Н. Джемисин - Держава богов Страница 87

Но вместо вопросов повисла долгая и неловкая тишина. Потом Дека переступил с ноги на ногу и сказал:

– Мне бы поспать несколько часов…

Я кивнул, все еще ожидая.

Он отвел взгляд:

– Тебе совсем не обязательно уходить…

И я не ушел.

Мы бок о бок устроились в его постели, самым целомудренным образом. Я ждал его рук, его губ, тяжести его тела… Я бы дал ему желаемое. Может, мне бы даже понравилось. Все лучше, чем одиночество.

Он придвинулся и накрыл мою руку своей. Я ждал продолжения, но ничего не происходило. Потом его дыхание стало ровным и медленным. Я удивленно повернул голову. Дека крепко спал.

Я смотрел на него, пока и меня не сморил сон.

Все движется по кругу.

Дека проснулся перед рассветом. Он разбудил меня, и дело пошло как-то само собой: мы повели себя точно так, как смертные любовники с незапамятных времен ведут себя поутру. Кое-как продрали глаза, и каждый начал готовиться к наступлению нового дня. Дека вызвал слуг, велел принести чай, потом стал рассылать записки писцам, убийцам и царедворцам, которых он выбрал, чтобы взять с собой. Пока он этим занимался, я отправился в ванную и стал приводить себя в презентабельный вид. Потом туда пошел он, а я взялся за чай, попутно просматривая у него на столе заметки насчет защитной магии и какой-то запрос в «Литарию». Вернувшись, Дека застал меня за этим занятием, но не стал возражать, а лишь прошел мимо, желая взглянуть, оставил ли я ему чаю. (Оставил, но не особенно много. Заработал сердитый взгляд и пожал плечами.)

И вот мы вышли на передний двор. Там уже собралась компания человек в тридцать: писцы, солдаты, вельможи. В том числе и Шахар, облаченная в дорожный плащ на меху, ибо утренний воздух был, что называется, бодрящим. Заметив нас, она кивнула, а я кивнул в ответ; это заставило ее моргнуть. Прибывали слуги, они тащили дорожные сундуки и баулы, в которых пожитков высокорожденных наверняка было больше, чем их собственных. Когда близившийся рассвет заставил горизонт на востоке недвусмысленно побледнеть, явилась Ремат, а с ней, к моему немалому удивлению, Йейнэ и Итемпас. Я заметил, как многие среди собравшихся непонимающе рассматривали его: ведь эти люди не были кровными членами семьи.

В какой-то момент Йейнэ остановилась, повернувшись к далекому горизонту так, словно оттуда донесся неслышимый зов: наступало ее время. Приблизившись к нашей группе, Итемпас отделился от Ремат и встал с остальными, но недостаточно близко для разговора. Он смотрел на Йейнэ.

Дека тоже уставился на Итемпаса, и вдруг его глаза округлились.

– Сиэй, так это же…

– Да, – перебил я. Сложил на груди руки и старательно отрешился от обоих.

Рамина тоже был тут, он явно ждал Ремат – как и Морад, стоявшая в дорожной одежде. Это меня удивило. Неужели Ремат и своей возлюбленной решила пожертвовать? Я задумался: а так ли уж они близки? Лицо Морад было, по обыкновению, бесстрастно, но я заподозрил, что происходившее ей не очень-то нравилось.

– Доброе утро, друзья мои, – начала Ремат, хотя, за исключением Морад, друзей у нее тут, пожалуй, и не было. – Вы уже знаете, что должно произойти. Без сомнения, вам не понравилось, что вас известили в самый последний момент, но, поверьте, это продиктовано заботой о безопасности и сохранении тайны. Полагаю, ни у кого нет возражений.

При любых иных обстоятельствах возражений было бы предостаточно, но здесь собрались Арамери, причем избранные не за происхождение, а за проницательный ум. Поэтому слова Ремат встретили молчанием.

– Очень хорошо. Мы ждем еще одного, последнего гостя, а после этого можно начинать.

И в этот момент мир едва заметно и восхитительно содрогнулся. Ощущение было очень тонкое, но невероятно мощное: даже смертные почувствовали его. День-камень у нас под ногами отозвался зловещим потрескиванием, а шелковые деревья в ближнем Саду Ста Тысяч задрожали, роняя свисающие цветы. Ну а я крепко зажмурился, втягивая воздух просто для того, чтобы не заорать от восторга.

– Сиэй?.. – послышался озадаченный и встревоженный голос Шахар. Ее предкам было знакомо это ощущение, но за сто лет Арамери успели от него отвыкнуть. Я открыл глаза и улыбнулся ей до того дружески, что она заморгала и едва не улыбнулась в ответ.

– Мой отец возвращается, – прошептал я.

Позади нас обернулась Йейнэ, она тоже улыбалась. Итемпас же отвернулся, так уставившись на дворец, словно тот неожиданно стал самым интересным зрелищем на свете. Однако я видел, как напряглись его плечи. Он хранил невозмутимый вид, но это стоило ему немалых усилий.

Нахадот проявился на материальном плане бытия и встал около Йейнэ. Представьте ураган, выткавший себе из ничего подобие человеческой плоти. Его нынешний облик был выбран в знак уважения к временам наших страданий. Подле Йейнэ стоял мужчина с бледным лицом, и тьма, составлявшая его естество, клубилась вокруг, истаивая в пространстве щупальцами ожившего дыма. (Когда-то внутри этого дыма таилось настоящее человеческое тело. Теперь оно жило отдельно и носило имя Ахад. Интересно, не пробирала ли его сейчас дрожь? Чувствовала ли живая тюрьма близкое присутствие своего былого пленника?) По сути, зримый облик Нахадота был единственным, что осталось неизменным с дней рабства, и я всей кожей ощущал его величественную и жуткую мощь, от которой, казалось, отяжелел самый воздух. Хаос и тьма в их необузданной чистоте…

Среди собравшихся Арамери послышался ропот и даже тревожные вскрики, но Ремат хватило властного взгляда, чтобы всех успокоить. Она даже шагнула вперед, подавая родственникам пример. Ей, правда, понадобилось мгновение, чтобы набраться решимости, но кто стал бы ее за это судить!

А вот Шахар, право, сильно выросла в моих глазах, когда, набрав в грудь побольше воздуха, поспешила следом за матерью. Ремат оглянулась, увидела ее и даже забыла скрыть удивление. Шахар чопорно кивнула в ответ. В конце концов, ей уже доводилось встречаться с Нахадотом лицом к лицу. Две женщины двинулись навстречу двум великим богам.

Дека не сделал попытки присоединиться к ним. Сложив руки, он стал с несчастным видом переминаться с ноги на ногу, хмуро поглядывая то на меня, то на Итемпаса. Догадаться, что именно расстраивало его, было нетрудно. Трое ходили среди смертных, и, пусть даже их единство было лишено полноты, умный Дека не верил, что они явились всего-то затем, чтобы воздвигнуть для Арамери загородную дачу. И конечно, он догадывался, почему я вчера вечером был настолько не в духе.

«Я пришел ради тебя», – сказал Итемпас.

Я тоже скрестил руки на груди, но это не было защитным движением. Я просто не хотел слишком поддаваться надежде.

Тем временем короткий разговор между людьми и богами подошел к концу, и Йейнэ оглянулась на нас, рассеянно кивая в ответ на что-то сказанное Ремат. Наши с ней взгляды встретились как раз в тот момент, когда у нее за спиной горизонт вспыхнул золотом: это пробивались в небеса первые лучи солнца. На краткое мгновение, неуловимое, как сам рассвет, ее облик расплылся, сменившись чем-то неописуемым. Мой разум тем не менее сразу же начал подбирать описания и сравнения в доступных ему образах смертного обихода. Призрак, начертанный серебряной кистью тумана. Невероятный лесной пейзаж, составленный из деревьев вроде того, в чьей развилке мы теперь находились. Вкус и запах спелых плодов, нежная тающая мякоть, обильный сладкий сок. Меня одолела тоска, накатило влечение, назвать которое сыновним не поворачивался язык. Я жаждал ее, ревновал к Нахе и жалел Темпу, ибо тот познал ее всего лишь раз.

Однако мгновение миновало, и Йейнэ вновь стала собой, а ее улыбка была предназначена только мне, ее любимому первенцу. И я эту свою особость ни на что на свете не променял бы.

– Пора в путь, – сказала она.

И внезапно мы очутились вовсе не в Небе.

Говоря «мы», я имею в виду всех и вся: богов, Арамери и так далее, вплоть до слуг и багажа. Только что мы стояли на переднем дворе Неба, а в следующий миг все сорок или около того оказались в совершенно другой точке мира, заброшенные туда мимолетным напряжением воли Йейнэ.

Здесь уже миновал рассвет, успело наступить утро, но на это я обратил внимание в последнюю очередь. Я был слишком занят, потешаясь над Арамери: они ахали, спотыкались, еще как-то пытались удержаться от паники, ибо мы стояли на волнах океана.

Нас со всех сторон окружала вода – беспредельная, размеренно вздымающаяся равнина. Посмотрев вниз, я увидел, что наши ноги слегка проминают поверхность, словно кто-то проложил тонкую гибкую пленку между жидкими хлябями и нашими башмаками. Когда под нами вздымались волны, мы поднимались вместе с ними, не погружаясь. Некоторые Арамери падали, не сумев приспособиться к колеблющейся опоре. Я лишь хихикал, расставляя ноги пошире и легко балансируя. Вся хитрость заключалась в том, чтобы наклоняться вперед и удерживать среднюю часть тела, а не сосредотачиваться на ногах. Я когда-то давно катался на волнах в море сжиженного газа. Почти то же самое.