Оливер Боуден - Assassins Creed. Отверженный Страница 11

Я уже почти погрузился в сон, когда в дверь негромко постучали.

– Войдите, – сказал я, садясь на постели и ожидая увидеть Бетти.

Но я ошибся. В комнату вошла какая-то девушка, плотно закрыв за собой дверь. Затем она приблизила к лицу свечу, чтобы я видел, кто передо мной, и приложила палец к губам. Это была Эмили, блондинка Эмили, наша горничная.

– Мастер Хэйтем, я должна вам кое-что рассказать, – прошептала она.

– Я тебя слушаю, – ответил я, надеясь, что мой голос прозвучал совсем не по-детски.

Я вдруг почувствовал себя таким маленьким и беззащитным.

– Я знакома со служанкой Барреттов, – торопливо заговорила Эмили. – Ее звать Вайолет. Когда все случилось, из окрестных домов прибежали узнать, в чем дело. Так вот, Вайолет стояла вблизи кареты, в которую затолкали вашу сестру, сэр. Но прежде чем ее увезли, хозяйка кое-что шепнула моей подруге.

– И что же сказала моя сестра? – спросил я.

– Мисс Дженни говорила очень быстро. К тому же там было слишком шумно. Но Вайолет считает, что она отчетливо слышала слово «предатель». На следующий день к Вайолет явился какой-то человек. Судя по говору – откуда-то из западных графств. Он интересовался, что́ она слышала ночью. Вайолет ответила, что ничего. Тогда этот человек стал ей угрожать. Он показал висевший у него на поясе кинжал, но Вайолет продолжала твердить, что она ничего не слышала.

– Но она все же не побоялась рассказать тебе?

– Видите ли, сэр, Вайолет… она моя сестра. Она тревожится за меня.

– Ты еще кому-нибудь рассказывала об этом?

– Нет, сэр.

– Утром я сообщу мистеру Берчу, – пообещал я Эмили.

– Но, сэр…

– Что?

– А вдруг мистер Берч и есть предатель?

Я рассмеялся и покачал головой:

– Быть этого не может! Он же спас мне жизнь. Он подоспел вовремя и вступил в сражение с… – И тут меня осенило. – Однако кое-кого в ту ночь не было в доме.

2

Наутро я сразу же известил обо всем мистера Берча. Он пришел к тому же выводу, что и я.

Спустя час приехал человек, которого тут же провели в кабинет. По возрасту он был почти ровесником моего отца. Меня поразило его морщинистое лицо, шрамы и холодные цепкие глаза, как у хищной рыбы. Незнакомец был выше мистера Берча и шире в плечах. Мне показалось, что помещение сразу же заполнилось его присутствием. Мрачным присутствием, надо сказать. Потом он смерил меня взглядом и презрительно наморщил нос.

– Это мистер Брэддок, – сообщил мистер Берч; я стоял, пригвожденный к месту взглядом странного гостя. – Мистер Брэддок – тоже тамплиер. Он пользуется у меня полным и безраздельным доверием. – Реджинальд прочистил горло и громко добавил: – Хотя его поведение порой расходится с его внутренними убеждениями.

Мистер Брэддок хмыкнул и бросил на него испепеляющий взгляд.

– Успокойтесь, Эдвард, – с упреком заметил ему мистер Берч. – Хэйтем, мистер Брэддок займется поисками предателя.

– Благодарю вас, сэр, – ответил я.

Мистер Брэддок мельком взглянул на меня, потом обратился к мистеру Берчу:

– Надеюсь, вы покажете мне, где обитает этот Дигвид.

Когда я хотел отправиться вместе с ними, мистер Брэддок выразительно посмотрел на Реджинальда. Тот едва заметно ему кивнул, затем повернулся ко мне. Мистер Берч улыбался, однако его глаза говорили, что они с мистером Брэддоком обойдутся без моей помощи.

– Хэйтем, полагаю, у вас найдется чем заняться. Например, приготовлениями к отъезду.

Мне не оставалось иного, как вернуться к себе. Я еще раз проверил собранные чемоданы, затем достал дневник, чтобы записать события этого дня. Вскоре ко мне заглянул мистер Берч и с мрачным видом сообщил о том, что Дигвид сбежал. Реджинальд заверил меня, что тамплиеры все равно разыщут беглеца. Они всегда находят то, что ищут. Поэтому в наших планах ничего не меняется и завтра мы отправимся в Европу.

Думаю, эти строки станут моей последней лондонской записью. Прежняя жизнь заканчивается. Начинается новая.

Часть II

1747 г

Двенадцать лет спустя

10 июня 1747 г

1

Сегодня на базаре я видел предателя. На голове у него была шляпа с пером. Цветастые пряжки на башмаках. Такие же цветастые подвязки. Он неспешно перемещался от лотка к лотку, щурясь на яркое, совершенно белое испанское солнце. С кем-то из торговцев он шутил и смеялся, с иными перебрасывался язвительными фразами. Он не был мне другом, но и не производил впечатление деспота. Впечатление, которое я о нем составил (пусть и на расстоянии), характеризовало его как человека честного и благожелательного. Но не стоит забывать: он предавал не этих торговцев. Он предавал свой орден. Нас.

Он гулял не один, а с охраной. Насколько могу судить, эти люди дело свое знали. Они постоянно держали весь базар в поле зрения. Когда торговец хлебом добродушно похлопал предателя по спине и подарил ему каравай, он махнул более рослому телохранителю. Тот ловко подхватил каравай левой рукой, оставляя правую свободной на случай, если понадобится взяться за меч. Хороший охранник. Чувствуется тамплиерская выучка.

Из толпы выскочил мальчишка. Я видел, как оба телохранителя напряглись, оценивая опасность, а потом…

Нет, не расслабились. И не посмеялись над своей чрезмерной бдительностью. Они оставались настороженными и внимательными, поскольку не были глупцами и знали: мальчишка вполне мог оказаться отвлекающим маневром.

Мне нравились эти люди. Интересно, успели ли они поддаться разлагающему учению их хозяина? Он клялся в верности одним идеалам, а служил совсем другим. Хотелось надеяться, что яд не успел затронуть души телохранителей, поскольку я решил оставить их в живых. По правде говоря, мое решение в большей степени было продиктовано нежеланием вступать в схватку с двумя опытными бойцами. Конечно же, эти люди бдительны. Они прекрасно владеют мечами и весьма искушены в деле отправки на тот свет.

Но если уж на то пошло, я тоже бдителен. И я тоже прекрасно владею мечом и столь же искусно умею отправлять на тот свет. У меня природная способность убивать. Правда, мне больше нравятся другие занятия: теология, философия, история античного мира, языки. Особенно испанский, в котором я настолько преуспел, что здесь, в Альтее, могу сойти за испанца, правда немногословного. В отличие от изучения испанского, убивать людей мне не доставляет никакого удовольствия. Просто у меня это хорошо получается.

Если бы моей мишенью был Дигвид, возможно, я бы испытал удовлетворение, убив его собственными руками. Но я выслеживал совсем другого человека.

2

Покинув Лондон, мы с Реджинальдом пять лет подряд прочесывали Европу, переезжая из страны в страну. Иногда мы ехали с сочувствующими ордену, иногда – в компании рыцарей-тамплиеров. Эти люди появлялись в нашей жизни, а затем так же внезапно исчезали из нее. Единственным моим постоянным спутником оставался Реджинальд. Мы с ним путешествовали, иногда нападая на след турецких работорговцев, которые якобы удерживали Дженни. Порой от Брэддока приходили сведения, касающиеся Дигвида. Сам он месяцами преследовал беглеца, но неизменно возвращался с пустыми руками.

Реджинальд был моим наставником, и в этом отношении он напоминал мне отца. Как и старший Кенуэй, он скептически относился к книжным знаниям, постоянно утверждая о существовании высших истин, далеко обогнавших те, что содержатся в пыльных старых учебниках. И еще Реджинальд настаивал, чтобы я думал самостоятельно.

Но этим сходство и ограничивалось. Отец требовал от меня иметь свое мнение обо всем, что я читал или слышал. Реджинальд, как я вскоре убедился, опирался на некие незыблемые представления о мире. Беседуя с отцом, я порой чувствовал, что мышление – это важно. Мышление представлялось мне главным инструментом, и выводы, которые я делал, порой были не так важны, как сам процесс их поиска. Перечитывая свои детские дневниковые записи, я понимаю: факты для отца не являлись чем-то незыблемым. Они были подвержены переменам. Переменчивым было даже само понятие истины.

Реджинальд стоял на иных позициях, исключающих переменчивость истин. В первые годы наших странствий, когда я еще пытался с ним спорить, он улыбался и говорил, что слышит голос моего отца. Реджинальд высоко отзывался о нем, называл его выдающимся человеком, обладавшим мудростью и проницательностью во многих сферах жизни. Воздавал он должное и его непревзойденному умению сражаться. Но отношение отца к знаниям Реджинальд считал недостаточно научным.

Испытываю ли я стыд, признаваясь, что со временем предпочел отцовским воззрения Реджинальда? Он придерживался более строгого и однозначного взгляда на мир, присущего тамплиерам. Хотя он никогда не пытался мне что-либо вдолбить, хотя с его лица не сходила улыбка, а его уроки сопровождались шутками, Реджинальду недоставало врожденной радости и озорства, какими обладал мой отец. Он всегда был опрятен, «застегнут на все пуговицы» и отличался настоящим фанатизмом по части пунктуальности. Реджинальд утверждал, что порядок должен быть во всем. И я, вопреки своему характеру, все больше восхищался постоянством Реджинальда, его внутренней и внешней определенностью. Чем старше я становился, тем привлекательнее и притягательнее делалась для меня личность моего наставника.