Дэвид Гоулмон - Первозданные Страница 30

Бэнкс рванулся к задней части фургона, проверив по пути, все ли в порядке с арестованным, и тут одна из задних покрышек автофургона взорвалась, заставив машину заскользить и врезаться в несколько автомобилей, припаркованных вдоль Солано-авеню. Фургон закрутился, а потом замер. Томас не сумел ничего предпринять: в ветровое стекло ударило пятнадцать пуль мелкого калибра, разбив его и попав в водителя и самого Бэнкса. Тела двух убитых подпрыгнули, когда в них угодили пули, а небольшой взрыв ошеломил тех, кто еще был жив.

Задние двери распахнулись, и не успели двое еще живых агентов опомниться, как в фургоне очутились трое мужчин в масках-балаклавах.

– Этот, – сказал один из атакующих, показав на Чавеса.

Он вскинул пистолет и быстро выстрелил в ошеломленных агентов, выпустив в каждого по две пули.

Когда Хуана вытащили из фургона, у него кровоточил порез на лбу и сильно текла кровь из ушей. Он пытался вопить, но ни один звук не вырывался из его рта, а если и вырывался, вокруг было так шумно, что он не слышал сам себя. Пятнадцать человек окружили фургон, и из сгущающейся тьмы внезапно появился маленький вертолет «Белл» – в его черной окраске отражались горящие на улице машины. Вертолет на несколько секунд завис в воздухе, а потом опустился на дорогу, и его двойные лыжи громко стукнули по теплому щебеночному покрытию. Чавеса подвели к вертолету и швырнули внутрь. Маленький «Белл» поднялся над Солано-авеню, и тут послышался вой сирен подмоги, приближающейся от Доджер-стэдиум и Элизиан-парка.

Ошеломленные жители района наблюдали, как пятнадцать нападавших спокойно вернулись в шесть своих машин. Там они сняли черные балаклавы и медленно поехали прочь, мимо трех изрешеченных пулями горящих фургонов.

Нападение и похищение вора, известного под именем Хуан Чезаре Чавес, в общей сложности заняло не больше двух минут одиннадцати секунд. Русские доказали, что они все еще одни из самых эффективных киллеров, каких знавала история.

Короткий бреющий полет – и вертолет, оставив позади Лос-Анджелес, аккуратно опустился на маленьком бейсбольном стадионе средней школы Апленда. Люди, работавшие на Сагли и Деоновича почти двадцать лет, быстро и умело перевели Чавеса в автомобиль, ожидающий у стадиона. Остальной штурмовой отряд разбился на три группы: одна осталась с Хуаном, другая двинулась на север, к Ванкуверу, а последняя отправилась обратно в Вирджинию.

Мексиканского вора доставили в логово преступников на Маунтен-авеню, где ему завязали глаза и провели в комнату в задней части большого дома с пятью спальнями. Поскольку в Калифорнии подвалы встречаются нечасто, роль этого помещения выполняла большая хозяйская спальня. Окна были запечатаны алюминиевой фольгой, и дом стоял достаточно далеко от дороги, чтобы расстояние делало его практически звуконепроницаемым. К тому же владельцам дома помогали горы Сан-Габриель, гасившие любой вопль, который мог раздаться из дома.

Вора усадили в большое кресло и сняли с его глаз повязку. Один из захвативших его русских, невысокий человек с глазками-бусинками и хорошо ухоженной бородой, шагнул вперед, когда Чавес, дрожа с ног до головы, заморгал от ярких огней. Русский снял с него наручники, улыбнулся пленнику, который был даже еще менее высоким, чем он, и похлопал его по плечу:

– Не беспокойтесь, друг мой: несколько вопросов от моего работодателя – и скоро вы окажетесь на свободе.

Это заверение ничуть не успокоило пленника. Хотя при нем не назвали никаких имен, он знал, кто его захватил. Сагли и Деонович были широко известны в преступных кругах благодаря своей способности находить и приобретать уникальные предметы старины. А еще о них говорили как о людях, имевших стальные нервы и нацеливавшихся не только на отдельные вещи, но и на целые коллекции. Ювелирные изделия, иконы, картины, скульптуры – двое русских гангстеров забирали все подчистую, иногда тишком, а иногда пуская в ход самые жесткие методы. Особенно хороши они были в последнем, как много раз предупреждал Чавеса его бывший работодатель и чему он сам только что стал свидетелем.

Дверь спальни открылась, и в комнату шагнул очень коротко стриженный высокий человек. Сквозь слепящие огни мексиканец увидел, что он ест гамбургер. Крепко сжимая булочку в обертке, он шагнул к пленнику и откусил большой кусок. На здоровяке была черная футболка под черной легкой однобортной курткой, и он во всех отношениях мог сойти за обычного южнокалифорнийского бизнесмена… Если не считать глаз. В больших карих глазах не было ни грана человечности, когда он созерцал сидящего перед ним Чавеса.

Человек в последний раз откусил от гамбургера в желтой обертке и протянул его своему напарнику, который говорил с Хуаном Чезаре минуту назад. Вытащив из нагрудного кармана носовой платок, здоровяк медленно вытер рот.

– Выбрось эту дрянь, – велел он.

Он опустил взгляд, а после наклонился, чтобы оказаться с Чавесом лицом к лицу.

– Неудивительно, что вы, американцы, становитесь страной толстяков. Во всем Лос-Анджелесе не найти нормальной еды, – улыбнулся он. – По-моему, фаст-фуд – это быстрая смерть.

Чавес сглотнул, увидев, как высокий мужчина выпрямился и протянул к нему руку. В его пальцах было что-то зажато, и не успел Хуан сообразить, что происходит, как жгучая боль полоснула его по правой щеке. Он завопил, скорее от удара и испуга, чем от боли, которая появилась не сразу. Однако потом пришла и боль, а вместе с ней – обильный поток крови.

– Это просто чтобы привлечь твое внимание, – сказал высокий человек на сносном английском и сделал шаг назад, чтобы полюбоваться результатом своих трудов. – Порез, который я оставил на твоей щеке, вполне можно будет принять за дуэльный, друг мой. В один из периодов европейской истории рубцы от таких ран называли знаками чести. Если ты ответишь на мои вопросы, ты сможешь весело пройти по жизни, рассказывая своим друзьям, что получил шрам в битве со злодеями. А если не ответишь – местному коронеру с огромным трудом удастся тебя сшить, чтобы те же друзья могли взглянуть на похоронах на твои останки.

Чавес открыл глаза. Щека сильно болела, и пленник знал, что она рассечена до кости. Он отчаянно попытался сосредоточиться на человеке, который стоял перед ним, держа открытую опасную бритву, сверкающую в свете ярких ламп.

– Меня зовут Григорий Деонович. Мы с партнером ищем одну вещь, которая находится у тебя. Я говорю о дневнике Петрова, во всяком случае о тех его страницах, которые уцелели. Насколько я понимаю, это ты провернул ограбление Денверского музея естественной истории. Я прав?

– У меня нет дневника, он был…

Бритва мелькнула у него перед глазами – мгновенное предупреждение, что Чавес неправильно ответил на вопрос. Лезвие ударило его над правой бровью, вспоров толстую кожу, и буквально врезалось в кость. Хуан Чезаре завопил и схватился за лицо.

Деонович шагнул назад и дважды махнул бритвой, стряхивая с нее кровь, а потом мотнул головой вправо. Невысокий мужчина шагнул вперед и вытер Хуану лицо, после чего заставил вора взять небольшое полотенце и прижать к двум ранам.

– За неудачные ответы придется очень дорого платить. В следующий раз это будет твоя глотка, товарищ.

Чавес прижал полотенце к лицу, чтобы остановить кровь, понимая, что на сей раз он должен ответить правильно.

– Дневник был отдан человеку, который организовал кражу… Человеку, который заплатил мне за дневник и за несколько других предметов, – проговорил он дрожащим голосом.

– Имя твоего нанимателя? – спросил Григорий, шагнув вперед.

Его лицо превратилось в застывшую маску гнева.

– Он называл себя Эллисоном, но несколько лет назад был известен как Томлисон, прежде чем назвался другим именем…

– Ты не очень-то общителен, – сказал Деонович, занося правую руку, чтобы снова ударить Чавеса.

– Подождите! Подождите! – закричал тот.

– Быстрее, – сказал русский, с каждой секундой все больше злясь.

– Послушайте, мой наниматель, тот, кто хотел заполучить дневник, исчез. Он так и не появился, чтобы заплатить то, что был нам должен. Поэтому… Поэтому… Я сжег дневник, – признался мексиканец.

Деоновичу захотелось громко расхохотаться.

– Ты хочешь, чтобы я поверил, что после стольких хлопот, связанных с кражей предмета из охраняемого музея, к тому же зная, что дневник может привести к несметным сокровищам, ты уничтожил его, рассердившись на неуплату?

– Да откуда, к дьяволу, я мог знать, о чем говорится в дневнике?! Он был написан на русском!

– Итак, дневник уничтожен?

– Да, поэтому вы вполне можете меня отпустить, – проскулил Чавес.

– Да, вполне можем, – сказал Григорий, кивнув невысокому человеку, стоявшему за пленником: это был знак, что с ним пора кончать.