Диана Гэблдон - Путешественница. Книга 2. В плену стихий Страница 22

– Кошмар… Но я не понимаю, при чем здесь…

Бросив беглый взгляд на мистера Уиллоби, я удостоверилась, что он не слышит меня, потому что ветер дул в мою сторону. Но даже если бы он захотел подслушать нас, вряд ли он так хорошо понимал английскую речь.

Джейми раскрыл ладонь и спросил:

– Если моя ладонь – это стопа, что будет, если пальцы подогнуть к пятке?

Чтобы я яснее представила, он согнул пальцы, но я все равно не понимала.

– Что будет? А что должно быть?

Тогда он сунул палец второй руки в кулак и произвел характерный жест.

– Получится дырка, сечешь?

– Да ну нет, ты сочиняешь! Не обманывай меня! Не может быть!

Джейми снисходительно улыбнулся:

– Это правда, англичаночка. К сожалению, это правда, они так делают. Китайчонок утверждает, что для мужчины это самый хороший способ почувствовать неземное удовольствие.

– Ох он и извращенец!

Мой праведный гнев рассмешил Джейми.

– Матросы того же мнения, что и ты, представь. Конечно, европейки выглядят иначе, но у меня есть подозрение, что мистер Уиллоби не отчаивается и пытается добиться, чтобы его любили таким фантастическим образом.

Теперь стали ясны причины такого настороженного, если не сказать враждебного отношения команды к мистеру Уиллоби. К своему удивлению, я поняла, что хоть матросы и отпускают соленые шуточки, к женщинам они все же относятся романтически по той простой причине, что очень редко видят девушек и еще реже с ними общаются.

Я послала китайцу недружелюбный взгляд, который, конечно, он не мог заметить.

– Хорошо, с женщинами ясно, а моряки? Что они ему сделали?

– Здесь уже идейные соображения, – съязвил Джейми. – Мистер И Тьен Чо полагает, что жители Поднебесной – люди, а все прочие – варвары.

– Ого…

Как на грех, немытые ноги Броди Купера как раз проворно спускались по вантам, и мне подумалось, что отчасти китаец прав.

– Ну хорошо, а ты тоже варвар?

– Ну конечно, англичаночка, кем же мне еще быть, как не варваром. Мистер Уиллоби называет меня дурно пахнущим гао-фе, что по-китайски значит «демон-чужеземец». К этому он добавляет «хуан-шу-лан», то есть я еще и вонючий, подобно хорьку, если я ничего не путаю. А моя морда походит на морду горгульи.

– Неужели ты слышал это от него самого?

Как-то не верилось, чтобы китаец благодарил за спасение жизни таким странным образом, но Джейми резко заявил:

– Разве не знаешь, как алкоголь действует на плюгавых мужчин? Едва пригубив, они уже несут околесицу, из которой следует, что они могучие плечистые великаны, а все вокруг – пигмеи. Бренди действует чудесным образом, прямо волшебный эликсир, от которого самомнение возрастает в разы.

Кивнув в сторону мистера Уиллоби, истово сидевшего под мачтой, Джейми продолжил:

– Будучи трезвым, он говорит не так много, но, будь уверена, в мыслях он обзывает тебя последними словами. Беспрестанно злится, потому что понимает: кабы не я, он бы давно уже не жил – выбросили бы в море через окошко. Да и сейчас тоже могут выбросить.

Я сообразила, отчего мы стоим на палубе и отчего проходящие мимо матросы посылают в сторону китайца свирепые взгляды, но не решаются его тронуть: Джейми защищал своего странного друга, из-за которого столько раз попадал в передряги, но был готов рискнуть ради него снова.

– Выходит, что китаец жив только твоими молитвами и вообще питается за твой счет, и при этом поносит тебя последними словами! Вот и думай о человеческой благодарности…

– Что поделать.

Джейми убрал со лба прядь волос, выбитую ветром, и приблизился ко мне так, чтобы наши плечи почти касались.

– Он может говорить что ему заблагорассудится, потому что по-китайски никто не понимает. Кроме меня.

– Да? Как же он общается?

Я положила ладонь на ладонь Джейми.

– Конечно, я не специалист по китайскому языку, правду говоря. – Джейми опустил глаза и принял сосредоточенное выражение. – Но я прекрасно знаю, что значит жить, когда у тебя есть только гордость и единственный друг. Поэтому я считаю, что понимаю его как никто другой.

Мне подумалось, что этим единственным другом Джейми был, скорее всего, Иннес, если исходить из рассказов последнего. Я тоже знала, что значит иметь всего лишь одного друга, которому можно по-настоящему довериться, – я знала это благодаря Джо Эбернети.

– Знаешь, я понимаю тебя. У меня была похожая ситуация в больнице…

Неистовый крик не дал мне закончить фразы: кричали из камбуза, находившегося под нами.

– Тысяча чертей! Пускай жарят тебя на сковородке в кипящем масле! Проклятое свиное рыло! Вонючий ублюдок!

Проклятия звучали все громче, и матросы уже удивленно поглядывали на люк камбуза, соображая, что кричат оттуда. Взбешенный кок не замедлил явиться из люка, высунув оттуда голову в черном платке, и осыпал нас новой порцией брани:

– Вы, жирные лентяи! Какого лешего вылупили баньки? Пожиратели говна! Шевелите мозгами и ползите сюда! Дайте двух увальней, пускай поработают немножко! Или вы думаете, что я буду таскать это дерьмо сам? На одной ноге да туда-сюда по трапу? Живо вытащите эту гадость и за борт ее, за борт! Да немедленно!

Отдав такое распоряжение, мистер Мерфи скрылся в люке. Пикар вскинул брови и приказал молодому матросу спуститься в камбуз.

Довольно быстро мы поняли, в чем дело: в кухне загромыхала тяжеленная посуда и донесся мерзкий запах.

– О боги, что это?

Я быстро достала носовой платок: дни, проведенные на «Артемиде», приучили меня всегда иметь при себе кусочек ткани, смоченный грушанкой, для облегчения дыхания в условиях вони.

– Что так мерзко пахнет?

– Думаю, что дохлая лошадь, – отозвался Джейми, зажимая длинный нос. – Запах говорит о том, что она сдохла несколько месяцев назад, никак не позже.

Моряки, стоявшие вокруг, не выбирали выражений и откровенно говорили, что думают по поводу этой вони на борту. Из люка была вытащена громоздкая бочка, которую теперь кантовали по палубе Мейтленд и Гросман. Их зеленые физиономии и отвратительная желто-белая масса, колыхавшаяся в бочке, очень походившая на копошащихся червей или личинок, дополняла картину и заставляла думать о том, что кок недаром устроил разнос команде.

– Гадость! – прошипела я.

Ребята тащили бочку молча, но им, по всей видимости, тоже хотелось сказать пару словечек покрепче моего. Подкатив свою ношу к борту, они с видимым усилием перебросили ее в море.

Матросы, не занятые вахтой, ринулись смотреть, как бочка качается в кильватере. Мистер Мерфи тоже был здесь – он витиевато описывал свое отношение к поставщику, у которого купил будто бы свежую конину. Один из моряков, итальянец Манцетти, невысокий ростом и с собранными в конский хвост волосами, клал порох на полку.

– Здесь акула. Отличная еда, если пристрелим, – объяснил он, сверкая белозубой улыбкой.

– Да, коль уж повезет, – отозвался Стерджис.

Так, значит, они собираются убить акулу из мушкета прямо с корабля! Матросы сгрудились поглазеть, как будут убивать акулу. Мне было известно, что здесь водятся акулы, более того – я сама видела, как темные тени легко плывут за кораблем, помогая себе серповидными хвостами. Мейтленд показал их мне вчера ночью.

– Глядите!

Несколько матросов вскричали одновременно, завидев, как бочка со зловонным содержимым подскочила от удара и завертелась. Манцетти навел мушкет на бочку. Бочка дернулась еще несколько раз подряд, но итальянец не спешил стрелять.

В воде было тяжело что-либо рассмотреть, но над водой можно было заметить быстрое движение, за которым последовал толчок. Когда бочка крутилась, я увидела, как над водой появился спинной плавник громадной рыбины. Манцетти выстрелил. Звук выстрела получился не очень громким, зато облачко дыма понесло ветром мне в глаза.

Моряки, наблюдавшие за процессом, закричали, из чего я сделала вывод, что Манцетти попал. Бурое пятно на воде вокруг бочки говорило о том же.

– Но куда попал итальянец – в акулу или в бочку? – поинтересовалась я у Джейми.

– Вообще говоря, в бочку. Зато выстрел знатный.

Манцетти выстрелил еще, затем еще раз. Бочка, подталкиваемая акулами и вертевшаяся от выстрелов, плясала в воде; дерево разлеталось от ударов акульих зубов, и под ним на воде выступала кровь. Морские птицы не замедлили явиться, чтобы полакомиться кониной, и ныряли вниз.

– Не выйдет. Я не попаду в акулу – очень далеко, – заявил Манцетти, утирая лоб рукавом.

От напряжения он вспотел и был весь мокрый. Пороховая гарь осела ему на лицо и на одежду, так что рукав, которым он утирался, оставил на его физиономии белую полосу, сделавшую его похожим на енота.

– Акулья вырезка – неплохое лакомство, – произнес капитан, тоже наблюдавший за бесплодными попытками итальянца убить акулу. – Месье Пикар, как вы смотрите на то, чтобы спустить лодку на воду?

Боцман, которому был адресован вопрос, согласился с этим рискованным предложением и отдал приказ спустить лодку. В нее поместились вооруженный Манцетти и трое матросов, державших веревки и остроги, предназначенные для убийства. «Артемида» круто заложила к ветру и приблизилась вплотную к тому, что осталось от бочки.