Черный Баламут. Трилогия - Генри Лайон Олди Страница 12

Свастика замкнута.

Хорошо.

И хорошо весьма.

2

…Ощущение выхода из Свастики Локапал было, как всегда, хуже не придумаешь!

Минуту назад твой разум, твоя суть, ты сам весь без остатка простирался над миром (да что там — над Трехмирьем!), а теперь… Наступил черед похмелья. Я, Индра-Громовержец, корчился от осознания собственной ничтожности подобно скользкому червю на бедре смертного! Да, именно так! Тварь земная, съежившийся от страха червячок, в безмозглой головенке которого, если у червя есть голова, ползает лишь одна жалкая мыслишка: поскорее втиснуться в подвернувшуюся щель, укрыться, спрятаться…

И прожить лишнюю минуту. Прожить — червем.

Я предвидел, что будет плохо, я знал, как будет плохо, но даже не подозревал, что в этот раз окажется НАСТОЛЬКО плохо! Нас, Локапал, называют Миродержцами — и я в очередной раз ощутил это, как будто все Трехмирье действительно держалось на мне, на моих плечах, да что там — Я САМ и был Трехмирьем, единственно сущим и всеобъемлющим! И после этого возвращаться в одно-единственное тело? Пусть даже в тело Владыки Богов?

Поневоле ощутишь себя жалким червяком…

Все, хватит о червяках! Что ж это за день такой распроклятый?! Я — Индра, Могучий и Стогневный! Один из восьми Миродержцев, который собственными силами создал Свастику Локапал и узнал кое-что… впрочем, от обретенного знания хотелось выть подобно голодному пишачу-трупоеду, или вдребезги напиться сомы[11], или…

Я так и сделал. В смысле выть не стал, а отправился пить сому.

Сейчас, конечно, больше пришелся бы ко двору черпачок-другой суры[12], но сура во дворце у Владыки? Да как можно?! Мы, боги-суры, грубых материй внутрь неупотребляем! Хоть трижды назови ее «божественной» — нет, и все! Отродясь не водилось в Обители этого мирского напитка. Поскольку все твердо знали: возлияния Владыке совершают сомой и только сомой.

А жаль.

Когда-то я хотел разыскать того мерзавца, кто установил подобный канон, потратил кучу времени и сил — но все зря.

То ли умер умник, то ли спрятался.

3

Сома хранилась на нижнем ярусе, в подвалах, дорога в которые мне была отлично известна. За столько веков немудрено изучить всю Обитель сверху донизу, как собственную ладонь, да и найти сомохранилище можно с закрытыми глазами. По запаху. Особенно когда душа горит.

Вдоль стен, сложенных из сырцового кирпича, до самого потолка высились деревянные стеллажи. Древесина благовонного агуру[13] по сей день хранила легкий аромат, и он смешивался с испарениями сомы, кувшинами с которой были тесно заставлены полки. На округлых боках кувшинов, на охряных выпуклостях четко просматривалось клеймо: изображение Сомы-Месяца в окружении венчиков Лунного Лотоса. Венчики были красивые, а Месяц — нет. На нетопыря похож.

Я аккуратно снял ближайший кувшин и перешел в помещение для мелких возлияний. Крупные полагалось проводить на свежем воздухе, меж пяти алтарей и со столь внушительными обрядами, что после глоток в горло не лез. Взял подобающие для принятия священного напитка чаши. Золотые. Три штуки. Чтоб часто не наливать. Это в гимнах Индра выпивает реки и озера сомы, после чего идет громить правых и виноватых. А в жизни нам и кувшинчика достанет…

Прочтя необходимые мантры, я откупорил кувшин, и мутноватая жидкость, булькая и пенясь, устремилась в жаждущий «рот» с орнаментом по ободку. Когда первая чаша была полна до краев, я не удержался и прочел вслух один маленький безобидный яджус[14]. Черненький такой. Как смоль. Этого, разумеется, делать не полагалось, и после него сома чуть горчила, зато крепость…

Не идеал, конечно, но и не ослиная моча!

Вот это, собственно, и называлось «пить горькую», что бы там ни утверждали приверженцы суры. Сура в любом случае крепче, но вкус у нее сладковатый…

— Пьем, значит, — гнусаво констатировал за моей спиной знакомый голос. — Пьем втихую, позорим званье Громовержца, да еще и Яджур-Ведой в тихой Обители балуемся…

Я поперхнулся сомой и на мгновение ощутил себя не могущественным Локапалой, а нашкодившим мальчишкой («Все лучше, чем червяком!» — мелькнуло где-то на самом краю сознания).

Лишь одно существо во всем Трехмирье могло позволить себе обращаться ко мне подобным образом. Мой родовой жрец-советник, Словоблуд-Брихас, Наставник богов.

На благородном языке — Сура-гуру.

И в единственном случае: когда мы оставались с ним наедине, что случалось отнюдь не часто.

Почему «существо»? Да потому что Словоблуд по сути своей не являлся ни богом-суром, ни асуром, ни демоном, ни уж тем более человеком или, скажем, лесным ракшасом. Так же, как и его то ли двоюродный брат, то ли друг, то ли, наоборот, заклятый враг Ушанас, Наставник асуров. Оба были бессмертны, как и мы, мудры (как немногие из нас!), а возраст их для всего Трехмирья оставался загадкой, равно как и происхождение. Официально Наставники считались внуками Брахмы, но так ли это было на самом деле, не знал никто. Подозреваю, что и сам Брахма. Вполне возможно, что Словоблуд с Ушанасом являлись ровесниками Прародителя Существ, а то и — чем Тваштар не шутит?! — были на день-другой постарше. Мысль выглядела достаточно кощунственной, однако тем не менее она не раз приходила в голову.

И не только мне.

— Мудрец подкрался незаметно, — выдавил я, проглотив наконец сому, вставшую поперек горла. — Присаживайся, Наставник… Не желаешь ли вкусить со мной благого напитка?

— Желаю, — с ехидцей ухмыльнулся Брихас, усаживаясь напротив. — Только без твоих отвратительных яджусов.

Сейчас он был, как никогда, похож на престарелого самца кукушки, уставшего от любовных песен и пересчитывания чужих лет.

Я немедленно наполнил вторую чашу для жреца — благо напиток в кувшине был обычный, незаговоренный.

Отхлебнули. Помолчали.

— Может, все же расскажешь мне, старику, что не дает тебе покоя, мальчик мой? — поинтересовался наконец Словоблуд, оглаживая гирлянды на шее. Глаза его в этот момент стали серьезными и очень внимательными.

Я не обиделся. Привык. Кроме того, по сравнению с ним я действительно был еще мальчишкой.

И буду.

— Расскажу, — немного подумав, кивнул я, подливая в обе чаши из кувшина, третья чаша сиротливо притулилась сбоку, словно ожидая кого-то. — То, что я вдруг начал моргать и умываться, ты, наверное, уже знаешь?

— Знаю.

Даже тени улыбки не возникло на морщинистом лице. Так выслушивают сообщения о начале войны и передвижениях войск противника.

— Тогда остается рассказать тебе, что я выяснил, войдя в Свастику Локапал.

— Тебе это удалось? — Теперь в голосе мудреца звучало легкое удивление.

— А почему это не должно было мне удаться? — в свою очередь изумился я. — Раньше получалось — и