Мэри Стюарт - Хрустальный грот. Полые холмы (сборник) Страница 9

Я зачерпнул воды и выпил, плеснув несколько капель на землю, для бога, потом вошел в пещеру.

Глава 5

Пещера была больше, чем казалось снаружи. Всего лишь пара шагов под арку входа – а мои шаги были совсем короткими, – и передо мной распахнулся просторный грот, своды которого исчезали в полутьме. В пещере было темно, но все же – хотя сперва я не заметил этого и не стал доискиваться причины – где-то находился еще один источник света, слегка рассеивавший темноту и позволяющий увидеть ровный и чистый пол. Я медленно двинулся вперед, вглядываясь изо всех сил, и из самых глубин моего существа поднималось волнение, которое всегда вызывали у меня пещеры. Некоторые люди испытывают это чувство рядом с водой, другие, насколько я знаю, в горах, кто-то ради этих ощущений разводит огонь, а меня волнение всегда охватывало в глубинах леса или земли. Теперь я знаю причину этого, но тогда я был мальчишкой, обнаружившим нечто новое, такое, что могло бы стать моим в мире, где мне не принадлежало ничего.

В следующее мгновение я остановился как вкопанный, и все мое радостное возбуждение разлетелось вдребезги. Справа, совсем недалеко от меня, в темноте что-то шевельнулось.

Я застыл, стараясь хоть что-нибудь рассмотреть. Движение не повторилось. Затаил дыхание, прислушался. Ни малейшего шума. Я раздувал ноздри, втягивая в себя воздух пещеры. Здесь не пахло ни человеком, ни зверем. Я думал, что это и есть запах пещеры – дыма, влажных камней и самой земли, – но к нему примешивался незнакомый мне странный кисловатый запах. Я знал, хотя и не мог выразить этого словами, что рядом со мной не было ни одного живого существа, иначе окружающий меня воздух не вызывал бы такого ощущения пустоты. Там никого не было.

Я попытался тихо заговорить по-валлийски:

– Здравствуй.

Мой шепот так быстро вернулся ко мне эхом, что я понял, что стою совсем рядом со стеной пещеры. Потом эхо угасло под сводами.

Во тьме снова что-то шевельнулось. Сперва я принял это движение за шепот, повторенный эхом, но шорох все усиливался, напоминая шелест женского платья или занавески, тронутой сквозняком. Что-то пронеслось рядом с моей щекой, издав пронзительный писк на самом пределе слышимости. За ним последовало другое существо, а затем с потолка посыпались пищащие тени, словно листья, подхваченные порывом ветра, или рыбы, увлекаемые стремительным течением. Это летучие мыши, потревоженные в своих укрытиях под сводом пещеры, хлынули в залитую солнцем долину. Снаружи должно было казаться, что из низкого зева пещеры валят клубы дыма.

Я стоял неподвижно и думал, не от них ли исходил тот странный кислый запах. Мне казалось, что я чувствую их запах, когда они пролетают мимо, но он был не таким. Я не боялся, что они врежутся в меня; во тьме или при свете, летучие мыши никогда, ни на какой скорости ни с чем не сталкиваются. Я думаю, эти создания настолько подобны воздуху, что обтекают любое препятствие вместе с ним, точно так же, как лепестки, которые несет поток. Они верещащей волной проносились между мной и стеною. Из детского любопытства, чтобы посмотреть, как они летят, я сделал шаг к стене. Ни одна мышь не коснулась меня. Поток разделился надвое и продолжил движение, так что мои щеки ощущали дрожание воздуха. Я словно не существовал для них. Но в тот момент, когда я шевельнулся, шевельнулось и замеченное мною существо. А затем моя протянутая рука встретилась не с камнем, а с металлом, и я понял – это было мое отражение.

На стене висел лист бронзы, отполированный до тусклого блеска. Именно он и был источником рассеянного света в пещере. Гладкая поверхность этого зеркала улавливала идущий от входа свет и отбрасывала его в темноту. Я увидел себя, двигающегося, словно привидение, и убрал руку с рукояти висевшего на поясе кинжала.

Поток летучих мышей позади меня иссяк, и в пещере стало тихо.

Успокоившись, я остался стоять, с интересом разглядывая себя в зеркале. У моей матери когда-то было старинное зеркало египетской работы, но потом она посчитала его слишком суетной вещью, убрала и больше никогда не доставала. Конечно, я часто видел свое отражение в воде, но до этого момента мне никогда не приходилось смотреться в зеркало. Я увидел встревоженного темноволосого мальчика, с глазами, полными любопытства, беспокойства и возбуждения. При этом освещении мои глаза казались совершенно черными; волосы, тоже черные, были густыми и чистыми, но подстриженные и расчесанные куда хуже, чем грива моего пони; мои туника и сандалии были в плачевном состоянии. Я улыбнулся, и зеркало тут же отразило улыбку, совершенно преобразившую мой облик. Испуганный звереныш, готовый убежать или кинуться в драку, превратился в живое, мягкое и дружелюбное существо. Я уже тогда понял, что таким меня знают немногие.

Потом, когда я потянулся вперед, чтобы провести рукой по зеркалу, эта картина опять уступила место облику настороженного зверька. Металл был холодным, гладким и свеженачищенным. Кто бы ни повесил его – а это наверняка был тот же самый человек, который оставил ковшик у источника, – он покинул это место совсем недавно или даже все еще живет здесь и в любой момент может вернуться и застать меня в пещере.

Я не слишком боялся, так как мне рано пришлось научиться постоять за себя, да и времена, в которые я рос, были довольно мирными – по крайней мере, в наших краях. Но конечно, всегда существует возможность столкнуться с дикарями, разбойниками, изгоями или еще какими-нибудь лихими людьми, так что любой мальчишка, предпочитавший, как я, бродить в одиночестве, должен уметь защищать свою шкуру. Я был жилистым и довольно сильным для своего возраста, у меня имелся кинжал, и даже в голову не приходило, что мне едва исполнилось семь лет; я ведь Мерлин, внук короля – не важно, что незаконный. Я снова занялся изучением пещеры.

Следующей моей находкой оказался стоявший шагом дальше сундук, на крышке которого я нащупал какие-то предметы, в которых узнал кремень, кресало, трутницу и большую, грубо слепленную свечу, неприятно пахнущую овечьим салом. Рядом с ними лежал череп барана. Я недоверчиво ощупал сундук дюйм за дюймом. Между вбитыми в крышку сундука гвоздями были натянуты клочки кожи. Но когда я осторожно прикоснулся к ним, то обнаружил под иссохшей кожей крохотные скелеты – это оказались дохлые летучие мыши, распяленные на досках.

Настоящая пещера сокровищ! Ни золото, ни оружие не взволновали бы меня сильнее. Преисполнившись любопытства, я потянулся за трутницей.

И тут я услышал, что он возвращается.

Первой моей мыслью было, что этот человек наверняка увидит моего пони, но потом понял, что хозяин пещеры идет не с той стороны холма, по которой приехал я. Было слышно, как шуршат, скатываясь, камни осыпи, по которой он спускался. Один из них с плеском упал в источник – бежать было поздно. Я услышал, как человек спрыгнул на полянку рядом с родником.

Сокол был забыт; снова настало время вяхиря. Когда человек отодвинул ветви, заслонявшие вход, ворвавшегося на мгновение света оказалось достаточно, чтобы указать мне путь. На задней стене пещеры обнаружился пологий выступ на высоте примерно вдвое выше моего роста. Отраженный зеркалом краткий промельк солнечного света выхватил нависшую над карнизом тень, достаточную для того, чтобы укрыть меня. Беззвучно ступая в своих потрепанных сандалиях, я вскарабкался на этот выступ и забился в тень. Там оказалась щель в скале, ведущая, видимо, в другую пещеру, поменьше. Я проскользнул в расщелину, как выдра, скатывающаяся с речного берега.

Казалось, хозяин пещеры ничего не услышал. Ветви сомкнулись за его спиной – в пещере снова потемнело, – и он вошел. Это были мужские шаги, размеренные и неспешные.

Если бы я поразмыслил, то наверняка решил бы, что в пещере никого не бывает по крайней мере до захода солнца, что хозяин пещеры, кем бы он ни был, должен уходить на охоту или еще по каким-нибудь делам и возвращаться только с наступлением ночи. Не было никакого смысла зажигать свечу, когда снаружи ярко светило солнце. Вероятно, он зашел лишь затем, чтобы занести домой добычу, и теперь уйдет снова, а у меня появится возможность выбраться отсюда.

Но потом я услышал, как он, двигаясь с уверенностью человека, который, не глядя, знает, что где находится, прошел туда, где лежали свеча и трутница.

Меня беспокоила лишь одна мысль или ощущение – в пещерке, в которую я заполз, было на редкость неудобно. Она была очень маленькой, размером примерно с чан для окрашивания тканей и почти такой же формы. Пол, стены и потолок окружали меня одной непрерывной линией. Похоже было, что я оказался внутри большого шара – более того, этот шар был усеян изнутри мелкими острыми камушками. Казалось, в моей берлоге не было ни одного дюйма, который не щетинился бы острыми осколками, и, думаю, только мой невеликий вес сохранил меня от порезов, когда я ощупью искал место, где можно было бы улечься. Я нашел более-менее ровное местечко, свернулся на нем и принялся напряженно вглядываться в едва видневшийся вход, осторожно извлекая из ножен свой кинжал.