Жестокий принц - Блэк Холли Страница 9

– Будем надеяться, что так оно и есть, – рассеянно роняет Ориана, поднимая кубок с канарским вином и при этом не сводя глаз с Оука.

– У меня тост. За некомпетентность наших врагов.

Беру стакан, чокаюсь с Тарин и выпиваю все до капли.

Каждому есть что терять.

Думаю об этом с рассвета, кручу эту мысль в голове. Наконец, когда сил ворочаться без сна уже нет, накидываю халат поверх ночнушки и выхожу наружу. Солнце светит вовсю. Яркое, как кованое золото, оно слепит глаза. Я сижу на травянистой полянке возле конюшен и смотрю на дом.

До Орианы все это принадлежало моей матери. Тогда она была молодая и очень любила Мадока. Каково ей было здесь? Думала ли она, что будет счастлива? И когда поняла, что не будет?

До меня доходили слухи. Это совсем не мелочи – обмануть королевского генерала, убежать из Фейриленда с его ребенком в чреве и скрываться десять лет. На пепелище сгоревшего дома остались обугленные останки другой женщины. Она доказала свою крутизну, этого не отрицал никто. Будь мама чуть удачливее, Мадок никогда бы не догадался, что она жива.

Да, ей было что терять.

И мне есть что терять.

Но что дальше?

– Пропустим уроки сегодня, – говорю я Тарин после полудня. Я уже одета и готова и, хотя не спала, усталости совсем не чувствую. – Останемся дома.

Тарин смотрит на меня с глубокой озабоченностью, как мальчишка-пикси, недавно отданный Мадоку за долги; ее каштановые косы уже уложены короной. Она сидит чинно за своим туалетным столиком, вся в коричневом и золотом.

– Если ты говоришь не идти, значит, нужно идти. Что бы ты ни задумала, остановись. Понимаю, ты расстроилась из-за турнира…

– Это неважно, – отмахиваюсь я, хотя, конечно, это важно. Важно настолько, что без надежды на рыцарство я чувствую себя так, словно под ногами разверзлась пропасть и я в нее падаю.

– Мадок может и передумать. – Тарин спускается за мной по лестнице и, опередив, берет наши корзинки. – И по крайней мере теперь тебе не придется бросать вызов Кардану.

Я набрасываюсь на сестру, хотя уж она точно ни в чем не виновата:

– А ты знаешь, почему Мадок не дает мне разрешения? Потому что считает меня слабой.

– Джуд, – предупреждает Тарин.

– Я думала, от меня требуется быть хорошей и следовать правилам. Теперь все – хватит мне быть слабой. Хватит быть хорошей. Буду какой-нибудь другой.

– Только глупцы не боятся того, что страшно. – Спорить с этим невозможно, но и голос истины меня не убеждает.

– Давай пропустим сегодня занятия, – предлагаю я, но она не согласна, и мы вместе идем в школу.

Тарин настороженно наблюдает за мной, пока я разговариваю с командиром нашей группы в предстоящем потешном сражении, Фандой, пикси с синей, как лепесток цветка, кожей. Она напоминает, что завтра в рамках подготовки к турниру пройдет большая репетиция.

Я прикусываю губу и киваю. Мои мечты разбиты, но знать об этом никому не стоит. Пусть даже никто не знает, что у меня вообще были какие-то мечты.

Позже, сев перекусить, Кардан, Локк, Никасия и Валериан начинают вдруг кашлять, плеваться и корчиться в ужасе. Все остальные, дети фейрийской знати, едят хлеб с медом, джем из цветков бузины с печеньем, пироги и жареных голубей, сыр и виноград. А вот у моих врагов все, что лежит в корзинке, каждый кусочек, тщательно и основательно посолено.

Кардан перехватывает мой взгляд, и я ничего не могу поделать – злобная ухмылка тянет вверх уголки рта. Его глаза вспыхивают, как уголья; ненависть, живое существо, дрожит и мерцает в воздухе между нами, словно воздух над черными скалами в жаркий летний день.

– Совсем сдурела? – шипит Тарин и трясет меня за плечо так, что поневоле приходится повернуться. – Только хуже все делаешь. Против них никто выступать не смеет, и на то есть причина.

– Знаю, – негромко отвечаю я и ничего не могу с собой поделать – улыбка так и держится на губах. – Есть. И не одна.

Тарин права, что беспокоится. Я только что объявила войну.

Глава 6

Я все рассказала неправильно. Есть вещи из нашего детства в мире фейри, о которых я умолчала. И умолчала, по большей части, из-за трусости. О них я даже самой себе думать не позволяю.

Но, может быть, знание кое-каких важных деталей моего прошлого поможет понять, почему я такая, какая есть. Понять, как страх пропитал меня до мозга костей.

Почему я всегда такая дерганая.

Итак, вот три вещи, о которых я должна была сказать, но не сказала:

1. Когда мне было девять, один из стражей Мадока откусил кончик моего безымянного пальца на левой руке. Мы были не в доме, и, когда я вскрикнула, он толкнул меня так, что я врезалась головой в деревянный столб в конюшне. А потом заставил меня стоять и смотреть, как пережевывает мой палец. Он рассказал мне в подробностях, как сильно ненавидит смертных. Крови было много – никогда бы не подумала, что из пальца может столько вытечь. Когда кровь перестала идти, страж объяснил, что мне лучше помалкивать о случившемся, потому что, если только я проболтаюсь, он съест меня целиком. Конечно, я никому ничего не сказала и только вот теперь говорю вам.

2. Когда мне было одиннадцать, меня заметили прячущейся под банкетным столом во время очередного пиршества. Меня, отбрыкивающуюся и вертящуюся, один скучающий гость выволок за ногу. Не думаю, что он знал, кто я такая, – по крайней мере так я себе говорю. Но он заставил меня пить, и я выпила – травянистого зеленого вина, нектаром протекшего по моему горлу. Он танцевал со мной вокруг холма. Сначала было весело. Страшно и забавно, как бывает, когда половину времени ты визжишь и просишь опустить тебя на землю, а вторую половину у тебя кружится голова и тошнота поднимается снизу. Но потом, когда веселье выветрилось, а я все не могла остановиться, остался только страх. А его это только забавляло. В самом конце пирушки меня нашла принцесса Эловин: я рыдала, и меня рвало. Ни о чем не спрашивая, не поинтересовавшись даже, как я оказалась в таком положении, она просто, как брошенную в неподобающем месте вещь, передала меня Ориане. Мадоку мы об этом ничего не сказали. А какой смысл? Все, кто меня видел, подумали, наверно, что я отлично веселилась.

3. Когда мне было четырнадцать, а Оуку четыре, он зачаровал меня, но сделал это не нарочно, по крайней мере он так и не понял, почему не должен был так поступать. Никаких защитных чар на мне не было, потому что я только-только вышла из ванны. Оук не хотел спать и попросил меня поиграть с ним в куклы, и мы стали играть. Он приказал мне играть с ним в догонялки, и мы носились по залам. Потом заставил меня шлепать себя по щекам, и это было так весело. Через несколько часов на нас наткнулась Таттерфелл и, увидев мои красные щеки и слезы в глазах, побежала за Орианой. Еще через несколько недель хихикающий Оук пытался заставить меня таскать для него сладости, поднимать его над головой или плевать на обеденный стол. И хотя ничего из этого не сработало, поскольку со времен его первой шаости я постоянно носила на шее нитку ягод рябины, понадобилось несколько месяцев, прежде чем у меня пропало желание стукнуть его об пол. За эту сдержанность Ориана так меня и не простила, посчитав, что, не поквитавшись за обиду тогда, я лишь отложила месть на потом.

Вот почему я не люблю эти истории: они показывают мою уязвимость. Как бы осторожна я ни была, рано или поздно я совершу еще одну ошибку. Я слабая. Я хрупкая. Я смертная.

И вот это я ненавижу больше всего.

Если даже, каким-то чудом, я превзойду их, я никогда не стану одной из них.

Глава 7

Они с отмщением не медлят.

Уроки истории продолжаются всю вторую половину дня и начало вечера. Котоголовый гоблин по имени Ярроу читает наизусть баллады и задает вопросы. С каждым моим правильным ответом Кардан злится все сильнее и уже не скрывает своего неудовольствия: жалуется Локку – мол, какие скучные эти уроки, – высмеивает преподавателя.