Корнелия Функе - Золотая пряжа Страница 10

Доннерсмарк смотрел на волшебство теми же глазами, что и все они: недоверие, восторг, зависть во взгляде. Им тоже хотелось бы уметь такое.

Карета, лошади… оставался кучер. Фея подняла руку, и опустившийся ей на палец мотылек со смарагдовой головкой расправил черные, словно присыпанные золотой пыльцой крылья.

– Хитира, Хитира, – прошептала ему Фея, – ты помог мне его найти, помоги же мне его покинуть.

Она легко коснулась мотылька пальцем, словно поцеловала, и тот, слетев на землю к ее ногам, превратился в молодого человека в черном костюме, будто присыпанном золотой пыльцой, и сверкающем тюрбане смарагдового оттенка. Бледное лицо юноши выдавало, что он давно чужой в мире живых. Хитира… одно из немногих человеческих имен, которые она помнила. Принц Хитира влюбился в Темную Фею больше сотни лет назад и остался верен ей после смерти. Такое нередко случалось с теми, кто попадал под чары фей. Любовь смертных вечна – так привыкли считать она и ее сестры. Откуда же было Фее знать, что чувство Кмена окажется таким мимолетным?

Хитира молча сел на козлы. Доннерсмарк глядел на карету и лошадей с недоумением, словно не мог поверить, что видит их наяву. Но сном была любовь Кмена, и пора пробуждаться.

Фея подобрала платье и огляделась в последний раз. Прах, осколки. Чего она еще ожидала, связавшись со смертным?

Доннерсмарк распахнул дверцу. Фея давно поняла, что он последует за ней, гораздо раньше, чем он сам. Он хотел защитить ее, но в тайной надежде, что и она поможет ему, когда зверь в его груди зашевелится.

Стражи Кмена не успели заступить им путь. Дворцовая гвардия бросилась врассыпную при виде мертвенно-бледного лица Хитиры. Пока Доннерсмарк открывал ворота, Фея смотрела на балкон, с которого Терезия объявляла о помолвке своей дочери. Амалия не показывалась.

Быть может, Фея и оставит ее в живых.

Быть может.

Слишком много псов

Две стычки на границе плюс нападение на Кмена. Хентцау пришлось собственноручно застрелить несостоявшегося цареубийцу, а потом отдать под расстрел никуда не годных телохранителей. Он во всеуслышание пообещал укоротить язык каждому, кто будет распускать слухи, что это как-то связано с нефритовым гоилом. Тем не менее народ шептался: «Нефритовый гоил покинул короля, а теперь еще и Фея… Кмен обречен смерти, как и его сын».

И тот, кто ворвался в королевскую палатку, не принадлежал к людскому племени. Нет, мятежников, что поднялись на борьбу с оккупантами, Хентцау по-своему понимал. Но этот был гоил. Ониксовый. Всего несколько недель назад они объявили одного из своих соплеменников настоящим королем и помазали на царство. Самозванец, ставленник Альбиона и Лотарингии и предатель собственного народа. Ничего удивительного. Ониксы – извечные паразиты. Они всегда высасывали кровь из подданных, и лишь тем, у кого ониксовая кожа, хорошо жилось под их властью.

Хентцау приказал нашпиговать голову убитого окаменелыми личинками и отослать их предводителю. Резиденция Ниясена располагалась в Лотарингии, но его псы шныряли повсюду.

Слишком много псов… Хентцау положил под язык пилюлю, которую дал ему лейб-медик Кмена от боли в груди. Помогали эти пилюли так же мало, как и те, что прописал ему в Виенне доктор Амалии, поэтому Хентцау уже послал одного из своих солдат к рудным ведьмам, в подземный лес к северу от королевской крепости. Их зелья обжигали даже гоильские языки, но только благодаря им Хентцау оправился от ран, полученных в день Кровавой Свадьбы.

Им надо вернуться под землю, где не нужны ни пилюли, ни рудные ведьмы. Но идиот-квартирмейстер устроил его кабинет в башне с окнами, пропускавшими так много света, что у Хентцау болели глаза. Он приказал было замуровать их, но оказалось, что солдаты, понимавшие толк в кладке, как один пали в схватке с мятежниками.

Кмен любил размещать штаб-квартиры в человеческих замках, несмотря на их башни и окна. Из этого они выгнали одного голштейнского дворянина. Перед уходом он отомстил гоилам, пустив в подвалы пораженных заразной болезнью крыс.

Но не по этой причине попали в лазарет тридцать человек личного состава. Они могли спать только на больничной койке, потому что дневной свет разъедал им глаза. Чем дольше они пребывали на земле, тем сильней становились подвержены человеческим болезням – и Ониксы первым делом напирали на это в подтверждение тому, что гоилам нечего делать на поверхности. Что им было возразить? Ни Хентцау, ни король не забыли родных подземелий. Золото, серебро, драгоценные камни, нефть – все, что так любят люди, там в избытке. То, что добывается из-под земли, гораздо дороже того, что на ней произрастает, так уж сложилось.

– Лейтенант Хентцау? – Нессер просунула голову в дверь.

– Что такое?

Он быстро убрал пилюли в стол. Нессер не заслужила такого грубого оклика, но уж слишком упорны в последнее время слухи о том, что Хентцау, верный пес короля, постарел и ослаб. Пусть даже Темная Фея – единственная, кто осмелился сказать об этом Кмену.

Как же Хентцау был рад от нее избавиться.

– Новые депеши. – Нессер остановилась в дверях, пропуская вперед курьера.

После недавнего покушения, во время которого Хентцау получил легкое ранение, король приставил к нему Нессер в качестве личного телохранителя. Разумеется, не спросив самого Хентцау. И теперь королевского пса стерегла девушка, годившаяся ему в дочери. Худшего выбора Кмен сделать не мог. Но надо отдать ей должное, Нессер была куда лучше тех олухов, что защищали самого короля.

Посланник оказался человекогоилом. Из тех, что задержались на королевской службе, несмотря на то что под каменной кожей все явственней проступала мягкая, словно улиточья, плоть. Хентцау давно бы велел их всех перестрелять, когда бы они не зарекомендовали себя хорошими шпионами и курьерами. Вряд ли они много помнили из своей человеческой жизни. Этот был рубиновым гоилом. Камень еще оставался на лбу и щеках, а карие глаза сохранили золотой блеск. Целые орды таких слонялись сейчас по земле и жили грабежами да мародерством.

Наследство Феи. Хентцау радовался, что она оставила короля, хотя и представить себе боялся, чего она может натворить, будучи их врагом.

Если верить разведке, Фея подалась на восток. Неужели в Сулейманский султанат? Быть того не может, тамошние правители считают магию привилегией мужчин. Но желающих воспользоваться ее услугами хватало везде: казаки Украины и царь Варягии, волчьи князья на Камчатке и в Юкагирии. Гоилы издавна торговали с древнейшими городами Востока. Но Хентцау не сомневался: любой союзник встанет на сторону врага, заручившись магией Темной Феи. Особенно беспокоил его бывший муж Изольды Аустрийской, младшей сестры Терезии. Этот волчий князь овдовел всего пару недель тому назад. Отравил супругу, как шептались при виеннском дворе.

Новые депеши не улучшили настроения Хентцау: пожар на авиастроительном заводе, убит посол гоильского короля в Баварии, в одном из наземных пещерных городов эпидемия самоубийств. Четыре сотни трупов. Последнее донесение было от Тьерри Оже – шпиона из Лотарингии. Он сообщал о прибытии ко двору Горбуна странного гостя. Джон Брюнель – инженер, проектирующий самолеты и корабли, и известный, помимо прочего, своей нелюбовью к путешествиям. Что заставило его впервые покинуть берега Альбиона и засвидетельствовать свое почтение королю Лотарингии? Из всех известий это было самое тревожное.

Нессер махнула курьеру, и тот направился к двери. У входа отдал честь, прижав руку к груди. Все равно Хентцау не мог к ним привыкнуть. Нессер стояла у двери и ждала. Хентцау так и не обзавелся детьми, но то, что он испытывал по отношению к ней, пожалуй, было наиболее близко отцовскому чувству. Он любил в ней все, даже слабости: ее несдержанность, нетерпение и склонность видеть мир в черно-белом свете. Завидный недостаток молодости, когда жизнь представляется простой, несмотря ни на что.

Брюнель у Горбуна. Но даже самая плохая новость в умелых руках – подарок судьбы. Подарок?

– Доложи секретарю, что мне надо переговорить с королем.

Хентцау схватился за грудь, лишь только Нессер закрыла дверь. Что ж, он солдат и привык терпеть боль.

Кмен давно уже не замуровывал окон в своих покоях. С тех пор как ведьма заговорила ему глаза, восприимчивость Хентцау к дневному свету стала излюбленной темой королевских шуток. В последний раз Кмен сказал ему, что солнечные лучи для Хентцау страшней любой магии.

Теперь король стоял у окна и думал… конечно, о Фее.

– Так, значит, Брюнель в Лютеции… – повторил Кмен, пробежав глазами депешу Тьерри Оже. – И ты, вероятно, понимаешь это так же, как я… Что ж, Морж не так глуп. Прикажи сосредоточить войска на лотарингской границе и проследи, чтобы кронпринца не переставали пичкать эльфовой пыльцой.

– Этого недостаточно. – Хентцау поскреб лоб. Свет, проникавший через высокие окна, был мучнисто-серый, тем не менее раздражал кожу. – Нужно посеять смуту в лотарингских колониях, чтобы препятствовать объединению войск, поднять анархистов в городах… И мы должны заручиться поддержкой на Востоке. Самое время сделать царю подарок. Такой, с которым он не побоялся бы бросить вызов Альбиону и Лотарингии.