Кендари Блейк - Анна в кроваво-алом Страница 5

После того как дом запечатан, я развожу на заднем дворе костерок, и мы с мамой сжигаем все обнаруженные нами мелочи, которые могли бы иметь значение для прежних жильцов: забытые в буфете лиловые бусы, несколько самодельных подставок под горячее и даже крохотный спичечный коробок, на вид слишком хорошо сохранившийся. Нам не надо, чтобы привидения вернулись за оставленным добром. Мама прижимает мне ко лбу влажный палец. Чую розмарин и прованское масло.

– Мам.

– Правила тебе известны. Каждую ночь на протяжении первых трех суток. – Она улыбается, и ее каштановые волосы в свете костра кажутся тлеющими угольями. – Это обережет тебя.

– У меня от этого прыщи вылезут, – возражаю я, но стереть не пытаюсь. – А мне через две недели в школу.

Она ничего не говорит. Просто смотрит на смазанный травами палец так, словно прикидывает, не приложить ли его между собственных глаз. Но потом моргает и вытирает его о джинсы.

Этот город пахнет дымом и летней гнилью. Привидений в нем больше, чем я ожидал, целый слой активности буквально под ногами: шепотки, заглушаемые человеческим смехом, движение, замечаемое лишь краем глаза. Большинство из них безобидны – печальные холодные пятнышки или стоны в темноте. Смазанные белые пятна, проявляющиеся только на моментальных снимках. До них мне дела нет.

Но где-то там присутствует одно, до которого мне дело есть. Где-то там присутствует то самое, за которым я сюда явился, обладающее достаточной силой, чтобы выжимать воздух из живого горла.

Я снова думаю о ней. Об Анне. Анне-в-Алом. Гадаю, какие фокусы она преподнесет. Интересно, умна ли она? Будет ли парить в воздухе? Смеяться будет или визжать?

Каким образом она попытается убить меня?

Глава 4

Кем бы ты предпочел быть, троянцем или тигром?

Мама задает мне этот вопрос, стоя над сковородкой с кукурузными оладьями. Сегодня последний день, когда меня можно записать в школу, завтра начинаются занятия. Я знаю, что она собиралась сделать это раньше, но была занята налаживанием отношений с несколькими местными торговцами, чтобы они рекламировали ее предсказательские услуги, и выяснением, готовы ли они выставить на продажу ее оккультные товары. Один изготовитель свечей в ближнем пригороде, похоже, согласился добавить ее продукцию в определенную смесь масел, получатся своего рода волшебные свечи в коробочке. Продавать свои совместные изделия они договорились под заказ в магазинчиках по всему городу, а также мама будет поставлять их своей телефонной клиентуре.

– Ну что за вопрос? А варенье у нас есть?

– Клубничное и нечто под названием «ирга»[11], смахивает на чернику.

Делаю кислое лицо:

– Возьму клубничное.

– В жизни надо рисковать. Попробуй иргу.

– В моей жизни и так достаточно риска. Так что там насчет презервативов или тигров?[12]

Она ставит передо мной тарелку с оладушками и поджаренным хлебом, поверх каждой кучки налито нечто, что, отчаянно надеюсь, является клубничным вареньем.

– Веди себя прилично, детеныш. Это школьные прозвища. Ты куда хочешь – в «Сэр Уинстон Черчилль» или в Вестгейтский колледж? Похоже, они на равном расстоянии от нас.

Вздыхаю. Какое это имеет значение? Буду ходить на уроки и писать контрольные, а потом уеду, точно как всегда. Я здесь, чтобы убить Анну. Но чтобы порадовать маму, надо изобразить, будто мне не все равно.

– Папа предпочел бы видеть меня троянцем, – тихо говорю я, и она всего на секунду замирает над сковородкой, прежде чем смахнуть себе на тарелку последнюю оладью.

– Тогда схожу в «Уинстон Черчилль», – говорит она.

Какая удача. Я выбрал школу с чмошным названием. Но, как уже сказано, это не играет роли. Я здесь ради одной-единственной вещи, она сама прыгнула мне в руки, пока я бесплодно гонялся за стопщиком Графства 12.

Оно пришло по почте, просто очаровательно. На закапанном кофе конверте стояли мое имя и адрес, а внутри лежал просто клочок бумаги с именем Анны. Написанным кровью. Я получаю такие подсказки со всех концов страны, со всего мира. Не так много людей умеют делать то же, что и я, но множество людей хотят, чтобы я это делал, и они выискивают меня, расспрашивая тех, кто в курсе и отслеживает мои передвижения. Мы часто путешествуем, но меня достаточно просто найти, если поискать. При каждом переезде мама дает объявление у себя на сайте и всегда сообщает нескольким самым старым папиным друзьям, куда мы направляемся. Каждый месяц как часы на моем воображаемом рабочем столе появляется стопка досье призраков: электронное письмо об исчезновении людей в сатанистской церкви в Северной Италии; вырезка из газеты о загадочных жертвоприношениях животных возле погребального кургана оджибве[13]… Доверяю я только немногим проверенным источникам. Большинство из них – это еще отцовские связи, старейшины круга, куда он вступил еще в колледже, или ученые, с которыми он познакомился в путешествиях благодаря своей репутации. Им я доверяю – они не станут присылать мне пустышки. Они свое дело знают.

Но с годами у меня завелись и собственные контакты. Глядя на небрежные красные буквы, похожие на зарубцевавшиеся следы когтей на бумаге, я догадываюсь, что это наводка от Руди Бристоля. По театральности. По готической романтике состаренного пергамента. Мне как бы предлагается поверить, что призрак сделал это сам: начертал свое имя чьей-то кровью и послал мне словно карточку с приглашением на ужин.

Руди «Ромашка» Бристоль убежденный гот из Нового Орлеана. Он бездельничает, присматривая за баром в недрах Французского квартала, застрявшего где-то в двадцатых, и мечтает оставаться всегда шестнадцатилетним. Тощий, бледный как вампир и злоупотребляет пирсингом. До сих пор от него поступили три хорошие наводки: славная, быстрая работа. Один из тех призраков, повешенный за шею в погребе, нашептывал сквозь половицы, соблазняя новых обитателей дома присоединиться к нему в земле. Я вошел, вспорол ему брюхо и вышел обратно. С этой-то работы Ромашка мне и понравился. Только впоследствии я научился получать удовольствие от его крайне возбудимого характера.

Я позвонил ему, как только получил письмо.

– Эй, чувак, как ты узнал, что это я? – Разочарования в голосе не было, только возбуждение и польщенность, напомнившие мне одного парнишку на концерте «Джонас Бразерс»[14]. Просто фанат. Если ему позволить, он нацепит рюкзак и примется колесить за мной по всей стране.

– Разумеется, ты. С какой попытки тебе удалось заставить буквы выглядеть как надо? Поди и кровь настоящая?

– Ага, настоящая.

– И чья же?

– Человеческая.

Я улыбнулся:

– Собственной писал, да?

В трубке пыхтит и ерзает.

– Слышь, тебе наводка нужна или нет?

– Ага, продолжай.

Я не сводил глаз с клочка бумаги. «Анна». Пусть я знал, что это всего лишь один из дешевых Ромашкиных трюков, но ее написанное кровью имя выглядело красиво.

– Анна Корлов. Убита в 1958 году.

– Кем?

– Никто не знает.

– Как?

– И этого никто не знает.

Все это начинало отдавать лажей. Всегда остаются записи, результаты расследования. Каждая пролитая капля крови оставляет бумажный след как отсюда до Орегона. И его старание придать фразе «никто не знает» зловещее звучание уже действовало мне на нервы.

– Тогда как ты узнал?

– Масса народу в курсе, – ответил он. – Это ж любимая страшилка в Тандер-Бей.

– Страшилки обычно оказываются всего лишь байками. Зачем ты тратишь попусту мое время?

Я потянулся за бумажкой, готовый смять ее в кулаке. Но не стал. Не знаю, почему я изображал скептика. Люди всегда знают. Порой много людей. Но они ничего не предпринимают. Ничего особенного не говорят. При этом себя стараются обезопасить, а на невежду, случайно угодившего в паутину, цокают языком. Им так проще. Это позволяет им жить при свете дня.

– Это не просто страшилка, – настаивал Ромашка. – Расспросами в городе ты ничего не добьешься… если только не спросишь в правильных местах. Она не завлекалка для туристов. Но загляни на любую подростковую девчачью пижамную вечеринку, и я тебе гарантирую: в полночь они будут рассказывать историю Анны.

– Я только и делаю, что шастаю по ночным девичникам, – вздохнул я. Разумеется, Ромашка-то так и делал – в свое время. – Ну так что там?

– Когда она погибла, ей было шестнадцать. Дочь финских иммигрантов. Отец ее к тому времени уже умер, от какой-то болезни вроде бы, а мать держала пансион в центре города. В момент убийства Анна направлялась на школьный бал. Кто-то перерезал ей горло, но это мягко сказано. Голову чуть не начисто снесли. Говорят, на ней было белое праздничное платье, и когда ее обнаружили, оно все уже пропиталось кровью. Потому-то ее и называют «Анна-в-Алом».

– Анна-в-Алом, – негромко повторил я.

– Одни думают, что это сделал кто-то из постояльцев пансиона. Мол, какой-то извращенец увидел ее, ему понравилось, он пошел за ней и оставил истекать кровью в канаве. Другие говорят, это ее ревнивый бойфренд так.