Серебряный змей в корнях сосны – 2 - Мария Дубинина Страница 11

Куматани поднял плечи и с громким вздохом опустил. Остановился и, дождавшись, пока его нагонят, произнес:

– Ты правда хочешь знать?

Хизаши кивнул, немного более поспешно, чем позволила бы гордость полдня назад.

– Ты правда считаешь, что заставлять живое существо служить источником силы нормально?

Хизаши захлопал глазами.

– Ты все это время думал об этом?!

– А ты об этом ни разу не думал?

Отвернувшись, Кента подобрал с земли длинную сучковатую палку и обломал выпирающие веточки. Пару раз постучал ею о землю, примерился ладонями и, кивнув самому себе, продолжил путь уже с посохом. Пройдя вперед, он позвал Хизаши за собой как ни в чем не бывало.

– Поторопись. Попробуем проскочить сырой участок до дождя.

Хизаши почувствовал запах стоялой воды – скорее всего, где-то впереди станет топко и надо будет продвигаться с осторожностью, чтобы не угодить в трясину. А вскоре к болотным миазмам примешался аромат приближающегося дождя, и на нос Хизаши упала первая капля, будто специально просочившаяся сквозь переплетение ветвей над головой, чтобы до него добраться. Хизаши вздрогнул, и одновременно с этим послышался шорох, и лес накрыло тенью.

Незаметные в родной стихии ёкаи разбежались, и только двое экзорцистов остались посреди деревьев, пока их не настиг град мелких холодных капель. Шатер раскидистой старой ели не давал воде затечь за ворот кимоно, а вот от промозглой противной сырости защитить не мог. Хизаши нахохлился и обхватил себя руками, проклиная тот час, когда решил проследить за Кентой и отправился вместе с ним.

Кента скинул узелок на ковер из прошлогодней хвои, огляделся и отломал у самого основания ствола несколько широких лап, разложил на выпирающих из земли корнях, а потом развернул узелок и этой тканью накрыл наскоро сооруженное ложе.

– Вряд ли мы до вечера куда-то пойдем, так что давай посидим. В ногах правды нет.

Он опустился на похрустывающий «футон» и похлопал ладонью рядом с собой. Хизаши послушался и с ностальгией втянул аромат влажной земли, порыжевших иголок и мха. Так пах его первый дом. Он откинулся назад и спрятал руки в складках ткани. Кента уже вновь чем-то занялся, выкопал маленькую ямку, сгреб туда сухих веточек и поджег. Скромный костерок весело затрещал, распространяя вокруг щекочущий дымок и ласковое тепло. Совсем рядом – руку протяни – серой пеленой висел дождь, мелкий и частый, он наполнил прозрачный воздух монотонным шелестом, от которого тянуло в сон. Кента вернулся на еловую подушку и поджал ноги.

– Хорошо-то как, – он протянул ладони к огню. – Хочешь лепешку? Там еще оставалось.

– А давай, – неожиданно для самого себя согласился Хизаши, и вот уже разломанная пополам и нанизанная на веточку лепешка из рисового теста подрумянивалась над огнем. Уголки губ Кенты наконец-то приподнялись и больше не опускались, как будто груз тяжких мыслей, который он вынес с собой из Дзисин, упал с плеч. Принимая угощение, Хизаши почувствовал тепло его пальцев и на мгновение устыдился своих, холодных точно лед. Или змеиная кожа.

– Тебе бы к целителям обратиться, – сказал Кента, прожевав. – Ты мерзнешь даже летом.

– Это черта благородных людей, – возразил Хизаши, перебрасывая половинку горячей лепешки из ладони в ладонь. – Ай, жжется!

– Значит, ты все-таки из аристократов. Ты очень мало о себе рассказываешь, Хизаши-кун. Чем занимаются твои родители? Где ты родился? Это в семье тебя научили азам оммёдо?

Хизаши отвел взгляд и посмотрел на трепещущие язычки огня в костре.

– Я всему научился сам. Я много путешествовал перед тем, как попасть в эти края.

– Наверное, ты откуда-то с юга. Хонсю?

Хизаши не ответил. Обычно ему не составляло труда врать и придумывать на ходу, но то ли настрой был не тот, то ли… В общем, он просто решил промолчать.

– Я понимаю, почему ты не хочешь говорить, – вдруг сказал Кента, и Хизаши застыл. – Я с самого детства не видел отца, но он наверняка благословил бы меня на учебу в школе оммёдо. По крайней мере, мне хочется так думать. Но теперь… Теперь я не знаю, смог бы рассказать ему о том, что мы должны сделать.

«А ты об этом ни разу не думал?»

Хизаши смотрел в огонь и видел в танцующих всполохах длинные кроличьи уши. Глупый усаги наверняка даже не понял, что ему грозило. Его ки стала бы источником силы духовного оружия экзорциста, а домом – полоска металла, закаленная в огне и спрятанная от солнечного света в тесноте ножен.

– Хизаши-кун, о чем ты думаешь?

Каково это – быть душой меча? Каково это – долгие годы не видеть света дня и чарующей темноты звездной ночи? Свернуться тугими кольцами в полусне-полузабытье, полужизни-полусмерти и просто ждать освобождения.

Хизаши вдруг показалось, что он понимает эти чувства, и по спине пробежал холодок.

– Хизаши-кун!

– Чего раскричался?

– У тебя лицо было странное, – ответил Кента слегка уклончиво. – Наверное, разговоры о семье тебе неприятны. Мне стоило об этом подумать, прости.

– Мне все равно. Если хочешь говорить – говори.

Однако Кента не стал, и тишина под зелеными сводами шуршала и потрескивала, не нарушаемая словами. Время шло, а дождь и не думал прекращаться. Близость болота тоже не играла на руку – земля слишком быстро насытилась влагой, и вода уже не впитывалась, а собиралась грязными лужами в неровностях почвы, пока не покрыла собой все вокруг их скромного убежища. А потом костер зашипел и, немного посопротивлявшись, потух. Хизаши забрался на еловые лапы с ногами, но края черных ученических хакама успели намокнуть и мерзко касались кожи. Если ничего не предпринять, они оба тут утонут.

Хизаши задрал голову, но и в страшном сне не увидел себя взбирающимся на верхушку дерева.

Куматани заметил его взгляд и верно разгадал.

– Продираясь сквозь иголки, мы только зазря вымокнем и обдеремся, – сказал он и с сожалением посмотрел на остатки костра. – Надо идти дальше и искать новое укрытие. И можно еще помолиться.

– Кому? – фыркнул Хизаши. – Это все проделки Амэ-онны[20]. Эта гадина хочет проклясть нас и утянуть следом за собой.

– Даже если так, у леса должен быть покровитель – помолимся ему. Считай это простой вежливостью.

Они выбрались из шалаша, и дождь мгновенно накрыл их, обтек, будто серой пленкой, равномерный и частый, как единое мокрое полотно. Хизаши вымок сразу же, и длинный, высоко собранный хвост гладких волос – его тайная гордость – уныло повис, прилипнув к шее.

– Отказываюсь я молиться, – бросил он сердито и тряхнул руками, чтобы отклеить от запястий отяжелевшую ткань. Безрезультатно. – Сухости мне это не добавит.

Куматани поёжился и, пробормотав универсальную короткую молитву-обращение к ками, поклонился на восток. Разумеется, это не остановило дождь и не вернуло солнце на небосвод, хотя Хизаши и в ненастном сумраке понял, что оно уже