Энтони Райан - Песнь крови Страница 8

– А почему же он еще жив, мастер? – спросил Дентос. – Мой дядя Тэм воевал с лонаками, так он рассказывал, что они пленных живыми не выпускают.

На Дентоса Соллис посмотрел куда более косо, чем на Ваэлина.

– Он бежал. Он отважен и находчив, орден может гордиться им. Ну, довольно болтать!

Он хлестнул Норту розгой по ногам.

– Не волочи ноги, Сендаль!

После хозяйственных работ снова настал черед упражнений с мечом. На этот раз Соллис исполнял последовательность движений, а они должны были повторять за ним. Если кто-то ошибался, он заставлял их со всех ног бегать вокруг поля. Поначалу они только и делали, что ошибались, и им пришлось порядком побегать, но под конец правильно у них получалось уже чаще, чем неправильно.

Соллис объявил отбой, когда небо начало темнеть. Они вернулись в трапезную и поужинали хлебом с молоком. Разговоров было почти не слышно: все слишком устали. Баркус отпустил несколько шуточек, Дентос рассказал еще одну байку про своего очередного дядюшку, но никто особо не слушал. После ужина Соллис заставил их бегом подняться по лестнице в спальню и выстроил их, запыхавшихся, усталых, изнемогающих.

– Ваш первый день в ордене подошел к концу, – сказал он им. – Согласно уставу ордена, утром вы можете уйти, если хотите. Дальше будет только тяжелее, так что подумайте хорошенько.

И оставил их одних отдуваться при свете свечи и думать о завтрашнем утре.

– Как вы думаете, тут яйца на завтрак дают? – спросил Дентос.

Позднее, когда Ваэлин ворочался на своей соломенной постели, он обнаружил, что не может заснуть, несмотря на усталость. Баркус храпел, но уснуть мешало не это. Его мысли были поглощены колоссальной переменой, которая произошла в его жизни всего за один день. Отец отказался от него, сунул его в это место, где бьют и учат умирать. Очевидно, что отец ненавидит его, желает, чтобы это напоминание об умершей жене не попадалось ему на глаза. Что ж, он тоже умеет ненавидеть. Ненавидеть нетрудно, ненависть поможет ему выстоять, если любви матери окажется недостаточно. «Верность – наша сила»! Он беззвучно, насмешливо фыркнул. «Пусть верность будет твоей силой, отец. А моей – ненависть к тебе!»

Кто-то плакал в темноте, роняя слезы на соломенную подушку. Кто это был – Норта? Дентос? Каэнис? Не поймешь. Всхлипывания звучали заброшенным, бесконечно одиноким контрапунктом к размеренному, похожему на скрип пилы храпу Баркуса. Ваэлину тоже захотелось расплакаться, захотелось пролить слезы и упиться жалостью к себе. Но слез не было. Он лежал без сна, беспокойно ворочался, сердце так отчаянно колотилось от сменяющих друг друга приступов ненависти и гнева, что мальчик подумал, будто оно вот-вот прорвет ребра. Его охватил ужас, от ужаса сердце заколотилось еще отчаяннее, на лбу выступил пот, грудь залило потом… Это было кошмарно, невыносимо, надо выйти отсюда, убраться отсюда подальше…

«Ваэлин!»

Голос. Имя, произнесенное во тьме. Отчетливо, четко, как наяву. Сердцебиение тут же успокоилось, он сел, обводя взглядом темную комнату. Страха не было – голос был ему знаком. Голос его матери. Ее тень явилась к нему, явилась утешить его, утешить и спасти.

Больше она не появлялась, хотя он напрягал слух в течение часа. Больше он ничего не слышал. Но Ваэлин знал, что не ошибся. Она приходила.

Он улегся на неудобный колючий тюфяк, и усталость наконец взяла над ним верх. Плач утих, и даже Баркус стал храпеть потише. Ваэлин погрузился в безмятежный сон без видений.

Глава вторая

Ваэлин провел в ордене год к тому времени, как он впервые убил человека. Год жестоких уроков, преподанных жестокими наставниками, год суровых, монотонных, бесконечных трудов. Они просыпались в пятом часу и брались за меч – часами они рубили своими деревянными клинками столбы на тренировочном поле, пытались отражать удары мастера Соллиса и повторяли все усложняющиеся последовательности блоков и ударов, которым он их учил. Ваэлин по-прежнему успешнее всех парировал удары Соллиса, однако мастер часто находил способ обойти его защиту, и тогда мальчик летел на землю, ушибленный и расстроенный. Урок не позволять сковывать себя взглядом Ваэлин заучил твердо, но у Соллиса в запасе было много других уловок.

Фельдриан был полностью посвящен работе с мечом, но ильдриан был днем лука, когда мастер Чекрин, мускулистый и нешумный нильсаэлец, ставил их к мишеням, стрелять из маленьких, рассчитанных на детскую руку боевых луков.

– Ритм, мальчики, главное – поймать ритм, – говорил он. – Наложить – натянуть – спустить, наложить – натянуть – спустить…

Стрельба из лука давалась Ваэлину с трудом. Ему трудно было натягивать лук, трудно было целиться, тетива сбивала кончики пальцев, руки ныли от растущих мышц. Его стрелы часто попадали в край мишени или вовсе пролетали мимо. Ваэлин начинал страшиться того дня, когда ему предстояло выдержать испытание луком: всадить четыре стрелы в яблочко с расстояния в двадцать шагов, за время, пока оброненный платок падает на землю. Ему казалось, что это невозможно.

Дентос быстро выбился в лучшие стрелки: его стрелы редко промахивались мимо яблочка.

– Тебе уже доводилось этим заниматься, а, малый? – спросил у него мастер Чекрин.

– Да, мастер. Меня дядя Дрельт учил, он, бывало, браконьерствовал в лесах владыки фьефа, пока ему пальцы не отрубили.

К негодованию Ваэлина, вторым после Дентоса оказался Норта: его стрелы попадали в яблочко с завидной регулярностью. Напряжение между ними нарастало начиная с самого первого обеда, и надменность белобрысого парнишки дела не улучшала. Норта насмехался над другими ребятами, когда у них что-то не выходило, обычно за глаза, и постоянно говорил о своей семье, чего никто другой не делал. Норта говорил о землях своей семьи, об их многочисленных домах, о тех днях, которые он проводил с отцом на охоте или катаясь верхом. Он уверял, будто его отец – первый министр короля. Это отец научил его стрелять из лука – длинного тисового лука, вроде тех, из каких стреляют кумбраэльцы, не такого, как их составные боевые луки, сделанные из рога и ясеня. Норта считал, что длинный лук лучше составного – помимо всего прочего, так утверждал его отец. Отец Норты, похоже, разбирался во всем на свете.

Оприан был днем посоха. Посоху их учил мастер Хаунлин, тот обожженный человек, которого Ваэлин первым увидел тогда в трапезной. Они сражались друг с другом на деревянных посохах в четыре фута длиной. Позднее эти посохи сменятся пятифутовыми алебардами, которыми воины ордена сражались в тесном строю. Хаунлин был человек веселый, улыбчивый, любитель песен. Он часто что-нибудь напевал или декламировал, пока они упражнялись, – в основном солдатские песни или какие-нибудь любовные баллады. Пел он на удивление верно и звонко, напоминая Ваэлину менестреля, которого он видел при дворе.

Посохом Ваэлин овладел быстро: ему нравилось, как он свистит, когда им размахиваешь, нравилось, как посох ложится в руку. Временами посох нравился ему даже больше меча: с ним было легче управляться, и выглядел он как-то надежнее. Еще сильнее Ваэлин полюбил посох, когда обнаружилось, что Норте это искусство не дается совсем. Посох Норты то и дело вылетал у него из рук, выбитый ударом противника, и мальчик постоянно сосал отшибленные пальцы.

Кигриан был днем, который они сразу невзлюбили: в этот день им приходилось работать на конюшне, часами выгребая навоз, уворачиваясь от подкованных копыт и крепких конских зубов, а потом еще чистить бесчисленные предметы сбруи, развешанные по стенам. В конюшне распоряжался мастер Ренсиаль, питавший такое пристрастие к розге, что мастер Соллис по сравнению с ним выглядел довольно сдержанным. «Я сказал, начисть его, а не намажь, недоумок!» – шипел он на Каэниса, и его розга оставляла багровые рубцы на шее мальчика, который пытался втереть полировочную мазь в стремя. Насколько Ренсиаль был жесток с мальчишками, настолько же он был ласков с лошадьми. С ними он говорил шепотом, ласково поглаживая им бока. Отвращение Ваэлина к этому человеку слегка умерялось пустотой, которую он видел в его глазах. Мастер Ренсиаль любил лошадей больше, чем людей, руки у него постоянно подергивались, и он часто останавливался на середине своей тирады и уходил прочь, что-то бормоча себе под нос. По глазам было видно все: мастер Ренсиаль был безумен.

Ретриан сделался самым любимым днем для большинства мальчишек: это был день, когда мастер Хутрил учил их выживать в глуши. Он уводил их в долгие походы по лесам и холмам, показывал, какие растения можно есть, а из каких можно сделать яд для стрел. Они учились разводить костер без кремня и ловить силками кроликов и зайцев. Они часами лежали в подлеске, пытаясь остаться незамеченными, пока Хутрил их выслеживал: обычно он находил их за несколько минут. Ваэлину, как правило, удавалось скрываться дольше всех остальных, за исключением Каэниса. Из всех мальчишек, даже тех, кто вырос среди лесов и полей, Каэнис оказался самым приспособленным к жизни в глуши, а в особенности к искусству следопыта. Иногда они оставались ночевать в лесу, и тогда Каэнис неизменно возвращался с добычей первым.