Роберт Говард - Затерянная долина Искандера Страница 10

Предвкушение боя уже пьянило афганцев. То один, то другой отделялся от колонны, чтобы подстрелить какого-нибудь несчастного быка, поджечь постройку или пробежаться по делянке. Это бессмысленное разрушение не преследовало никакой цели — просто позволяло почувствовать свою силу и безнаказанность. За спиной Гордона послышался ропот возмущения. Аталусцы сжимали рукояти своих неуклюжих мечей, голубые глаза горели гневом, мышцы вздувались. Гордон вспомнил историю про три сотни спартанцев. Что ж, похоже, ему предстоит выступить в роли царя Леонида.

Новоиспеченный царь и его войско вышли за ворота и направились к длинной полуразрушенной стене, которая пересекала равнину. Это были остатки древних укреплений. Вот уже много веков в этих укреплениях не было необходимости, и они ветшали и рассыпались. Но сейчас старым стенам выпал шанс послужить прежней цели.

Отряд Хуньяди все еще не вошел в зону обстрела, но афганцы ускорили шаг и перестали отвлекаться. Впереди был город, который им предстояло захватить, и они взирали на него, как волки в предвкушении добычи.

Гордон приказал своим воинам лечь за камни и подозвал к себе тех, у кого были фитильные ружья. Почти тридцать… Неплохо.

— Не обращайте внимания на афганцев, — сказал он, размещая стрелков вдоль стены. — Стреляйте только в людей с винтовками. Тщательно прицельтесь и ждите моего приказа, а потом стреляйте все одновременно.

Американец не сомневался, что стоять придется не на жизнь, а на смерть, хотя оборванных дикарей, которые толпой двигались по дороге, на первый взгляд трудно было воспринимать всерьез. Как мало они походили на суровых светловолосых воинов, которые стояли рядом с ним за стеной! Подобно своим противникам, потомки Искандера были преисполнены нетерпения, но нетерпения совсем иного рода. Однако Гордон ждал. В самой гуще толпы он уже заметил высокую худощавую фигуру Хуньяди и турок в белых тюрбанах. Все они — от предводителя до последнего оборванца — излучали уверенность. Скорее всего, афганцы не подозревали даже о фитильных ружьях, а венгр собственными глазами видел, что Гордон остался без винтовки. Увы, не только без нее. Проклятый Абдулла отобрал у американца револьвер, пока тот лежал без сознания, и вряд ли собирался когда-нибудь возвращать.

Афганцы были еще слишком далеко, когда Хуньяди внезапно вскинул пистолет, и аталусец, который стоял рядом с Гордоном, рухнул на землю с простреленной головой. Возгласы ярости и нетерпения стали громче, но Гордон лишь приказал воинам пригнуться пониже. Хуньяди выстрелил снова, его примеру последовали турки, но на этот раз пули отскочили от камней. Афганцы приближались, жажда крови и нетерпения были готовы вот-вот превратить их в неуправляемую воющую толпу.

Гордон выжидал. И вдруг словно прорвало плотину. С диким воплем, от которого, казалось, задрожали скалы, афганцы ринулись вперед, не обращая внимания на окрики своего командира. Они размахивали длинными ножами, и лезвия сверкали, как блики солнца на воде. Хуньяди орал, забыв о засевших за камнями противниках, но его никто не слушал и не слышал.

Ожидание становилось невыносимым, напряжение достигло предела. Но лишь когда стали хорошо видны горящие глаза несущихся вперед людей, Гордон кивнул и скомандовал:

— Пли!

Выстрел тридцати фитильных ружей прозвучал, как гром среди ясного неба. Гордону редко приходилось иметь дело с подобным оружием, но он безошибочно выбрал расстояние. Тридцать пуль просвистели в воздухе, и тридцать горцев упали и остались лежать, а остальные в замешательстве остановились. И тут, забыв об осторожности, воины Аталуса бросились через стену и помчались навстречу опешившим от внезапной атаки врагам. Гордону пришлось пережить все, что две минуты назад пережил Хуньяди. Теперь ему оставалось лишь выхватить саблю и, бранясь на чем свет, следовать за ними.

Впрочем, на их месте ему тоже было бы не до приказов. Цивилизация началась, когда одни стали отдавать приказы, а другие — их выполнять. Но и до этого люди сражались друг с другом — так, как бились сейчас защитники Аталуса и их враги: толпа против толпы, каждый с каждым, ибо тогда еще не были изобретены стратегия и тактика. Клинки сверкали, как молнии и разили, подобно молниям — афганские палаши длиной в ярд и кривые мечи защитников города. Сталь кромсала плоть, дробила кости, а вопли раненых напоминали крик животных на скотобойне. Убитые падали, увлекая за собой живых, живые падали, спотыкаясь о трупы. Казалось, тысячи лет потомки азиатских кочевников и потомки воинов Александра Великого ждали этой битвы — слишком долго, чтобы давать друг другу передышку, чтобы щадить или просить пощады.

Гордон только успел подумать, что об огнестрельном оружии все забыли, когда долину огласил выстрел. Хуньяди и двое турок по периметру обходили поле битвы. Время от времени они останавливались и спокойно, как в тире, стреляли в аталусцев. Светловолосые воины были достойными противниками, к тому же получили численное преимущество. Однако фитильные ружья валялись у стены, которая больше никого не защищала. Аталусцы были слишком увлечены боем, чтобы обращать внимание на одиночные выстрелы, которые медленно, но верно сокращали их число. Правда, медленнее, чем изначально рассчитывал Хуньяди. Один из турок погиб, когда «фитильная батарея» Гордона дала залп, а второй лежал где-то со вспоротым животом: Гордон сам видел, как его сразил смертельно раненый аталусец.

Вокруг кипела битва, но теперь Гордону важнее всего было прорваться к своему врагу. Он уже не столько разил, сколько парировал удары и уворачивался от афганских клинков.

Он вывалился из орущей, беснующейся, кровавой массы и оказался лицом к лицу с одним из турок. Ствол винтовки дернулся, и Гордон инстинктивно бросился лицом на землю, уходя от выстрела. Но выстрел не прозвучал. Турок еще нажимал спусковой крючок, словно не понимая, что магазин пуст, когда сабля американца пронзила его насквозь и на целый фут вышла из спины. Чтобы высвободить ее, потребовалось немалое усилие, но именно этот рывок спас Гордона. Второй турок, выстрелив в него из пистолета, промахнулся и в негодовании отбросил оружие в сторону, а потом выхватил свою саблю и бросился на врага, надеясь снести ему голову. Клинки со звоном скрестились и на миг замерли, словно в нерешительности. Потом хрупкое равновесие нарушилось, и освобожденный клинок Гордона, превратившись в голубоватую вспышку, рассек череп турка до самого подбородка.

Хуньяди стоял в стороне и сосредоточенно что-то искал на поясе. У него тоже закончились патроны.

— Мы столько раз стреляли друг в друга, Густав! — крикнул Гордон. — И оба до сих пор живы. Может быть, холодная сталь решит наш спор?