал думать о Лорн и её немёртвом спутнике. Они хотели освободить такое беспокойное создание, выпустить в мир дикую, злонамеренную силу. Ток гадал, удалось ли им это. Пленнику гробницы, на которой он сейчас стоял, пришлось преодолеть ужасные преграды – защитные чары, толстые стены, а затем сажени и сажени спрессованного, битого стекла. Ну, учитывая альтернативы, я бы на его месте был не менее отчаянным и решительным. Сколько же времени это заняло? Как жестоко в конце концов пострадал разум того создания, что вырвалось отсюда?