Фредрик Олссон - Конец цепи Страница 5

И проболталась почти четыре часа в городе. Попыталась расслабиться таким же образом, как всегда делала. Отключила телефон, пошла в большой книжный магазин на Местер-Самуэльсгатан, отобрала огромную кучу газет и журналов в отделе зарубежной периодики, пусть большинство из этого она могла прочитать совершенно бесплатно у себя в редакции. А потом расположилась в баре Гранд-отеля и заказала себе невероятно дорогой завтрак, хотя уже ела, и просидела там до тех пор, пока все большие мировые события не вытеснили ее личные проблемы на второй план и не низвели их до уровня не важной безделицы. А закончив с этим, прогулялась по ноябрьскому холодку через весь город до расположенной на Кунгсхольмене редакции.

Наказание не заставило себя долго ждать. Оно сразу обрушилось на нее в форме тысячи ожидавших решения редакционных вопросов, телефонных разговоров, которые ей требовалось провести, и прочих дел. Но теперь она была готова разобраться с ними.

Кристина включила свой мобильный телефон. И начала просматривать электронную почту, в то время как он самостоятельно связался с ближайшей мачтой и известил о своем возвращении в Сеть, что в итоге разрушило ближайшие планы Кристины. Поскольку, когда мобильник запищал, информируя ее о тридцати неотвеченных вызовах, она увидела четыре сообщения от практиканта, согласно которым ей звонили из больницы и просили связаться с ними.

Даже если ее сослуживцы почти наверняка забыли бы, что она начала рабочий день с закрытыми глазами, у всех уж точно надолго осталось в памяти, как она закончила его четыре минуты спустя, торопливо прошествовав к выходу с телефоном в руке.

Вильям просидел неподвижно в своем самолетном кресле по крайней мере десять минут, прежде чем в первый раз пошевелился. И навострил уши в надежде по каким-то звукам, обрывкам разговоров понять, где находится и вместе с кем.

Но так и не получил никаких путеводных нитей.

Он услышал только слабый шум реактивных двигателей, жалостное стенание корпуса самолета, когда машина проваливалась в воздушные ямы, но никаких голосов, никаких шагов, ничего, свидетельствовавшего о присутствии на борту кого-то еще помимо него. Что представлялось обязательным условием.

Внезапно он понял, что голоден. Попытался понять, как давно ел в последний раз, но снова без успеха. Во-первых, он не знал, как долго находился без сознания. Во-вторых, получил внутривенное питание через капельницу в больнице, из-за чего желудок, вероятно, позднее, чем следовало, дал знать о себе.

К сожалению, он понятия не имел, который сейчас час, поскольку в противном случае ему, пожалуй, удалось бы оценить, где он находится и куда они собираются доставить его.

Они. Кто же они такие?

Он скосился на маленький пульт перед своим сиденьем. Какое-то мгновение раздумывал, стоит ли нажать на кнопку со стилизованным изображением стюардессы, но посчитал это глупой идеей и отказался от нее. Вместо этого поднялся, слегка ссутулившись (высота кабины вполне позволяла ему стоять прямо с запасом где-то в дециметр), и за два шага доковылял до маленькой двери.

Он колебался. Взвешивал свои возможности.

Даже если благодаря хорошей звукоизоляции фоновый шум был здесь значительно тише, чем в обычном пассажирском самолете, его по-прежнему хватало, чтобы заглушить любые движения. Если кто-то ждал за дверью, он вряд ли услышал, как Вильям встал и подошел к ней. В теории он смог бы получить значительное преимущество только за счет эффекта неожиданности, внезапно перешагнув порог.

Но на практике, с другой стороны, эффект неожиданности уже перестал бы работать еще до того, как он успел воспользоваться им. Он же по-прежнему находился не в лучшем состоянии из-за всей химии, которую запихал в себя за последние сутки, и был далек от своей прежней формы. То, что ему наверняка удалось бы тогда, не стоило даже пробовать сегодня.

Но он не мог также просто стоять.

И решил рискнуть. Что бы ни ожидало его впереди.

Взялся за круглую ручку. Почувствовал холодный металл на своей ладони.

Повернул. Осторожно. Ручка подалась, через четверть оборота щелкнул замок, и дверь открылась.

К его удивлению, за ней никто не стоял. Никакого оружия и мрачных мин, никого, кто велел бы ему оставаться внутри, пока его не позовут. Поэтому он шагнул вперед, остановился и огляделся. Перед его каютой действительно находился тянувшийся вдоль левого борта самолета узкий коридор с такими же полукруглыми иллюминаторами, как и в помещении, где он проснулся. На полу лежало толстое ковровое покрытие, которое, возможно, стоило половину его сбережений, стены были обиты искусственной огнестойкой кожей. А дальше, всего в нескольких метрах, находился более традиционный самолетный салон с двумя десятками сидений, столь же шикарных, как и доставшееся ему, но расположенных по два с каждой стороны среднего прохода.

Если Вильям ожидал бурной реакции на свое появление, ему осталось только признать, что он ошибся.

Вдалеке у закрытой двери кабины пилота сидели двое мужчин. И тот из них, кто находился спиной к нему, даже не повернулся, тогда как его визави только поднял глаза, констатировал присутствие Вильяма, но тем и ограничился.

Вильям сразу узнал его. В костюме, коротко стриженного, серьезного на военный манер, с мальчишескими чертами лица. Он был одним из двоих, ожидавших перед дверью в больничную палату, и именно в его руке находилась блестящая дорогая авторучка, которую потом воткнули сзади в шею Вильяма. Послышался щелчок, словно сработала пружина, и только тогда он понял назначение данного предмета. И это стало последним воспоминанием о произошедшем до того, как он проснулся там, где находился сейчас.

Сделавший ему укол мужчина подмигнул Вильяму, давая понять, что его заметили, а потом повернул подстриженную ежиком голову чуть в сторону и посмотрел вправо от Вильяма. И оказалось, что вся троица в сборе. За углом стенки, отделявшей каюту Вильяма от салона, сидел молодой человек, разговаривавший с ним в больнице. Он оторвался от газеты (на немецком языке, как Вильям успел заметить, прежде чем она исчезла в кармане впереди стоящего сиденья) и поднялся. В его мимике и жестах не было ничего угрожающего, но и дружелюбного тоже. А улыбка парня выглядела скорее механической, чем знаком выражения человеческих чувств.

– Проснулся? – спросил он.

Вильям лишь иронично посмотрел на него, как бы подчеркнув, что ответ подразумевается сам собой. Если он сейчас был не в состоянии справиться с ними физически, то вполне мог побороться с помощью сарказма.

Мужчина вышел в проход и встал перед Вильямом, слегка согнув хорошо тренированную шею, поскольку в нем было по крайней мере два метра роста, а Вильям стоял неподвижно и ждал, что сейчас произойдет. Он внутренне приготовился к двум вариантам развития событий. Либо его пригласят присоединиться к остальным, либо прикажут вернуться в каюту и сидеть там, не доставая никого.

Но ничего подобного не случилось.

– В настенном шкафчике в твоей каюте находятся туалетные принадлежности, – сообщил мужчина. – Если захочешь привести себя в порядок.

– Для чего? – спросил Вильям.

Обладатель бычьей шеи проигнорировал его вопрос, словно не услышал его.

– Ванная комната находится в самом конце.

Вот как. Вильям кивнул в знак благодарности. В ситуации по-прежнему отсутствовали какие-то признаки враждебности, но и дружелюбной ее трудно было назвать.

– У меня создается впечатление, что если я спрошу, куда мы держим путь, то тоже не получу ответа, не так ли? – сказал он.

– Я сожалею.

– Вот как. Тебе, пожалуй, надо с кем-то поговорить.

Он произнес это с ироничной улыбкой, но мужчина перед ним не продемонстрировал никаких признаков беспокойства. Или недовольства. Или сожаления, несмотря на свое утверждение. Его взгляд был тяжелым, строгим и печальным.

– В самом конце? – спросил Вильям без толики удивления.

И обладатель бычьей шеи кивнул в ответ.

Кристине понадобилось менее получаса, чтобы добраться с Кунгсхольмена назад на Каптенсгатан, пусть уже перевалило за полдень и движение на дорогах было соответствующим. Она заставила беднягу таксиста дважды проехать на красный, и в одном случае он даже сократил путь через тротуар исключительно по собственной инициативе. А сейчас она стояла перед дверью своей старой квартиры второй раз за день.

И держала мобильник в руке. Он по-прежнему был теплым, поскольку она прижимала его к уху всю дорогу, иногда рычала в него, порой рассуждая так, словно разговаривала с детьми, а сама выступала в роли уже выходящей из себя родительницы.

– Как, черт возьми, можно потерять взрослого человека, – сказала она, увидев взгляд водителя в зеркале заднего вида. – Теряют предметы! Данные! Возможно, детей! Но уж точно не пациента, пытавшегося лишить себя жизни!