Марина Галимджанова - Город Даль Страница 12

Последователи нежити дошли до того, что каждую ночь в жертву приносили не двоих, а несколько десятков людей. Налоги росли, правительство бездействовало, городские стражи разводили руки в разные стороны, а злость с беспомощностью постепенно переросли в общие беспорядки. Так в городе стали появляться наемники и ходоки.

Наемниками называли себя все: и люди умные, и шарлатаны, и искатели приключений. Люди хитрые сразу поняли, что лучше работу в рейдах организовывать вместе. За исполнения дела монет брали много. Поэтому позволить нанять лихачей могли единицы. Шарлатаны говорили много и красиво. Показывали, какое у них современное оружие, а особенно хвастались часами на рукоятках пустышек. За дело брали вперед, но через час терялись в многочисленных улочках и переулках города Даль.

Искатели приключений на удивление заслужили громкую славу с мрачным прозвищем ходоки. Финансы их не интересовали, но в ночные вылазки шли первыми. Погибали тоже одними из первых или получали увечья, от которых было не оправиться. Когда среди них количество погибших стало превышать количество выживших, за неоправданное лихачество люди назвали «ходок», то есть «живой мертвец».

Однако именно они догадались, что никто из людей, ни какими силами не может справиться с чудовищами, наводнившими город. Поэтому ходоки стали наблюдать за врагом и пришли к выводам, что существа, приходившие из башни часов люди изменившие себя. Разумеется, никто их рассказам не верил.

Жителям нужна была жертва, чтобы выместить на нее негодование. Дела никому не было: человек, существо, банда, инквизиция – им нужно было одно…

И пришел день, когда все получили, то, что хотели – зрелище на площади.

Наемники с ходоками, наконец, объединили силы и поймали «это».

Ни изуродованного металлическими деталями человека, а настоящее живое существо с темными спутанными волосами, бледной кожей, кривыми ногтями. Его сковали семиугольными цепями с четырьмя острыми наконечниками, а пока боролись с ним, потеряли больше половины людей, зато представили доказательство на общий суд.

В ту ночь город напоминал нарядную елку из факелов, светящихся подвесных часов, гирлянд—фонариков в руках жителей Даль. Все хотели видеть «зло» наказанным.

«Зло» смотрело на людей не голодным, обозленным взглядом, а насмешливо. Будто еще не верило, что это конец. Перебирало тонкими пальцами цепи, скалило пасть, будто хвасталось острыми как иглы зубами. Наконец, пыталось кинуться на людей, но получив палкой по бокам, затихло у позорного столба.

Люди видели, как существо жалось к столбу, чесало тоненькую шею под жесткой веревкой, звенело цепями на хрупких запястьях. Оно боялось солнца, поэтому время от времени показывало кривые зубы, за которыми прятался длинный скользкий язык. Они также видели, как исполнитель вяло читал приговор. Многие переминались с ноги на ногу. Некоторые поглядывали в сторону восхода, ждали, успеет ли городской страж дочитать, прежде чем солнце взойдет. Некоторые плакали, так как верили, что теперь их больше никто не тронет. Единицы качали головами, плевали в сторону исполнителей и говорили:

«Не того предаете огню!»

Чтец читал:

–…и когда часы пробьют полдень, мы удостоверимся в исполнении приговора. Колокол в башне часов ударит – раз! Ударит – раз! Часы пробьют… часы? Что такое? Почему не…

Исполнитель покраснел, так как часы не отметили наступивший день ударом: бум.

Мало того, что зимой солнце приходило поздно, почти в три дня, а в шесть часов была глубокая ночь, так произошел очередной пренеприятный казус из—за городской башни. Выходило как—то неловко и не по сценарию.

Исполнитель приговора замялся, не зная, что говорить на такое.

Часы в башне остановились!

Быть такого не может!

Может шутка механических омеле?

Или еще хуже…

…на фоне рассвета раскинув перепончатые крылья, летело существо. Размах его крыльев был большим для птицы механического мира, но маленьким для трехметровых искусственных крыльев. Этого было достаточно, чтобы люди поняли: оно не боялось лучей солнца. Однако не жуткие открытия испугали толпу на площади, а то, что нечто направлялось к площади Свободы. Наконец, существо мягко опустилось на босые ноги и, сложив крылья за спину, на плечи и руки в тонкую перепончатую кожу направилось к пленнику.

Пленник же сделал рывок вперед и произнес высоким женским голосом:

Ты слышишь? Калу? Ангелы кричат!Их слезы дождь на наши лицаИ только жалостливые птицы,Споют нам оду «колыбели»,Чтобы знали, что такое бес —Что семь кругов земного ада,Всего лишь малое дано!

Должна признать, что в людях и омеле есть общие черты. Нет, не благодетель, а то, что всегда будет объединять нас – жестокость

Кристина

Наемники прогнали ее почти по всему северо—восточному лабиринту сточной реки, что протекала под городом. Заставили открыть лицо и выпустить на свет чудовище, которое так умело, прятала Кристина за маской «благородной светской львицы». На мгновение она усомнилась во всей компании, но бросив быстрый взгляд на пленника, решила, что все не зря.

Несколько лет она терпела бесконечные письма, которые никогда не были отправлены адресату и стихи в блокнот, и этот взгляд Калу, который так раздражал. Он был таким… грустным, скучающим, что омеле была готова разорвать любого, кто прикоснулся в тот момент к ней. Нет, она не ревновала. Она даже не могла сказать, любила ли своего подопечного: как учитель, друг, подруга или же хотела спариться с ним.

За все время в ней копилось только одно раздражение на то, что он создание перворожденного имеет непозволительную слабость к мерзости – к человеку.

И однажды ее терпению пришел конец…

Пленница попыталась вырвать руку из ее пальцев, но омеле зашипела. Девушка затихла, но по блеску в глазах было заметно, что ждала спасения. Да, тикающие приборы наемников приближались все ближе и ближе.

Кристина дернула на себя человека и потащила за собой, одновременно утопая юбкой в шлаках сточной речушки: