Фаза ингибиторов - Рейнольдс Аластер Страница 24

Я метнулся к Сидре, схватил ее левой рукой за горло, а правой ударил под ребра. Притиснул ее к стене. Сильнее сдавил глотку, вонзил пальцы в живот. Сидра ударила меня кулаком в лицо, затем ее локоть врезался мне в горло. Что-то хрустнуло в трахее или гортани, я попытался вздохнуть, но не смог. Оторвав мои пальцы от своего горла, она двинула меня коленом в пах. Я опрокинулся на стол и услышал треск собственного позвоночника. Очередная попытка вздохнуть ни к чему не привела.

Сидра рассмеялась. Ее глуховатый горловой смех напоминал грохот сыплющихся в ведро камней. Подняв ногу, она придавила меня к столу, заставила выгнуть спину. Я почувствовал: еще немного – и не выдержит хребет…

– Знаешь… – Она помедлила, потирая шею. – Знаешь, меня бы даже слегка разочаровало, если бы ты не попытался.

– Буду пытаться и дальше, – прохрипел я, с трудом втягивая в легкие воздух.

– Но не здесь и не сейчас. Сейчас ты отправишься спать.

Сидра рывком поставила меня на ноги, и в помещение вплыли шесть или семь белых шаров, которые засуетились вокруг меня, хватая членистыми манипуляторами. Я сопротивлялся, но сил уже не осталось.

Сидра ничего не приказывала вслух, но шары явно знали, что делать. Подхватив меня, точно куклу, и не позволяя прикасаться к поверхностям, понесли в анабиозную камеру. Путь оказался недолгим, как будто за ночь замысловатые коридоры лабиринта распрямились и укоротились. В камере ждали две капсулы, стоявшие бок о бок под углом сорок пять градусов к полу – покрытые ребрами радиаторов хромированные зеленые коконы, возле каждого – пульт управления. В отличие от похожей на гроб капсулы, доставившей Сидру в Солнечный Дол, эти устройства открывались вдоль; лепестки ждали момента, когда им снова позволят сомкнуться в непроницаемый замок.

Сопротивляться я был уже не способен – как сонный малыш, которого укладывают в кроватку. Хотя мысли о борьбе никуда не делись, тело окончательно сдалось. Шары с удивительной нежностью возились со мной, а Сидра наблюдала за ними, уперев руки в бока.

– Ты говорила, что у тебя есть дела в какой-то другой системе, – сумел прохрипеть я. – Где?

– Тебе вовсе незачем забивать этим голову.

– И все-таки скажи. Если я для тебя хоть что-то значу.

Сидра взглянула на меня с отстраненной жалостью:

– Ладно, скажу. Мы сделаем короткую остановку в системе Йеллоустона, на орбите Эпсилона Эридана. Я должна забрать там кое-что важное.

– Что именно?

– Гидеоновы камни.

– Боюсь, мне это ни о чем не говорит.

– Если бы говорило, я бы всерьез заволновалась.

– Что такое гидеоновы камни, Сидра?

Она слегка наклонилась, будто собираясь спеть колыбельную.

– Они помогут нам убивать волков. И если все сложится хорошо, мы убьем очень много волков.

– Я видел кое-что в окошко. Лопасти и спирали.

– Ага… Видел, значит?

– Ты сама прекрасно это знаешь, – прохрипел я. – Тебе известно все, что со мной происходило с того момента, как я оказался на этом корабле. Что это за штука?

– Хочешь испортить сюрприз?

– Пожалуй, да.

Она вздохнула с таким видом, будто я расстроил некую игру.

– Это еще одно, что может нам помочь. Не оружие, но то, что способно создать оружие. И для того чтобы оно работало как надо, нужны гидеоновы камни. – Сидра коснулась пальцем ямочки над моей верхней губой. – Но я об этом позабочусь, малыш. А теперь отдыхай. Тебе не о чем беспокоиться. Ты нужен мне свежим – для знакомства с ними потребуются все твои силы, как душевные, так и телесные.

– С кем – с ними?

– С жонглерами образами, – произнесла Сидра таким тоном, будто именно этого ответа я должен был ждать.

Часть вторая

Иоанн Богослов

Глава 7

На Марс падали шестеро спящих.

Капсула, в которой они находились, отделилась от корабля у самой границы запретной зоны. Вместе с ней корабль покинули девятнадцать обманок с теми же размерами и массой, чтобы сбить с толку и перегрузить наши орбитальные системы защиты. Под этим прикрытием капсула с изменниками должна была проскользнуть через барьер и опуститься на поверхность.

Знакомая тактика. Мы были к ней готовы.

За девять месяцев, прошедших с начала войны, мы имели дело с бесчисленным множеством подобных попыток. Изменники прилетали из всех областей системы. Проще было бы сбивать сами корабли, не дожидаясь, когда они окажутся у границы запретной зоны, но мы по глупости заключили ряд военных соглашений, сделавших такую меру проблематичной. На кораблях часто бывали живые щиты – гражданские заложники, не полностью обращенные в идеологию сочленителей. Убийство большого числа гражданских выглядело бы не лучшим образом, и нам приходилось следить за кораблями, но не открывать огня, пока они не попытаются кого-то высадить. Любые спускаемые капсулы считались законной добычей, но лишь после того, как войдут в запретную зону, включавшую орбиту Деймоса, внешнего из двух крошечных марсианских спутников.

Чтобы ликвидировать эти капсулы, требовалась безупречная работа орбитальных систем слежения и орудийных платформ, и за последнее время они накопили изрядный опыт. Эффективность перехвата теперь составляла девяносто шесть процентов, то есть успешной бывала от силы одна попытка достичь поверхности из двадцати. Враг знал об этом не хуже нас, именно потому он все чаще пользовался обманками. В ответ мы установили больше пушек и усовершенствовали алгоритмы различения целей.

При таких мерах у этой новой капсулы практически не оставалось шансов.

Когда она оказалась в радиусе действия систем слежения, те выпустили лазерные лучи в сторону каждой из двадцати возможных целей. Фотоны отразились от их корпусов и вернулись назад. Измерив фазовые смещения между переданным и отраженным светом, можно было обнаружить едва заметные колебания внутри капсул. Лишь из одной исходил сигнал особой формы. Анализ Фурье показал, что он соответствует сердцебиению шести человек. Соответствующим образом изменив приоритеты, пушки сосредоточили внимание именно на этой капсуле, игнорируя остальные девятнадцать. Вряд ли стоило сомневаться, что рано или поздно сочленители найдут способ обманывать детекторы сердцебиения.

Пушки выплюнули высокоскоростные рельсотронные снаряды. Попасть в цель удалось не сразу – капсулы меняли направление, что осложняло прогнозирование траектории. У нас имелось лучевое оружие – более мощная версия лазерного детектора, – но его было трудно разворачивать, оно медленно заряжалось и не так быстро поражало жертву, как один хорошо нацеленный снаряд. Все-таки численный перевес был на нашей стороне. При наличии многих орудий, расположенных вокруг Марса на разных орбитах, в системы слежения можно было одновременно загрузить несколько разных прогнозных траекторий.

Рано или поздно – пусть даже в девятнадцатый раз из двадцати – одна из пушек сделает верный выстрел.

Одна за другой превращались в ничто обманки. Как правило, для поражения хватало единственного снаряда. Три вероятные обманки прорвались в верхние слои атмосферы, но системы слежения показали, что ни одна даже не пыталась замедлиться, прежде чем врезалась в поверхность на скорости несколько километров в секунду.

Осталась двадцатая – та, в которой бились сердца.

Какое-то время ей везло. Миновали три четких интервала, каждый из которых длился секунды, когда одна или несколько пушек спокойно могли сбить капсулу. Пушки развернулись, их магнетронные стволы вновь изготовились к стрельбе.

Но пушки так и не выстрелили. Сработали системы соблюдения соглашений, временно переведя орудия в безопасное состояние. Часть территории Марса, даже почти полностью заброшенной, оставалась под юрисдикцией демархистов, и артиллерии запрещалось стрелять, если траектория огня пересекала любую из этих зон.

И все же оставалась одна пушка, которая могла сбить капсулу.

Это орудие находилось на самой низкой орбите, и его позиция предполагала, что выстрел уйдет вверх и в сторону от Марса, а не вниз. Даже если бы снаряд прошел мимо цели или пробил ее насквозь, он попросту превратился бы в очередной кусок космического мусора, летящий прочь из Солнечной системы.