Осколки наших сердец - Мелисса Алберт Страница 12

– Мам? Ты здесь?

Никто не ответил. В подсобке было тесно, но царил порядок. На полках аккуратными стопками был сложен товар, в ящике на колесиках хранились запечатанные образцы – маленькие плитки шоколада, сваренного при урожайной луне, минералы для массажа лица, журналы, в которых женщины из Скандинавии в комбинезонах из переработанного материала рассказывали, почему младенцам полезен непастеризованный мед. В общем, всякая такая ерунда.

Название «Лавка малых дел» происходило от «тео– рии малых дел», в которую верила тетя Фи. Она считала, что любой товар, купленный в лавке, приносит его обладателю немного добра и хоть чуть-чуть, но меняет его жизнь к лучшему. Обычно в лавке пахло травами, органическим улуном и свечами с терпким ароматом, которые мама с тетей зажигали на прилавке, но сегодня в воздухе витал едкий, неприятный запах. Он обжег мне горло. Мне захотелось прополоскать рот; я огляделась в поисках воды и увидела на прилавке запотевший бумажный стаканчик с ледяным кофе и отпечатком темной помады тети Фи на соломинке. Я коснулась стакана рукой. Он был еще холодным.

– Мам? – позвала я снова. – Тетя Фи?

Я включила свет и вошла в пустой торговый зал. Здесь все было молочно-белым или серым, как старое обветренное дерево. На этом фоне каждый выставленный предмет казался произведением искусства. Я же первым делом обратила внимание на полоску цвета ржавчины на прилавке.

Кровь. Непохоже, чтобы у кого-то она пошла носом – слишком большое было пятно; но и на убийство непохоже, для целого трупа крови маловато. В крови лежал пучок волос. Я пригляделась и поняла, что это не волосы, а клочок меха, серо-бурого, переливчатого. Кроличьего.

Голова загудела, запульсировала. Не мигрень, пока еще нет.

Я повернулась, бросилась к черному ходу, выбежала на ровный бетон. Упала на колени в тонкой тени фонаря и набрала мамин номер. В воздухе висела приторная взвесь, и мне было трудно дышать.

Звонок переключился на голосовую почту. Мама часто забывала телефон в машине, батарейка садилась, голосовые сообщения копились и копились.

Значит, остается тетя Фи. Ее телефон работал, но после нескольких гудков тоже переключился на голосовую почту. Я выругалась так громко и цветисто, что продавщица кондитерской с убранными в хвост волосами, курившая вейп в паре метров от меня, выпалила:

– Ого!

Я сбросила звонок и села на велосипед. Уезжая, слышала за спиной ее смех.

* * *

Тетя Фи жила в двухэтажном коттедже в конце улицы, вдоль которой стояли такие же дома – самый дешевый вариант пригородного жилья для семей с одним ребенком. Машины у дома не было. Я заглянула в окна гаража: он тоже был пуст. Позвонила в дверь, но никто не ответил.

Стоя на крыльце, уже думала залезть в окно, но тут мой телефон подал признаки жизни.

Прослушала звонок. Скоро перезвоню, ок?

Тетя Фи. Тиски, сжавшие мое сердце, разжались; я села на крыльцо.

Я ходила в лавку. Что случилось? Вы где?

Дом за спиной казался живым. Там никого не было, но пока я ждала ответа, у меня волосы на затылке встали дыбом. Предчувствие заставило меня подняться с крыльца и шагнуть на траву. Я обернулась и посмотрела на пустые окна.

Извини, Айви, – ответила тетя. – Возникли проблемы, но уже все хорошо. Скоро перезвоню.

Я прочла, а потом перечитала ее ответ, пытаясь понять, отчего на душе скребут кошки. Медленно выдохнула. Потерла шею, чтобы избавиться от мурашек.

А кролики тут ни при чем?

На этот раз тетя не ответила. Я еще немного постояла на траве, подождала, но телефон молчал.

Глава девятая

Город

Тогда

К пятнадцати годам я научилась быть разной. С папой – капризной и требовательной воображалой. В школе – тихоней. С Фи я была собой, никогда не задумывалась, что надо кем-то притворяться. В электричке, на улице казалась непроницаемой, как пуленепробиваемое стекло.

А вот Марион всегда была одинаковой. Притворяться она не умела, и не стала бы. Иногда я уважала ее за это, а иногда злилась, что она отказывалась лгать. Мы с Фи умели быть незаметными и умели притвориться крутыми, но Марион всегда была собой и наотрез отказывалась быть кем-то другим. Ее честность смущала, она была резкой и не понимала шуток, разве что шутила сама. Если ей что-нибудь не нравилось, она сообщала об этом клиентам вслух, а не вполголоса. Приставал осаживала, не стесняясь.

Ее несогласие идти на компромисс придавало смелости и нам. Она выманила нас из нашего квартала, и вместе мы исследовали город, вытянувшийся на карте подобно длинному хребту диковинного зверя. Мы смешивались с толпой и проходили на фильмы для взрослых, притворившись, что в кинотеатре нас кто-то ждет. В два часа ночи гуляли под виадуком мимо спальных мешков и украденных тележек из супермаркетов, в которых бомжи хранили свои вещи. А в круглосуточных забегаловках брали кофе с одним кусочком пирога и сидели за столиком всю ночь рядом с верзилами в рабочих сапогах и грязными панками, стряхивающими пепел в тарелки с яичницей.

Марион начала работать у нас в середине зимы, когда город лежал полумертвым под слоем ледяной крупы. А в конце марта, в начале оттепели, мы сидели на пляже в Фарвелле, пропахшие жареной рыбой, и передавали друг другу бутылку полынной настойки.

Вечером на пляже было полно народу. Никто не обращал на нас внимания. Было по-весеннему тепло, Марион включила «Йо Ла Тенго» на своем бумбоксе. Она расслабилась, что случалось с ней нечасто, и лежала на песке, опираясь на локти. Фи положила голову мне на колени, я заплетала ее черные волосы в две нетугие косички, а потом расплетала, заплетала и расплетала, словно перебирая четки. Двое мужчин шли у кромки воды. Один из них заметил нас, схватил друга за руку, и они направились в нашу сторону.[3]

Я пошевелила коленом, Фи села.

Они шли к нам: два белых парня в полосатых рубашках и светлых хлопковых брюках. Тот, кто увидел нас первым, был длинным и тощим, как хорек, волосы осветлены и уложены гелем. Его друг чуть ниже ростом, молодой, а брюшко, как у старого деда. К тому же он умудрился обгореть до красноты. Они остановились в паре метров от нас, закрыв нам вид на озеро.

– Добрый вечер, дамы, – заплетающимся языком проговорил Хорек. Он был так пьян, что у него взгляд не фокусировался.

– Джентльмены, – ответила я, – хорошо повеселились в «Адмирале»?

– Мы не были в «Адмирале», – растерянно ответил краснолицый.

– Она прикалывается, – ухмыльнулся Хорек. Я знала таких, как он: с виду хиханьки-хаханьки, а внутри черная дыра. Он по очереди