Андрей Дай - Мастер Ветра. Искра зла Страница 13

Истязатели торопливо выскочили на улицу, а следопыт вытащил из сапога мой нож и скользнул ко мне.

– Теперь Сократор меня не поймет. А мне это совсем не нравится. Клянусь Всеблагим, ты мне за это ответишь!

Он поддел застежки моей рубашки на животе и неторопливо повел остро отточенное лезвие к шее. Ветер открывающегося полога шатра заставил трепетать пламя факелов – вошел новый палач. Но чужак и не думал отвлекаться. Нож легко взрезал кожу на моей груди. Черта за чертой – кровь тонкими струйками сбегала мне на штаны.

Наконец, он положил ладонь на мою изрезанную грудь, резко придавил и провернул руку. Чудовищная, неудержимая, словно лавина, волна боли третий раз за ночь вышвырнула мое сознание из покинутого богами мира.

Очнулся от жажды. Купола провощенной ткани надо мной уже не было, и ласковое весеннее солнце вовсю жарило исходящую паром землю. Влажный ветер от леса силился помочь, да только ничего у него не выходило.

Рук я уже не чувствовал. Губы окончательно слиплись, и при малейшей попытке их раздвинуть голову простреливало болью. На груди – сплошная корка запекшейся крови… И пахло от меня так, словно ночь провел в выгребной яме, а не в шатре командира посольской охраны.

От лагеря остались лишь вкопанные жерди – опоры для палаток да черные пятна кострищ. Дружинники седлали лошадей.

– Воды, – собрав остатки сил, зажмурившись от вспышки в глазах, выкрикнул я.

Некоторые проходили совсем рядом, косились на меня, и ни один не потянулся за флягой.

– Воды!

Один из прохожих хмыкнул, подошел и, секунду повозившись с гульфиком, помочился мне на сапоги.

– На тебе водицы, заморыш, – с совершенно счастливой мордой выдохнул он мне в лицо. – Смотри не захлебнись.

Часть охранников уже сидела на лошадях. Слуги складывали мешки с припасами на телеги. Отряд готовился выступать.

На невысокой, необычайно лохматой лошадке подъехал следопыт. Долго смотрел на меня, прикрывшись от солнца. Потом вытащил наполненный жидкостью кожаный мешок из седельной сумки и сунул горлышко мне между губ. В рот полилась слегка подсоленная студеная вода.

– Ты случайно не родственник ростокскому князю? – щурясь, спросил лесовик, убирая бурдюк на место.

– Нет, – дергать головой было больно. Пришлось говорить.

– Жаль.

Коняшка вяло обмахивалась длинным неопрятным хвостом от первых проснувшихся мух и переступала с ноги на ногу. Следопыт выпрямился в седле и, сложив руки на груди, смотрел куда-то вдаль, над головами суетящихся слуг.

– Жа-а-аль, – протянул он еще раз. – Знатный был бы повод…

Воины построились двумя колоннами. Телеги начали выкатываться на дорогу между ними.

– Что-то твой старший брат запаздывает.

– У меня нет братьев.

– Жаль, – резко выдохнул он и подобрал узду. – Ну, тогда – прощай, человечек из леса.

Задорно гикнув, следопыт сорвал лохматого конька с места. По широкой дуге он объехал готовый к маршу отряд и скрылся на опушке леса. Пыль, поднятая его рывком, еще не успела осесть, как подъехал Сократор в сопровождении пары хорошо знакомых мне палачей. Спустя минуту к ним присоединился четвертый – нарядно разодетый мужик на тонконогой, нервной кобылке.

– Это и есть ваш лазутчик? – брезгливо поморщившись, процедил он.

– Да, Мирослав. Лонгнаф поймал его в лесу у самого лагеря. Малец говорит – пришел из Ростока взглянуть на чужеземцев.

– Далековато завело паренька его любопытство, – засмеялся посол.

– Это точно, – искренне поддержал Сократор и нагнулся ко мне. – Ничего не хочешь добавить, малыш? Что-нибудь такое, из-за чего я должен был бы сохранить тебе жизнь…

Мое тело нашли бы через час. Через три часа о моей смерти узнал бы Вовур. К вечеру отряд, прошедший тысячи верст от Модуляр до Ростока, уже хоронили бы на опушке Великого леса. Ибо в противном случае через трое суток мои родичи там же хоронили бы Вовура. Было ли мне что сказать этому большому и сильному человеку? Поверил бы этот, закаленный битвами и путешествиями воин связанному щуплому парнишке в обмоченных штанах?

– Если хочешь встретить завтрашнее утро, ты меня отпустишь, – прохрипел я. И понял – не поверит. Неожиданно сильно захотелось жить.

Я изо всех сил сжал зубы. Чтобы предатель язык не вздумал молить о пощаде.

– Отнесите его в лес, – вяло махнул рукой посол. – Прибейте гвоздями к дереву потолще…

– О! Мирослав! – громко засмеялся командир. – Как там Владыка говаривал в старые добрые времена? «Искупайте грехи своего народа»! Вот и пусть искупит…

– Да здравствует король Эковерт! – дружно гаркнули дружинники.

Палачи, радостно улыбаясь, поспешили снять меня с жерди. Конечно, нежностью их руки не отличались, и конечно, им показалось забавным несколько раз пнуть меня по дороге…

Я не помню короткий путь к лесу. Наверное, я падал. Наверное, меня били. Может быть, кто-то из них возвращался к деревне – вряд ли дружинники носят в поклаже гвозди.

Я не помню, как мои ладони прибивали к толстенной березе.

Я не знаю, как долго я провисел.

Я тонул в пучине беспросветного ужаса и боли. И единственное, о чем я молил подлых ушедших в спячку богов – дать мне силы, чтобы не орать и не выпрашивать у врага жизнь. Чтобы сохранить последнее и самое главное, что оставалось у меня, – честь.

Лошадь мягкими губами тыкалась мне в щеку. Сквозь мутную пелену в глазах соловушка показалась мне неведомым чудовищем, вроде драконов из детских сказок. Но страха я почему-то не испытывал. И боли в пробитых железом руках не чувствовал. Капающий с мизинцев березовый сок, тепло живой бересты за спиной, шелест ветра в нитях плачущих веток. Мой крылатый ветряный друг, воздушными перышками щекочущий тело в прорехах одежды. Странное покалывание на груди. В том месте, где следопыт по имени Лонгнаф резал мою кожу на лоскутки… И необычайная легкость во всем теле. Вот только в глазах какая-то муть.

И я сам себе не поверил, когда сквозь розовое марево разглядел вернувшихся к дереву палачей.

– Слава Басре, малец вроде жив еще, – поскуливал первый.

– Надо ему морду оттереть – в гроб краше кладут, – суетился второй.

– Смотри, он кровью плачет…

– Убери хлебало, скотина безмозглая! Видишь, снимаем хозяина твоего…

– Дай ему воды, вдруг ему сказать чего-нибудь нужно будет…

– Он вообще не моргает?

– Руки-то, руки ему тряпицей перемотай…

– Все! Садим… Тпрууу, тварь, а то продам!

Мир качнулся, и я оказался в седле соловой лошадки. Я улыбнулся. И продолжал улыбаться всю дорогу до самых ворот Ростока.

Сотни четыре тяжело бронированных дружинников с ростовыми щитами в плотном строю перегородили дорогу. За их спинами приготовились лучники, бегали мальчишки со связками стрел. Второй отряд стрелков поджидал на стене. Конница гарцевала чуть в отдалении – почти у Княжьих ворот. И весь этот парад ради чужеземного посольства – ради кучки растерянно озирающихся воинов, закрывших щитами командира и посла.

Но первым встретил нас все-таки Лонгнаф. На своей низкорослой кобылке вынырнул из зарослей черемухи на опушке и вдруг, в одну секунду, оказался рядом.

– Жив паренек из леса, – кивнул сам себе следопыт. И засмеялся. – А старший брат все-таки есть!

Я не успел ответить. Лохматая лошадь лесовика снова рванула с места в сторону посольской охраны. И вовремя. Ростокская кавалерия с Балором во главе уже летела ко мне. Палачи, не прощаясь, повернули лошадей и заторопились за спины модулярцев. Так что наследника я встретил уже в одиночестве.

– Жив?! – заорал княжич. – Клянусь подушкой Спящих! Жив!

А я, вдыхая пыль, поднятую сотнями коней, мечтал умереть.

Почти полтора десятка столетий, со времен Старого Белого, орейские княжества любили своих спасителей из леса. И больше тысячи лет они же ненавидели своих завоевателей – лесной народ. Годы и годы балансировали два народа на острие клинка – уже не умея жить друг без друга и накапливая взаимные обиды. Сколько раз только угроза острых стрел из чащи мешала разрозненным княжествам объединиться в одно государство?! Сколько раз белоголовые лесовики собирали отряды по городам, чтоб дать отпор иноземному вторжению?! Мы ссорили и мирили князей, наказывали забывших Правду и поощряли ее защитников. Нас благодарили и боялись. Пока однажды юный лучник не отправился поглазеть на чужаков на опушке…

Да! Воины Старого Белого прекратили голод и болезни. Но теперь дружина князя Вовура вернула долг – спасла от лютой смерти младшего сына князя лесного народа. Росток вернул долг. Останется лишь вторая сторона монеты – длинные стрелы в лесу.

Если бы Сократор внял моим угрозам и отпустил глупого парнишку подобру-поздорову, этим бы все и кончилось. Ну, нашли бы в выгребной яме пару потерявшихся палачей с перерезанным горлом. Поняли бы – лесной народ держит слово. И все.

Если бы я умер, прибитый сталью к дереву, Вовур спокойно перебил бы пришельцев и продолжил искать шаткое равновесие с моим отцом.