Блейк Крауч - Темная материя Страница 11

Сморгнув повисший на ресницах едкий пот, осторожно открываю дверь. Тишина. Ни звука.

Сдвигаю дверь еще на несколько дюймов, расширяю щель и наконец выглядываю во двор.

Пусто. Ни души.

Глядя в эту щель, наполненную тишиной и покоем, я вспоминаю принцип «Бритвы Оккама»: при прочих равных условиях верным обычно бывает простейшее объяснение. Если предположить, что меня накачала наркотиками и похитила некая тайная группа, проводящая эксперименты по управлению сознанием или бог знает чему еще, будет ли такое предположение отвечать всем определенным требованиям? Вряд ли. Им понадобилось бы либо промыть мне мозги, чтобы убедить в том, что мой дом – это не мой дом, либо за несколько часов избавиться от моей семьи и перестроить интерьер таким образом, чтобы я сам его не узнал.

Или же – и этот вариант выглядит более правдоподобным – опухоль у меня в мозгу перевернула мой мир с ног на голову? Месяцы или даже годы она тихонько росла внутри моего черепа, а теперь наконец ломает мои когнитивные процессы, извращает восприятие окружающего мира…

Получилось убедительно.

Что еще могло произвести столь быстрый и сокрушительный эффект?

Что еще могло в течение нескольких часов полностью нарушить мой контакт с действительностью и собственной личностью, поставить под сомнение все, что я знаю?

Я жду.

Жду.

Жду.

И наконец выскальзываю за дверь и ступаю на траву.

Ни голосов.

Ни шагов.

Ни теней.

Ни рокота двигателей.

Ночь как ночь. Настоящая. Реальная.

И теперь я знаю, куда идти.

От моего дома до больницы и медицинского центра «Чикаго-Мёрси» – дорога в десять кварталов, так что в приемное отделение экстренной медицинской помощи я вхожу в 4:05.

Не люблю больницы.

В больнице у меня на глазах умерла моя мать.

В палате интенсивной терапии провел первую неделю жизни Чарли.

В комнате ожидания, кроме меня, сидит рабочий-строитель, прижимающий к груди руку в окровавленной повязке, и убитая горем семья из трех человек, глава которой держит на руках плачущего ребенка.

Женщина в регистратуре поднимает голову от бумаг. Несмотря на поздний час, взгляд у нее удивительно ясный.

– Чем могу помочь? – спрашивает она через плексигласовую перегородку.

Что сказать, как объяснить свои проблемы? Об этом я почему-то не подумал и теперь растерянно молчу.

– Вы попали в аварию? – спрашивает женщина.

– Нет.

– У вас царапины и синяки на лице.

– Я нездоров.

– Что вы имеете в виду?

– Думаю, мне нужно поговорить с кем-то.

– Вы – бездомный?

– Нет.

– Где ваша семья?

– Не знаю.

Служащая больницы окидывает меня профессиональным взглядом, быстрым и оценивающим.

– Ваше имя, сэр?

– Джейсон.

– Минутку.

Женщина поднимается со стула и исчезает за углом.

Секунд через тридцать звенит зуммер, и дверь за ее рабочим местом со щелчком открывается.

Служащая улыбается:

– Идемте со мной.

Она ведет меня в смотровой кабинет.

– Сейчас к вам придут.

Дверь за ней закрывается. Я сажусь за стол и закрываю глаза от яркого света. Усталость давит на плечи.

Голова опускается…

Я засыпаю…

Дверь открывается.

В комнату входит молодой, плотного сложения доктор с планшетом. Его сопровождает медсестра – крашеная блондинка в синем халате. Усталость висит у нее на шее тяжким жерновом, что неудивительно, учитывая поздний час.

– Вы – Джейсон? – спрашивает врач, не предлагая руки и даже не пытаясь скрыть хмурого безразличия.

Я киваю.

– Фамилия?

Я медлю с ответом, не решаясь раскрыться. Хотя если все дело в опухоли или в чем-то еще, что нарушает умственную деятельность и искажает восприятие мира, то лучше ничего не скрывать.

– Дессен, – отвечаю я в конце концов.

Медик записывает мою фамилию в приемный формуляр. По крайней мере, я так полагаю.

– Я – доктор Рэндольф, врач-ординатор. Что привело вас сегодня в службу экстренной медицинской помощи? – спрашивает врач.

– Мне кажется, у меня что-то не то с головой. Вроде опухоли или чего-то в этом роде.

– Почему вы так думаете?

– Некоторые вещи не такие, какими должны быть.

– О’кей. Можете объяснить подробнее?

– Я… Хорошо. Это может показаться вам безумием, но имейте в виду, что я и сам это понимаю.

Доктор отрывается от планшета и смотрит на меня.

– Мой дом – не мой дом. Там нет моей семьи. В нем все другое… все более качественное, обновленное и…

– Но адрес тот же?

– Да, тот же.

– То есть вы хотите сказать, что внутри он другой, но снаружи прежний? – Рэндольф разговаривает со мной, как с ребенком.

– Да.

– Джейсон, откуда у вас эти царапины и синяки на лице? Грязь на одежде?

– За мной гнались.

Говорить это не следовало, но я устал и не в состоянии фильтровать информацию. Со стороны я, должно быть, выгляжу совершенным безумцем.

– Гнались? – переспрашивает врач.

– Да.

– Кто за вами гнался?

– Не знаю.

– А почему они преследовали вас?

– Потому что… это сложно.

Как и та женщина в регистратуре, медик бросает на меня оценивающий, скептический, но профессиональный взгляд. Почти неуловимый.

– Вы принимали сегодня наркотики или алкоголь? – спрашивает доктор Рэндольф.

– Немного вина, потом виски, но это было несколько часов назад.

– Еще раз – извините, смена долгая: но почему вы решили, что у вас что-то не так с головой?

– Потому что последние восемь часов моей жизни совершенно противоречат здравому смыслу. Я ощущаю все как реальное, но такого не может быть.

– У вас были травмы головы?

– Нет. Хотя… Думаю, кто-то ударил меня по затылку. Трогать до сих пор больно.

– Кто вас ударил?

– Не могу сказать… не уверен. Я сейчас во многом не уверен.

– Хорошо. Вы употребляете наркотики? Сейчас или в прошлом?

– Разве что покуриваю травку пару раз в год. Но не в последнее время.

Доктор поворачивается к медсестре:

– Пусть Барбара возьмет кровь для анализа. – Он кладет планшет на стол и достает из кармана халата медицинский фонарик. – Не возражаете, если я осмотрю вас?

– Нет.

Рэндольф придвигается ближе, так что его лицо оказывается в нескольких дюймах от моего. Я вижу свежую царапину у него на подбородке. Чувствую затхлый запах кофе в его дыхании. Он светит мне в правый глаз, и на мгновение в центре моего поля зрения остается только слепящая, выжигающая весь остальной мир точка.

– У вас не бывает мыслей нанести вред своему здоровью? Позывов к самоувечью?

– Я не самоубийца.

Луч света бьет в левый глаз.

– Вас когда-либо госпитализировали по психиатрическим показаниям?

– Нет.

Врач берет мою руку своими мягкими, прохладными пальцами – считает пульс.

– Кем работаете?

– Преподаю в Лейкмонт-колледже.

– Женаты?

– Да. – Я машинально трогаю обручальное кольцо.

Кольца нет.

Господи!

Медсестра закатывает рукав рубашки на моей левой руке.

– Как зовут вашу жену? – продолжает доктор.

– Дэниела.

– У вас хорошие отношения?

– Да.

– Вы не думаете, что она беспокоится? Может быть, нам стоит позвонить ей?

– Я пытался.

– Когда?

– Примерно час назад. Из дома. Отвечал кто-то другой. Неправильный номер.

– Вы могли ошибиться с набором.

– Я знаю номер телефона моей жены.

– Уколы хорошо переносите, мистер Дессен? – спрашивает медсестра.

– Да.

Она стерилизует место для укола и вдруг говорит:

– Доктор Рэндольф, посмотрите.

На руке, там, где Лейтон делал мне укол, остался след от иглы.

– Когда это случилось? – спрашивает врач.

– Не знаю. – Рассказывать о лаборатории, из которой я сбежал, пожалуй, не стоит.

– Не знаете, кто сделал вам укол в руку?

– Нет.

Рэндольф кивает своей помощнице.

– Будет немножко больно, – предупреждает она.

– Ваш сотовый с вами? – спрашивает доктор.

– Я не знаю, где он.

Медик берет планшет.

– Пожалуйста, скажите еще раз, как зовут вашу жену. И продиктуйте номер телефона. Мы постараемся связаться с ней.

Я снова называю имя Дэниелы и называю номера телефонов, ее мобильный и наш домашний. Кровь бежит в пластиковую пробирку.

– Просканируете мозг? – осведомляюсь я. – Посмотрите, что там делается?

– Конечно.

Меня отводят в отдельную палату на восьмом этаже.

Я умываюсь в ванной, сбрасываю туфли и забираюсь на кровать.

Усталость затягивает в сон, но ученый у меня в голове отключаться не спешит.

Мысли вертятся, и остановить их мне не по силам.

Я формулирую и отвергаю гипотезы. Пытаюсь приложить логику ко всему случившемуся со мной сегодня. Я не знаю, что реально, а что нет. Не уверен даже, женат я или нет.

Впрочем… Стоп. Подожди.

Поднимаю левую руку и рассматриваю безымянный палец.

Кольца нет, но доказательством его существования может служить слабая вмятинка у основания пальца. Оно было. Оно оставило след.