Беззвездный Венец - Роллинс Джеймс Страница 19

Но тут ей на горящий в лихорадке лоб легла холодная ладонь. Мягкий голос шепнул на ухо:

– Дитя мое, успокойся! Тебе больше ничего не угрожает.

Никс с трудом вернулась в собственное тело, не столько подчиняясь словам настоятельницы, сколько споря с ними.

– Нет… – прохрипела она.

Даже этот слабый протест полностью лишил ее сил. Девушка тяжело вздохнула, втягивая едкий запах настоек, травяных отваров, увядших стеблей высохшей травы. И все же мучительно-болезненный свет не угасал.

Никс попробовала поднять руку, затем другую – однако ее по-прежнему крепко удерживали за запястья. Зажмурившись, она повернула голову в сторону, но ослепительное сияние разливалось повсюду. Укрыться от него было невозможно.

– Развяжите ее, – приказала Гайл.

– Но, если у нее опять начнутся судороги, она поранится… – начал было возражать какой-то мужчина.

– Теперь мы должны помочь ей пробудиться, физик Ойрик, иначе она, возможно, никогда не очнется. Боюсь, она еще слишком слаба. Девочка проспала почти целый оборот луны. Если она снова провалится в этот отравленный сон, то больше никогда из него не вырвется.

Никс ощутила рывок, затем еще один, и ее запястья освободились. Она подняла свои трясущиеся руки, защищаясь от яркого света. Слова настоятельницы сдавили ей грудь. «Целый оборот луны». Как такое могло быть? Девушка до сих пор чувствовала огромное давление чудовищных когтей, острые клыки, впивающиеся в ее плоть. Она была уверена в том, что с момента нападения прошло не больше одного колокола. Но, если Гайл говорит правду, уже почти закончилось лето.

Поднеся руки к лицу, Никс нащупала повязку, закрывающую глаза. Она потрогала ткань, и кто-то снова ухватил ее за руки.

– Не надо, дитя мое! – предупредил ее школьный физик.

У Никс не было сил сопротивляться. Впрочем, она и не пыталась. К этому времени темнота уже начинала потихоньку объедать по краям ослепительное сияние. Девушка приветствовала ее возвращение, ее знакомые, привычные ощущения. Она уронила руки на кровать, внезапно чувствуя бесконечную усталость, каменным ступором придавившую ей кости.

– Нет! – резко произнесла Гайл. – Подними голову! Быстро!

Никс почувствовала, как чья-то ладонь подхватила ее под затылок и оторвала голову от подушки. Чьи-то пальцы сняли повязку с глаз. Хотя действовали они осторожно, ее голова безжизненно моталась из стороны в сторону при каждом обороте ткани. От этого ей стало не по себе. А тем временем темнота все туже сжималась вокруг свечения в центре.

– Кажется, я предупреждал, что лучше оставить ей глаза завязанными, – пробормотал физик Ойрик. – Чтобы ей было проще.

– Предосторожность, порожденная надеждой, – ответила Гайл. – Однако сейчас подобная предосторожность сопряжена с чересчур большим риском. Девочка даже теперь готова вот-вот провалиться обратно в забытье. Мы должны сделать все возможное, чтобы это предотвратить.

Один последний рывок – и повязка спала с лица Никс, скользнув концом по щеке. Девушка нашла в себе силы поднять руку выше, защититься от ослепительного света. Она еще крепче зажмурилась. И тем не менее сияние сверлило ей голову, прогоняя темноту прочь, сжигая ее дотла.

Но тут чьи-то пальцы схватили ее за подбородок, и влажная тряпка, пахнущая отваром горных трав, размягчила песчаную коросту, закупорившую ей веки.

– Не сопротивляйся, дитя мое, – успокоила ее Гайл. – Открой глаза.

Никс попыталась отказаться, отдернуть голову, однако пальцы лишь крепче стиснули ей подбородок.

– Делай, как я говорю! – строго произнесла настоятельница тоном, подчеркивающим ее высокое положение в обители. – Иначе сгинешь навсегда!

Никс хотела противиться, однако приемный отец слишком хорошо вышколил ее относиться с почтением к сильным мира сего. Она чуточку приподняла веки и вскрикнула от боли. Свет – такой же ослепительный, как темнота, которую Никс знала всю свою жизнь, – обжег ей глаза свежей крапивой.

Неудержимо хлынули слезы, смывая с глаз остатки грязи и гноя. При этом они также расплавили резкий свет, превратив его в водянистое сияние. В расплывчатой дымке поплыли силуэты, чем-то напоминающие тени в солнечный летний день. Но только после каждого болезненного моргания силуэты становились четче; краски, о которых девушка прежде могла только догадываться, расцветали во всем своем великолепии.

Сердце затрепетало в груди подобно напуганному лирохвосту в клетке. Никс повалилась назад на кровать – прочь от невозможного: двух лиц, обращенных к ней. Физик Ойрик смотрел на нее, его сморщенное лицо напоминало болотную сливу, слишком долго провисевшую на солнце. Взгляд девушки прошелся по каждой морщинке. Прежде, когда ее зрение было затуманено, цвета – то немногое, что она могла видеть в самый ясный день, – всегда оставались грязными и мутными.

Но сейчас…

Никс смотрела на Ойрика, зачарованная сияющей голубизной его глаз, гораздо более ярких, чем самое чистое небо, какое она только видела.

Физик повернулся к своей спутнице, и его лысина сверкнула в лучах солнца, проникающих в единственное окно помещения.

– Похоже, настоятельница Гайл, ты была права, – сказал он.

Гайл не отрывала взгляда от Никс.

– Ты нас видишь, дитя мое, или это не так?

Ошеломленная, Никс молча таращилась на нее. Настоятельница оказалась смуглой, ее кожа была гораздо темнее, чем предполагала Никс. Девушка знала, что настоятельница родилась далеко на юге, в землях Клаша. Однако волосы ее, заплетенные в косы и уложенные на голове в узел, были белые как мел. А глаза оказались зеленее любого залитого солнцем пруда.

Судя по всему, внимание девушки не укрылось от настоятельницы. В уголках ее губ заиграла улыбка. Глаза смягчились от облегчения. Хотя, если честно, Никс не могла быть уверена ни в чем. Ей еще никогда не приходилось наблюдать за тонкой игрой чувств, и она не знала, правильно ли их интерпретирует.

Наконец она ответила на вопрос настоятельницы кивком.

«Я вас вижу».

Хотя Никс должна была бы радоваться такому немыслимому чуду, она сейчас испытывала только страх. Где-то в темноте, оставшейся позади, до сих пор были слышны крики, доносящиеся из этих теней.

Настоятельница словно почувствовала этот внутренний ужас: улыбка у нее на лице погасла. Она потрепала девушку по руке.

– Теперь ты должна поправиться. Надеюсь, ты наконец нашла выход из отравленного забытья.

Не желая показать себя неблагодарной, Никс снова послушно кивнула.

Однако чувствовала она себя совсем по-другому.

Хотя она каким-то чудодейственным образом обрела способность видеть, Никс ощущала себя, как никогда, потерянной.

На следующий день Никс пила жидкую кашицу, зажав миску ладонями. Все еще слишком слабая, она была вынуждена держать миску обеими руками.

Отец сидел на табурете рядом с койкой, опираясь подбородком на палочку. Он старался подбодрить девушку своей улыбкой, однако лоб у него был в складках.

– Это бульон из куриных костей с овсяной крупой. – Оглянувшись на дверь, отец нагнулся к Никс. – И еще я добавил капельку сидра. Это должно быстро привести тебя в порядок, я точно знаю.

В его последних словах прозвучала надежда.

– Не сомневаюсь. – Чтобы его успокоить, Никс отпила большой глоток, после чего поставила миску на столик.

Она обвела взглядом маленькую келью, расположенную в крыле физика Ойрика: покрытые лишайником голые каменные стены, узкое окошко под потолком, пучки сушеных трав под балками перекрытий. Одинокий огонек робко плясал в закопченном масляном светильнике. Девушка до сих пор поражалась мелочам, открывшимся для нее: обрывки шелковой паутинки, трепещущие в углу, плавающие в лучах солнца пылинки, источенная короедами древесина балок. Чувства переполняли ее. Ну как можно постоянно справляться с таким изобилием подробностей? У Никс от избытка впечатлений болела голова.

Повернувшись к отцу, она посмотрела ему в глаза, стараясь рассеять горящую в них тревогу.