Дорога сильных. На пороге мира - Анна Попова Страница 11

И как вообще умудрилась уснуть — здесь?! Дома бы кинулась менять постельное, лишь увидев пятнышко, учуяв тень неприятного запаха. А тут… «София в стоге сена». Рассказать девчонкам — засмеют. Если поверят вообще. Она скривила губы, улыбаясь своим мыслям. И тут, окончательно просыпаясь, девушка поняла, что ничего никому не расскажет.

Некому говорить.

Девчонки остались там, за столиком кафе. Кажется, только что были все вместе, хохотали как ненормальные, пили кофе, думали, как познакомиться с парнями вон за тем столиком. И вот уже месяц прошел, как она здесь. Как девочек нет.

И парни те тоже сюда не добрались.

«Ладонь, ползущая по ноге вверх, задирает подол и больно хватает за бедро. Соня хочет дернуться, скинуть руку, закричать, но ее будто придавило невидимым грузом. Сердце колотится, вопль застывает в горле, но глаза закрыты и тело недвижимо. А рука все выше ползет…»

Она поежилась, вспоминая обрывки сна. Сна ли? Или это воспоминание, надежно скрытое в собственной памяти? Говорят, такое в сильном стрессе бывает.

Девушка затрясла головой.

— Нет-нет-нет, этого не было, — зашевелила она губами, шепча едва слышно, будто голосом боясь саму себя напугать. — Я бы запомнила. Это все сон, просто сон.

Она поднялась на ноги, шатнулась. Интересно, долго ли спала? И как вообще сюда попала? Вспомнилось, что спряталась тут от Риты в надежде, что та забудет про уборку или хотя бы про ее, Сонину, роль во всем этом. Покрутилась, пытаясь в полутьме оценить степень помятости наряда, скривилась. Будто на сеновале валялась.

Ага, именно так.

Руки прошлись по юбке, пытаясь привести в порядок, но сухие травинки крепко держались за шерстяную ткань. Щека зачесалась, и девушка выудила из волос, кудрявых и темных, еще мусор. И как в таком виде на людях показаться? Она шагнула к двери, рассудив, что при свете разберется быстрее, и замерла.

Мужчины, двое, совсем близко.

— …не работает, только способности к дьярху блокирует! Я проверил, она…

— Ты не прав. Все ровно так, как было описано: или преданность, или магия. Увы.

Обладатель первого голоса, раздраженного, нервного, замолк. Соне показалось даже, что мужчины ушли, когда раздалось тихое:

— Тогда зачем? Если ты все и так знал.

— Я не мог не проверить. Вдруг они слишком другие. Иные. Слишком соблазнительная возможность.

— У нас мог быть еще один маг.

— Брось, у нее еле заметный дар. Это допустимая жертва.

«Допустимая жертва? Они о чем вообще?»

Голос был холоден и странно знаком. И тут, озарением, пришло узнавание.

Девушка застыла, ведь там, за тонкой дверью, которая светилась щелями, разговаривали два грена — Лусар и Иртен, — и она не могла решиться, то ли шагнуть ближе, подслушивая, то ли убраться подальше, пока не нашли. Сердце прыгнуло к горлу, заколотилось, но азарт взял свое.

«Все равно прятаться негде», — подумалось ей, и она шагнула вперед, намереваясь приложиться к хлипкой преграде ухом, но налегла слишком сильно, и дверь распахнулась. Нога запнулась о порожек, и девушка, вне себя от ужаса, вывалилась из сарая. Чьи-то руки, худые, но внезапно сильные, подхватили, сгребли. Надежно, не сразу и вырвешься.

— Сона?

— Я…

Она уставилась на мужчину, в чьих объятиях оказалась, и замолкла. В серо-зеленом взгляде грена Иртена было что-то такое… знакомое, но непонятное, и от этого бросало в дрожь.

— И давно ты здесь? — холодно вопросил старший маг.

— Я… нет. Не знаю, — ответила, переводя на него взгляд.

Таэллиец вздохнул и нахмурился, и она затараторила:

— Я уснула здесь, совершенно случайно, а теперь проснулась и уже уходила. А тут вы…

— Что слышала?

— Ничего, — сказала она, ресницы ее дрогнули и опустились. — Я пойду?

Попыталась выпутаться из объятий, маг поставил ее ровно, но руки с плеч не убрал. Мужчины переглянулись, грен Иртен кивнул.

— С собой, — сказал он. Выудил из сумки на поясе бутылек и протянул ей, — пей.

— Что это?

— Ничего, что могло бы тебе повредить.

Пить не хотелось, и взгляд девушки метнулся мимо мужчин в поисках хоть кого-то, кто мог бы помочь.

Как назло — никого.

«Витьку бы сюда, он за всех заступается», — думалось ей, когда в рот полилась сладкая до приторности жидкость.

А потом ее впихнули в сарай и остались лишь глаза грена Лусара, темные, словно омут, холодные пальцы на подбородке и голос, что повелел рассказать все слово в слово. И Соня поняла, что говорит. Губы и язык шевелились словно без ее участия, это было так странно и так… естественно.

Наконец, старший маг отпустил ее и сказал:

— Хорошо. А теперь спи и забудь все, что здесь было.

Холодная ладонь коснулась лба и легонько толкнула, и девушка завалилась назад, прямо в распахнутые объятия второго мага. Над ухом раздался смешок, волосы у виска пошевелило тихое «Со-о-она».

Испугаться она не успела — уснула.

Макс

«Я понимаю тебя», — первое, что сказала Юля, когда Макс разоткровенничался с ней — внезапно для себя самого.

В тот раз у него сдали нервы. Днем была тренировка с людьми тэна Рейнара, и таким слабым, толстым и беспомощным парень себя давно не ощущал. Он был словно пародия на этих мужчин, сильных и уверенных в себе хищников. Аж самому противно. И эти смешки от парней, презрительные взгляды девчонок… конечно, ему было не привыкать, но все равно — обидно.

Мир новый, а у него все по-старому.

Кажется, объектом насмешек он был всегда. Несимпатичный внешне — ну кому нравятся жидкие серые волосы и водянистые глаза? — он имел лишний вес, причем немалый. Слабое сердце закрыло доступ к спорту, а природная стеснительность мешала сходиться с людьми. Нет, ему бы простили и вес, и неловкость, и многое другое, будь он уверен в себе. Или будь умником — с ними приходилось считаться, списать многим охота. Но Макс умником не был, так, крепкий середнячок.

Ему неплохо давались гуманитарные науки — и давались бы еще лучше, умей он с обществом контактировать, — и в универ хороший поступил. Как этому радовались мама с бабушкой…

Да. Бабушка и мама. А еще тетя Таня.

Кажется, он рассказывал тогда Юле про них. Вместо дня сегодняшнего — слишком болело, — говорил о прошлом. О семье, этом женском царстве, хозяйственном, заботливом — порой до тошноты. Они обожали его и хвалили, и, положа руку на сердце, порядком забаловали. И закормили. Не раз он думал, что лучше было уехать учиться в Питер, как и планировал, настоять на своем, вырваться из-под опеки, но… приходил домой, расслаблялся и чувствовал, как решимость утекает из него, а любовь и