Кэтрин Ласки - Волки из страны Далеко-Далеко. Одиночка. Тень. Страж Страница 83

Глаза Малана и Фретты сверкнули зелеными огоньками. «Сожалеют они, раскаиваются, или это просто злоба и желание отомстить?» – спрашивала себя Эдме.

– Отныне они чужаки, и относиться к ним будут соответствующим образом. Их глодателям не будет позволено принимать участие в гаддерглоде, то есть в состязаниях, на которых выбирают членов Стражи. И им не будет позволено посещать праздник самой длинной ночи, на который собираются все кланы. Никогда они не побегут в совместном бирргисе. Я попрошу Намару послать свои отряды, чтобы они немедленно изгнали всех оставшихся МакХитов в Крайнюю Даль. С этого мгновения они объявляются крайтом!

Глава двадцать пятая

Прошло восемь лун

На смену луне мух пришли луны мха и карибу, а за ними последовали три зимние луны. Наступила весна и, несмотря на то что солнце, как обычно, поднималось с каждым днем все раньше и выше, реки продолжал сковывать лед. В луну Трескучего льда снег по-прежнему покрывал землю плотным слоем. Первый год службы Эдме и Фаолана в Священной страже подходил к концу. Они уже не раз дежурили на каждом друмлине и хорошо усвоили повадки пяти вулканов, подстраивавшихся под смену лун. Им хорошо был знаком запах каждого вулкана, запах их сернистых испарений. Они знали, что скучнее всего наблюдать за невысоким Килем, покрытым толстым слоем застывшей лавы, через трещины которых наружу вырывалось мало угольков – к этому вулкану слеталось меньше всего сов-угленосов.

Однажды вечером в начале луны Трескучего льда Фаолан стоял на друмлине напротив Данмора. Едва он закончил серию разведывательных прыжков, как увидел подходившую по тропе к кургану волчицу. Сомнений не было – это Сарк-из‑Топи.

Она была странным созданием с разными глазами – один зеленого цвета, свойственного волкам, а другой янтарный, беспокойно блуждающий по сторонам. Шкура ее постоянно была всклокочена, словно ее навечно потрепали ветры-ветрищи. На волосах под пастью застыли маленькие сосульки, похожие на своеобразную бороду, отчего Сарк выглядела еще более необычно. Но наряду с Гвиннет и Эдме она была самой близкой подругой Фаолана во всей стране Далеко-Далеко.

– Пойдем со мной, – сказала она, остановившись у подножия друмлина.

– Не могу, я на дежурстве, – ответил Фаолан.

– Я договорилась с фенго.

И в самом деле, к кургану уже подходил Крюк, спешивший на смену.

– Ступай, младший дозорный, у Сарк к тебе есть дело. Я займу твой пост и подежурю, пока ты не вернешься.

Дело? Фаолан совсем был сбит с толку. Но в его костях звоном отдалось глухое предчувствие.

Не успела луна подняться высоко над горизонтом, как они пустились в путь. Поначалу Сарк держалась северного направления, потом повернула на северо-восток. За все время она не произнесла ни слова – ни куда они идут, ни зачем она взяла с собой Фаолана. Волк понимал, что лучше не спрашивать. Надоедливые вопросы выводили Сарк из себя, а от вышедшей из себя Сарк лучше держаться подальше.

Неожиданно над ними закружила масковая сипуха.

– Гвиннет! – позвал ее Фаолан, но Гвиннет только поглядела вниз с чрезвычайно серьезным видом и ничего не ответила. Дрожь прошла по его спине, сменившись непонятным чувством тоски. Волк ускорил шаг.

– Помедленней, – сказала Сарк. – Не трать силы, мы дойдем вовремя.

«Вовремя для чего?» Ему показалось, что в спокойном глазу Сарк затаилась искорка. Неужели это слеза? Гвиннет спустилась пониже, так что до Фаолана порой доносилось дуновение ее крыльев. Она как будто старалась укрыть и защитить его.

Таким образом они прошли полтора дня, делая лишь краткие остановки для отдыха. Фаолан никогда еще не заходил так далеко на север. Поздним вечером, когда солнце уже касалось горизонта, он понял, что они пересекают полуостров.

– Мы направляемся к клану МакНамар, верно?

Сарк остановилась. Снег доходил ей до брюха. Гвиннет опустилась на невысокую заснеженную скалу и широко расправила когти, чтобы удержаться на скользком камне. Обе они смотрели на него со слезами на глазах.

– Так вы мне скажете наконец, в чем дело?

– Фаолан! – обратилась к нему Сарк дрогнувшим голосом. – Фаолан, мы ведем тебя к твоей родной матери.

Встретить их и проводить в логово на краю лагеря вышла сама Намара.

– Она ждет. Брангвен подумал, что будет лучше пока не сообщать ей.

Намара повернулась к Фаолану. Он нетерпеливо топтался на месте, но пока не произнес ни слова.

– Твоя родная мать, твоя первая кормилица, умирает. Она слепа, поэтому может не узнать тебя.

– Нет, она узнает! Узнает! – решительно возразил Фаолан.

– Пойдем, молодой волк, – подошел к ним крупный рыжий волк. – Я второй супруг твоей матери, Брангвен МакДонегал. Следуй за мной.

Логово оказалось небольшой выходящей на запад пещеркой, освещаемой послеполуденным солнцем. На толстой лосиной шкуре лежала хрупкая и больная, но некогда прекрасная волчица с серебристым мехом. Едва они зашли внутрь, ноздри Мораг дернулись. Она приподняла голову, но лишь чуть-чуть.

– Кто там? Кто пришел?

Все молчали. Фаолан опустился на брюхо, подполз к своей матери, к своей первой кормилице, и уткнулся мордой ей в нос, чтобы она могла учуять его. Из ее покрытых пленкой глаз полились слезы.

– Это ты? Это в самом деле ты? – спрашивала она.

Фаолан поднял кривую лапу и нежно прижал ее к пасти Мораг. Она инстинктивно поняла, что нужно сделать, высунула язык и лизнула спиральную отметину.

– Великий Люпус услышал мои мольбы! Ты выжил! Выжил! Я поняла это сразу, как увидела кости медведицы. Когда же это было? Лун десять после твоего рождения… На тех костях я учуяла твой запах. Я надеялась, я молилась, чтобы ты выжил. И я в глубине души всегда это знала. Та медведица, да будет она счастлива во веки веков, выкормила тебя своим молоком. Я почувствовала это тогда, чую и сейчас.

– Да, мама. Я выжил. Гром-Сердце меня вырастила. Теперь я волк Стражи.

– Стражи! – воскликнула Мораг, и слезы еще сильнее потекли из ее невидящих глаз. Она принялась облизывать его морду. – Гром-Сердце – так звали твою вторую кормилицу?

– Да, мама.

Он прижался поближе, чтобы чувствовать биение ее сердца, тот странный ритм, который то ускорялся, то как бы спотыкался. Закрыв глаза, он уткнулся ей в плечо. Дыхание ее стало прерывистым.

– И как же тебя зовут?

– Фаолан. Гром-Сердце назвала меня Фаоланом. Это означает «дар реки».

– «Дар», – пробормотала Мораг. – А я хотела назвать тебя Скаарсгардом в честь Звездного Волка, который помогает умершим взобраться на лестницу, ведущую к Пещере Душ.

– Почему? Почему ты так хотела меня назвать?

– Потому что, хотя твой мех еще и не отрос, я точно знала, что он будет серебристого цвета, как будто обсыпанным звездной пылью. Но Фаолан – тоже хорошее имя. Да, подарок, дар. Действительно хорошее имя; я ведь почувствовала, что жизнь подарила мне бесценное сокровище. Ты вовсе не походил на про́клятого. Но мой дар забрали… Дар… – голос ее затихал. Она еще раз произнесла это слово, чуть слышно, и Фаолан почувствовал, как ее сердце вздрогнуло и остановилось.

Он не спешил подниматься. Но скоро тепло начало покидать тело его матери, и Фаолан понял, что нужно выходить наружу, на холод, и заканчивать слаан-лиф, последнюю часть своего путешествия, о которой десять месяцев тому назад он даже не догадывался.

Эпилог

Фаолан шел один к мысу, которым заканчивался вытянутый полуостров, вдававшийся далеко в бушующее Хуулмере. Именно там он решил соорудить друмлин в честь своей матери Мораг из костей, которые нашел по дороге в снегу.

Сарк и Гвиннет сказали, что подождут его. «Неважно, сколько ты там пробудешь, – сказала Сарк. – А летом, если оно, конечно, наступит, ты можешь вернуться и дополнить друмлин ее костями».

Фаолан нашел простенькое убежище под скалой и принялся выгрызать кости. Потом он действительно добавит к ним другие, в том числе и кости своей первой кормилицы; с каждым годом их будет все больше. Возможно, скоро огромный скелет Гром-Сердца распадется, и тогда можно будет принести сюда и ее кости. Но сейчас не стоит об этом беспокоиться. Маленький друмлин лучше, чем вообще никакой. Для начала он хотел запечатлеть самые первые свои воспоминания – возню щенят рядом с собой, их запах. Он помнил только их запах, потому что у новорожденных волков глаза еще закрыты. Ощущения первых дней приходили к нему одно за другим. По большей части они были беспокойными, связанными с чем-то плохим: отсутствие возни, отсутствие тепла. Потом он вспомнил ужасный холод и стерильный запах – по всей видимости, принадлежавший обее.

Проведя за обгладыванием костей всю ночь, Фаолан окинул их внимательным взглядом и подумал, что, несмотря на заметное мастерство, они мало о чем рассказывали. По сравнению с костями друмлина Гром-Сердце они казались пустыми. Но ведь он так мало знал о своей настоящей матери по сравнению с медведицей! Он даже не знал, что ему вырезать теперь. Он понял, что любит свою мать, сразу же, как вошел в ее логово. Как будто он и не покидал ее, как будто все это время она находилась рядом с ним. Ее мех казался очень знакомым, хотя и не таким гладким и блестящим, как прежде. Ему нравилось, как она облизывает языком спиральный узор на его лапе. Это было так заботливо, так по-матерински. «У меня есть мама», – пронеслось в его мозгу. И поэтому он снова и снова вырезал эту фразу, пока она не превратилась в сообщение: «У меня две матери. Я вырос на молоке двух матерей. Мой костный мозг напитался молоком обеих».