Дуглас Брайан - Демоны степей Страница 10

Во все эти премудрости не вдавался киммериец, когда летел, преодолевая по три-четыре ступеньки за раз, вниз, в гадкое вонючее подземелье.

Теперь у него был факел. Замок раскалялся, болото под ногами закипало, крысы лавиной хлынули навстречу варвару и едва не сбили его с ног. Проклиная все на свете, киммериец пробирался по шевелящимся, копошащимся тельцам. Они отчасти спасали его от невыносимого жара.

Наконец перед Конаном предстало само подземелье. Теперь низкое тесное пространство было освещено багровым светом, который исходил от раскаленных стен погибающего замка. В этом свете киммериец увидел мерзкие ржавые пятна на полу, блестящие жирным блеском потеки на стенах, крысиные тушки, во множестве валявшиеся повсюду, и клетку, подвешенную к потолку. Клетка тоже, несомненно, уже нагрелась, хотя ее спасло то, что она не прикасалась к стенам и полу. Но цепь, которой она крепилась к потолку, уже начала накаляться, и верхние звенья ее светились так, как светится кочерга, долго пролежавшая в камине.

А в клетке, достаточно тесной для грифа, скорчился молодой человек. Прутья впивались в его тело. Руки он просунул наружу, голову подогнул к груди, ноги подтянул к животу. Застыв в этой неудобной позе, он громко стонал и плакал. Слезы, срываясь с его щек, падали на пол и там шипели и испарялись.

— Бертен! — позвал Конан.

— Сон, сон, сон, — быстро забормотал юноша. — Больно, больно…

Конан без труда сорвал замок с дверцы и начал вытаскивать пленника на волю. Он отбивался и рыдал в голос, явно опасаясь какого-то нового бедствия, которое, несомненно, должно было вот-вот постигнуть его.

— Я хочу тебя освободить, — говорил Конан, сжимая выдергивающуюся руку юноши своими мощными пальцами, точно клещами. — Меня прислал твой отец. Ты поедешь домой, в Хоарезм. Ты меня понимаешь?

Молодой человек рычал и вырывался. Конан наконец решился на крайнее средство. Он ударил пленника кулаком по голове и без особого труда высвободил из клетки обмякшее тело. Затем, взвалив Бертена себе на плечо, побежал обратно к лестнице. Здесь творилось настоящее безумие. Крысы покрывали ступени сплошным ковром. И по этому движущемуся ковру пронесся киммериец со своей ношей.

А наверху уже бушевало пламя. Набросив плащ так, чтобы укрыть голову и себе, и освобожденному пленнику, Конан гигантскими прыжками помчался сквозь пожар. Плащ загорелся, но Конан уже вылетел во двор и сбросил плащ на землю.

В общей суматохе воины не обратили внимание на еще одного, вырвавшегося из пожара. Конан скользнул в тень и притаился там, прячась за стволом большого дерева.

Глава вторая

СТО ЗОРКИХ ОЧЕЙ ПАВЛИНА

Известный в Хоарезме господин Церинген — торговец шелком, человек богатый, с причудами, но тем не менее весьма уважаемый. В его жизни, конечно, случалось (и до сих пор имеется) немало такого, о чем он предпочел бы никому не рассказывать. Но в целом… в целом он вполне доволен своей участью.

Бывали времена, когда, кроме шелка, господин Церинген приторговывал еще и живым товаром. И не какими-нибудь вульгарными рабами, годными разве что для черной работы в поле, на мельнице или на галере, — вовсе нет! Нежнейшими девушками, отменно воспитанными, выпоенными молочком, благоуханными, искусными в ласках, способными удовлетворить любые запросы мужчины — в постели, разумеется. Не на кухне и не в прачечной.

Господин Церинген сам их воспитывал, сам отшлифовывал их умения. И о себе при том, конечно, не забывал.

М-да… Бывали времена.

А потом в его жизнь вмешалась злая судьба, и все пошло кувырком.

Началось с того, что господин Церинген отыскал себе нового компаньона, некоего Эйке, с которым собирался отправить караван шелка… И кое-чем еще, о чем этот самый глупый компаньон даже не догадывался. Сие «кое-что», со связанными мягкими лентами руками, помещалось в отдаленной телеге, под строгой охраной. Кроме того, девушки-рабыни были запуганы и охранялись верными слугами Церингена. Никаких неприятных неожиданностей от этого предприятия не предвиделось.

Эйке, как достоверно было известно господину Церингену, — представлял собою сущего теленка. Он был сыном одного богатого торговца, ныне покойного, и совсем недавно принял в свои еще неокрепшие руки бразды правления делами отца. Для целей Церингена такой компаньон был настоящей находкой — состоятельный, неопытный, восторженный.

Но вот незадача — на беду отыскался у Эйке сводный брат, сын отцовой наложницы и наверняка беглый раб. О его существовании Эйке узнал случайно, когда разбирал документы, оставшиеся от покойного отца. Будучи глуп (Церинген настаивал на этом определении), Эйке вознамерился восстановить свою семью. Мол, брат — родная кровь…

Брат этот (чтоб ему провалиться в преисподнюю, к демонам в глотку и глубже того!) оказался сущим пройдохой. Не стоило тратить на сыщиков и гроша, чтобы обзавестись подобным родственничком, а неразумный Эйке выложил не один десяток золотых — и все ради того, дабы выудить из самых вонючих трущоб Хоарезма своего непутевого сводного брата Тассилона, черномазую морду.

Эйке обрадовался новообретенному родственнику, приветил в своем доме, посвятил в торговые и прочие дела. Словом, признал за близкую родню.

И вот этот-то прожженный, битый-перебитый, все на свете, кажется, испытавший братец Тассилон и вмешался в замечательные затеи господина Церингена, многоуважаемого торговца из Хоарезма. Всунул, куда отнюдь не просили, свой сломанный в драке нос, вынюхал благовония, коими умащали драгоценных рабынь, а затем решительно внес собственные изменения в столь превосходно задуманный план. И под конец… О том, что случилось под конец всей этой истории, господин Церинген старался не вспоминать, хотя как тут забудешь! Этот самый сводный братец Эйке, этот проклятый Тассилон, да разорвут его чрево демоны преисподней, — этот Тассилон лишил господина Церингена всех его мужских достоинств. Проклятые девчонки, освобожденные рабыни, скрылись. И уж конечно, Тассилон с Эйке помогли им попасть домой, откуда они были с такими трудами похищены. А одну из них, красавицу Одилию, робкую и кроткую, Эйке оставил себе. Не для утех — он взял ее в жены. Как такое пережить?

Вечное проклятье Тассилону! Вечное проклятье его легковерному и добросердечному братцу Эйке! И распутной Одилии — тоже! И еще одной женщине, о которой и вспоминать-то неприятно…

Элленхарда — вот как зовут узкоглазую разбойницу, подругу Тассилона, гирканку. Почти черна от загара, волосы вымазаны салом и заплетены в тонкие, как плетки, косицы, а к концам их привешены колокольчики, колечки, тряпичные куколки, кусочки меха, звериные коготки… Женщина-воин, наружностью страшная, как смерть от заражения крови, нравом лютая, словно гирканская зима во время снежной бури, и в общении неприятная, точно пукающая жаба. А Тассилону была эта уродина дороже собственной жизни. Чего ожидать от черномазого, если большую часть своей никчемной жизни он провел в трущобах!