Корнелия Функе - Живые тени Страница 15

Миска наполнилась хлебом и сыром, едва Джекоб потер ее рукавом. Настоящего голода он не испытывал, просто боялся заснуть и опять оказаться в лесу, где бежал за своим отцом. Его рассудок отмахивался от этой мысли, но она свербила, как досадное нашептывание: Ты и в самом деле умрешь, так с ним и не увидевшись, Джекоб.

Лиска сбросила человеческую одежду и снова переоделась в лисье платье. Оно сделалось ее второй кожей и шелковисто поблескивало, совсем как в тот день, когда Джекоб впервые ее в нем увидел.

– Джекоб…

– Что? – Он не мог отвести глаз.

– Ляг поспи. Мы уже столько дней не останавливались на ночлег. Паром ведь отходит только завтра.

Она права. Он взялся за свой рюкзак. Где-то у него припасено снотворное из другого мира. Кажется, таблетки были с ночного столика матери. Она много лет страдала бессонницей. Он поднял визитную карточку, выпавшую из рюкзака на покрытую инеем траву. Норебо Джон Ирлкинг. Странный незнакомец, поручившийся за него на аукционе и воспылавший интересом к пропыленному наследству его семейства.

Лисица поменяла облик и теперь вылизывала шерсть, словно хотела во что бы то ни стало изгнать человеческий запах. На одно мгновение она прижалась к нему, как прежде, когда под лисьей шкурой еще скрывался ребенок. Когда он нашел ее в капкане, они оба были детьми. Джекоб почесал ее за острыми ушами. Такая красавица. В любом из образов.

– Будь осторожна. Охотники уже в пути.

Словно ей надо было об этом напоминать.

Она легонько куснула его за руку – лисий способ продемонстрировать свою любовь – и бесшумно скрылась на невесомых лапах среди деревьев.

Джекоб уставился на визитку, которую все еще держал в руках. Надо было попросить Уилла побольше разузнать про его странного благодетеля. И где были его мозги?

Да, Джекоб, где? Смерть уже сидит у тебя на закорках. Норебо Джон Ирлкинг подождет. Даже если тебе не по нраву цвет его глаз.

Он бросил карточку в траву. Месяца два-три… Два дня на пароме – и кто знает, сколько времени еще, – чтобы отыскать в Альбионе голову. Потом обратно в Лотарингию и в Аустрию, на поиски сердца и руки. Сотни миль со смертью на закорках. Вполне может статься, он получил этот свой последний шанс слишком поздно.

Ветерок, пробежавший по его мокрой от пота рубахе, принес с собой вонь близкого болота. Две луны исчезли за темными облаками, и мир вокруг на миг показался таким мрачным и чужим, словно хотел напомнить ему, что он здесь в гостях.

Где предпочитаешь умереть, Джекоб? Здесь или там?

Ветер сдул в огонь несколько вялых листьев, а с ними и карточку Ирлкинга.

Она не горела.

Листья, лежавшие сверху, рассыпались в прах, но визитка осталась невредимой, такой же, какой Ирлкинг ее сунул ему в руку. Джекоб обнажил саблю и поддел карточку острием из пламени. Подняв визитку, он обнаружил, что бумага оставалась белоснежной.

Волшебная вещица.

И как она попала в другой мир? Что за вопрос, Джекоб? А как попал туда бутылочный джинн? Но кто пронес визитку сквозь зеркало? И знал ли Ирлкинг вообще, что такое он сунул ему в руку? Слишком много вопросов, и у Джекоба было недоброе чувство, что ответы на них будут ему не по вкусу.

Он повернул карточку. Ее обратная сторона была сплошь испещрена словами, и когда он провел по ним пальцами, на них остался след от чернил.

Джекоб, добрый вечер.

Я очень сожалею, что наша встреча было такой мимолетной, но надеюсь, что в будущем мы будем видеться очень часто. Полагаю, я мог бы так или иначе способствовать тебе в твоих нынешних поисках. Разумеется, не совсем безвозмездно, однако моя цена не будет непомерно высока для тебя, обещаю.

Едва Джекоб дочитал до конца, надпись поблекла, осталось только имя Ирлкинга.

Глаза цвета травы.

Лепрекон? Или один из гильхов, которых ведьмы на севере, где-то в Суоми, согласно поверьям, лепили из глины и вызывали к жизни своим хохотом? В Чикаго? Нет. Должно быть, это какой-то дешевый трюк, шутка старикашки, случайно завладевшего волшебной вещицей. Сначала Джекоб хотел выбросить карточку, но потом завернул ее в золотоносный платок и сунул обратно в карман. Лиска права. Надо поспать. Но едва он улегся рядом с умирающим огнем, как откуда-то раздались выстрелы, а он все лежал и вслушивался в темноту, пока спустя несколько часов не услышал тихую поступь лисицы, после чего Лиска расстелила подле него свое одеяло.

Скоро она задышала так тихо и ровно, как дышат только во сне, и Джекоб, окутанный ее теплом, наконец тоже уснул, позабыв о кошмарах, его поджидавших, и о карточке, принесшей слова из другого мира.

15. Паучья почта

Экипажи и рысаки. Шарль, король Лотарингии, коллекционировал их, как некоторые собирают портреты актрис. Экипаж, в котором сидел Неррон, был выкрашен в национальные цвета Лотарингской земли, а дверцы его – усыпаны алмазами. В выборе костюмов вкус Горбуна отличался гораздо большей изысканностью. Неррону пришлось потрудиться, чтобы найти место, скрытое от глаз королевских шпионов и лазутчиков Ониксов, ибо то, что ему предстояло выяснить, не касалось ни тех ни других.

Но где застрял этот Джекоб Бесшабашный? Ведь не могла же его так надолго задержать в склепе мелкая неувязка с дверью. Первое правило охоты за сокровищами (да и жизни вообще): нельзя недооценивать своего противника.

Стало быть – где же он?

Неррон достал из-под ящеричной рубашки медальон – одно из самых драгоценных своих сокровищ – и выпустил паука. Паука этого он украл в свой пятый день рождения – и тем самым спас себе жизнь. Ониксы собирали всех своих бастардов от пяти до семи лет во дворце на берегу подземного озера, такого глубокого, что мурены, обитавшие в нем, по рассказам, вырастали до ста метров в длину. Неррон совершенно не понимал, почему его мать не проявляла никакой радости по поводу оказанной им чести и лишь скупо роняла одно-два слова ему в ответ, пока он восторгался чудесами подземного дворца. До сих пор обиталищем им служило углубление в скале, с выдолбленной нишей для спанья да столом, где его мать шлифовала малахит, такой же, как ее собственная кожа. Неррон не отличался ни ростом, ни красотой – ничем, что ценили бы Ониксы, – и его матери было ясно, что это означает. Лорды Ониксы не желали, чтобы их кровь текла в ком попало. Бастардов, не прошедших выбраковки, выбрасывали в озеро, на берегу которого стоял дворец. Однако когда пятилетнее дитя, дожидаясь своего приговора в библиотеке, умудрилось похитить драгоценное шпионское орудие, они решили, что в будущем оно может оказаться полезным.

Паук выглядел заспанным, но тотчас же пустился в пляс, едва Неррон ткнул его в бледное брюшко когтем.

Пауки-близнецы.

Редкие и очень ценные.

Он затратил долгие месяцы на то, чтобы научиться понимать, что такое выписывают восемь ног на поверхности его ладони. Их пантомима напоминала танец, исполняемый пчелами, когда им надо указать своим соплеменникам путь к многообещающим цветам. Но паук сообщал не о том, что видел сам, а о том, что довелось подсмотреть его брату-близнецу, а тот забрался в усыпальнице Гуисмунда на одежду Джекоба Бесшабашного.

Голова. Рука. Сердце. За чем отправиться сначала?

То, что выплясывал паук, напоминало обрывки беседы: «…Один старый друг… не знаю… да уже давно… два-три часа на пароме…»

Паром… Это может означать только Альбион и тем самым – запад. Прекрасно. Одна мысль о Большом проливе и то вызывала у Неррона тошноту. Морская болезнь гоилов… Если голова в Альбионе, то Бесшабашный окажет ему неоценимую услугу, разыскав ее там и переправив на континент.

Паук плясал дальше, но его брат-близнец был ужасно болтлив и тараторил все, что успевал схватить на лету. Какая, к черту, разница, какого цвета небо над Бесшабашным, или чем там пахнет, или останется он спать под открытым небом или выберет гостиницу? Ну, давай же. Куда именно держит путь Бесшабашный? Он уже в курсе, где ему искать сердце и руку? Но паук все вытанцовывал меню какой-то фландрской гостиницы. Проклятье, если бы эти бестии были чуть-чуть поумнее…

– Это ты тот гоил, который сопровождает принца?

Не голос, а влажное нашептывание.

Водяной стоял перед окошком кареты, чешуйчатый, как ящерицы, из чьих шкурок были пошиты одежды Неррона. Шесть глаз были бесцветны, как вода в поилке для лошадей.

Гоил, который сопровождает принца. Ну вот, приехали…

– Его высочество ждет. – У водяного каждое слово звучало как угроза.

Чудно. Его высочество может ждать хоть до посинения. Неррон посадил паука обратно в медальон.

Униформа водяного, шествующего к нему через двор перед королевской резиденцией, колыхалась волнами, словно все его тело протестовало против подобного платья. Дома, в омутах, водяные обыкновенно прикрывали свои чешуйчатые туши лишь водорослями и тиной. На суше они были тоже не бог весть какими чистюлями. Редкая тварь вызывала у гоила большее отвращение.