Эрик Голд - Серая башня Страница 11

— Вот он! — закричала голова, и немедленно поплатилась за это.

Конан вытянул ее вместе с телом сквозь пролом и не удержал. Кудлатый стражник с криком полетел на площадь, посеяв панику и расплескав свои мозги по мостовой.

— Эй! — заорал другой стражник, тоже высовываясь и глядя на разбившегося соратника.

Голова его повернулась, и глаза наполнились страхом. Вытаскивать этого оказалось труднее. Он был больше предыдущего и к тому же упирался изо всех сил.

Но это ему не помогло. Полное тело ударилось о камни мостовой со звуком дыни, рассекаемой тесаком.

Конан слышал возню в купальне. Время от времени доносились выкрики:

— Убьем его!

Но в пролом больше никто не высовывался.

Киммериец переместился по карнизу и перебрался на стену северной башни. От вершины башни вниз на площадь спускался канат с разноцветными флагами. Конан перекинул плащ через канат и, закрыв глаза, поехал вниз. Флаги били его по лицу все сильнее. Когда, по его расчетам, он должен был достигнуть площади, варвар открыл глаза. Зеленый флаг с изображением окровавленной морды обезьяны хватил его по лицу с силой пощечины разъяренной любовницы. Конан едва не лишился глаза.

Следом за этим ударом последовал другой. На этот раз «отличилась» мостовая. Но Конан был готов к этому и приземлился по всем правилам, успев сорвать с каната плащ и упасть на него боком.

Правда, он не избежал столкновения с дородной женщиной, на встречу с которой не рассчитывал. Она обладала огромной грудью и была как будто знакома Конану.

— Снова ты! — завопила она и попыталась встать.

Конан вспомнил, где ее встретил впервые. Но на этот раз подавать ей руку не стал. Со стороны дворца слышались дикие крики и призывы поймать беглеца. Все оглядывались, но, похоже, никто, кроме матроны, не мог и догадаться, о каком беглеце идет речь. Люди привыкли смотреть прямо перед собой или вниз, под ноги, а задирать голову и таращиться в небо привычки у них не было — и поэтому никто не заметил спуска Конана по канату.

Дородная особа встала и только теперь услышала, что именно кричат стражники с дворца. Ее лицо преобразилось и озарилось злобной радостью, от чего стало еще более безобразным.

— Это он! — завопила она. — Беглец!

Она показывала на Конана пальцем и в возбуждении тяжело притопывала.

Киммериец даром времени не терял. Он уже находился далеко от своей разоблачительницы, и ее палец указывал на него не точно.

Кроме того, он снял с плеча перевязь и вытащил меч. Быстро бегущего человека с мечом, на лице которого читалась решимость, а в плечах и руках явно имелась сила, никто из горожан не посмел остановить и осведомиться, за каким демоном он гонится или от кого убегает.

Но возле выхода с дворцовой площади все же произошла небольшая заминка. Стражники у ворот захотели убедиться, что Копан — не тот, о ком кричат стражи дворца. В грудь Конана уперлось острие копья с широким лезвием.

Конан отпрянул.

— Стой! — приказал стражник.

Конан узнал его — это был тот самый воин, что у ворот города предлагал ему службу.

— Не сейчас, — заявил киммериец и свободной рукой дернул копье на себя и в сторону, подставляя подножку воину.

Десятник с удивленным выражением на суровом лице пролетел не меньше пяти шагов, прежде чем врезался в толпу. Его соратники бросились ему на помощь. Но к настоящей битве они не были готовы. Всю службу они только тем и занимались, что устрашали обывателей и возможных преступников. В худшем случае им приходилось вязать воров, но те не оказывали вооруженного сопротивления.

В пылу схватки зарубив одного из нападавших, совсем еще мальчика, который принялся звать мать, пытаясь удержать вылезающие из живота внутренности, Конан проникся к этим мирным солдатам жалостью и с остальными поступил милосерднее, нанося им только неглубокие раны.

Из дворца выскочили воины.

— Вор! Вор! — кричали они. — Он украл амулет повелительницы!

Но даже это не сподвигло простых горожан броситься хватать Конана. Большинство из них слишком дорожило собственными долгими жизнями, чтобы отдавать их ради сомнительной идеи. Если бы они набросились все разом, тогда бы другое дело — у них был бы шанс, но по одиночке никто из них не смог бы выстоять против человека войны, охваченного дикой яростью.

Конан скрылся за воротами и устремился на юг. Добежав до угла дворцовой стены, он повернул на восток, достиг южной улицы и направился к юго-восточному кварталу, где находились постоялые дворы для чужаков. Прохожие оглядывались на него и с любопытством провожали взглядами.

— Вор! — снова донеслось до Конана.

Он заметил слева от себя не слишком высокую стену, запрыгнул на нее, подтянулся и перевалился во двор, рухнув прямиком на куст с остро пахнущими крупными цветами.

— Взять его! — завопила женщина, смутно видневшаяся в дверях дома.

Конан заметил небольшого, но сильного пса с уродливой мордой. Пес был похож на бритого льва, только раз десять меньше. Желтая слюна волочилась за ним по земле. Он утробно рычал, глаза его сверкали злобой.

Конан скатился с клумбы, вскочил на ноги и ткнул пса мечом. Тварь очень хотела жить — и умудрилась каким-то образом избежать встречи с острием.

Пес повернул вбок и свалился на землю, пытаясь зацепиться за землю, чтобы не попасть под следующий удар, приготовленный человеком.

Сильный пинок вернул пса на позицию, которую он занимал перед началом атаки.

Женщина вышла из дверей.

— Сидеть, Кесси! — приказала она. Она шла к Конану и улыбалась. Киммериец растерялся от такой встречи. Он ожидал страха, паники, а вместо этого наткнулся на любезность. Незнакомая женщина встречала его как дорогого, долгожданного гостя.

— Я знала, что богиня внемлет моим молитвам! — воскликнула женщина.

Она подошла ближе, и Конан узнал ее. На площади западного лица Шеват именно эта женщина предложила ему лишнюю циновку, которую «случайно» прихватила с собой.

* * *

На следующее утро Конан отправился восполнить силы в кабак. Не то, чтобы он очень устал в объятиях женщины — физическая близость не была ему в тягость, он умел экономно расходовать силы, но ее настырность и липкость замучили его душу. А Конан знал только один способ исцеления души.

Он выбрал ближайший к дому женщины кабак, испускавший ароматы съестного на расстояние не меньше полета стрелы. Возле входа в качестве рекламы валялся пьяный в луже, растекавшейся из-под него.

Конан задержал дыхание и позволил себе вдохнуть только у стойки. Дыхание, как выяснилось, можно было и не задерживать. Запахи возле стойки все равно напоминали именно то, чего опасался Конан.

— Пиво крепкое, черное. Пиво легкое, светлое. Сухари, — без выражения сказал кабатчик с лицом скучающей лошади.