Роман Злотников - Арвендейл Страница 13

Итак, стоило еще раз хорошенько обдумать, что ему сегодня стало известно нового по тому делу, которое вот уже пять с лишним лет занимало герцога более всего. Этот упрямец, несколько минут назад скончавшийся на пыточном щите, очевидно, умер с мыслью, что он НИЧЕГО не сказал герцогу. Святая наивность! На пыточном щите НЕВОЗМОЖНО ничего не сказать. Даже если пытуемый всего лишь орет и матерится, он все равно не может не выдать хоть каких-нибудь сведений внимательному и умелому взгляду и уху. Если допрашивающий достаточно опытен, он сумеет выудить информацию из случайных оговорок, проклятий, того, при каком вопросе пытуемый скажет «не знаю», при каком — «не скажу», а при каком просто стиснет зубы. Вот и этот упрямый монах тоже предоставил герцогу обильную пищу для размышлений. Правда, для этого еще нужен умелый и вышколенный палач. Вышколенный в соответствии с ясно поставленными целями и задачами. Тот же барон Грондиг восхитился искусством герцогского палача, но ему и в голову не пришло, что палач сумел постичь это искусство лишь благодаря твердой и умелой направляющей руке герцога. И потому палач самого барона НИКОГДА не сможет достичь подобных вершин, ибо сам барон слишком нетерпелив… и находит удовольствие в чужой боли. А герцог не находил в боли никакого удовольствия, боль была всего лишь средством, чтобы добиться поставленной цели. И, видят боги, если бы этой цели легче и проще можно было достигнуть иным способом, он бы непременно это сделал. Но, к сожалению, такого способа нет.

Если ты хочешь получить информацию либо заставить человека сделать что-то, но не уверен в его желании это делать, или хотя бы готовности, то нет ничего лучше боли. Боль — лучший способ управления людьми. Боль и страх… И тот, кто, будучи облачен властью и правом суверена, в силу каких-то убеждений отказывается или не смеет пользоваться столь сильными вожжами, взнуздывающими чернь и направляющими ее в нужную сторону, всего лишь трус и тряпка. Облеченный властью НЕ ИМЕЕТ ПРАВА выказывать слабость и отказываться от бремени ответственности. В этом герцог был твердо убежден. Правда, иногда встречаются особо упрямые или тупые особи, на которых боль оказывает не столь сильное воздействие, как на остальных, вроде сегодняшнего монаха. Что ж, в этом случае стоит признать свою ошибку и выбросить ее из головы, ведь никто, кроме богов, не может предвидеть будущее, а то, что боль действует на ту или иную особь не так, как на остальных, невозможно установить, пока не попробуешь. Тем более что какую-никакую информацию вырвать у них все равно удается, и герцог сильно сомневался, что иные методы с ТАКИМИ упрямцами были бы сколь-нибудь более эффективны. К тому же столь упорные особи попадались чрезвычайно редко. Разве что один на сотню. Герцог еще не набрал достаточного статистического материала, чтобы утверждать это с необходимой точностью.

В этот момент кольцо, надетое на мизинец левой руки герцога, на мгновение уменьшилось, чувствительно сжав палец. Это означало, что кто-то пересек тонкую магическую паутинку, натянутую над последней ступенькой лестницы, ведущей в его личные покои. Нет, пока пересечение этой паутинки ничем не грозило посетителю, более того, тот, скорее всего, даже не заметил, что прошел сквозь заклинание, но именно ПОКА, Если бы у герцога были основания предполагать, что доступ к его кабинету могут получить некие враждебные ему люди или иные существа, достаточно было сделать всего лишь несколько движений пальцами, чтобы паутинка превратилась в этакий спусковой рычаг арбалета. Другое заклинание, присоединенное к этому простенькому, могло бы вмиг испепелить дерзкого, рискнувшего проникнуть в святая святых замка, а если бы их было несколько, то досталось бы всем. Впрочем, у герцога на этот случай было готово несколько заклинаний, например трехминутный крохот. Противостоять на узкой винтовой лестнице этой твари с четырьмя пастями, заполненными десятками острых саблевидных зубов, треть из которых несла в себе яд, было почти невозможно. Из-за узости коридора, ведущего в личные покои, развернуться она не могла, а трехминутный срок ее существования служил гарантией того, что тварь, если слишком уж быстро расправится с нападавшими, не ринется по лестнице вниз, в общедоступную (ну, это только так называлось) часть замка и не наделает там бед, потому что ей все равно, кого рвать в клочья.

В дверь тихо постучали. Герцог чуть сдвинул брови, и дверь плавно отворилась. Посетитель вошел в кабинет и, изящным движением сняв шляпу с головы, низко склонился перед герцогом. Герцог благосклонно кивнул.

— Рад тебя видеть, Беневьер. Есть ли новости?

— Да, мой лорд.

Тот, кого назвали Беневьером, выпрямился, с легкой улыбкой перехватил шляпу под мышку, снял с шеи шнурок с ярко-алым камнем и протянул герцогу. Герцог подставил ладонь, и камень лег в нее, будто кусочек драгоценных брар-хухур, легендарных Слез гор, за каждую каплю которых, по преданию, гномы тому, кто принесет их к подножию Подгорного трона, готовы были отвалить золота десятикратно их весу. Впрочем, это были только легенды. Вот уже несколько сотен лет никто не видел воочию никаких брар-хухур. Да и для герцога этот камень был сейчас гораздо важнее любого брар-хухур.

— Как все прошло?

Улыбка Беневьера превратилась в презрительную усмешку.

— Ничего сложного. Сначала графу с дружиной пришлось отъехать в восточный предел, вечером того же дня его младший сынок вдрызг проигрался в карты, а затем в городском дворце появился некий дворянин, любитель древностей, и предложил за этот бесполезный кусок цветного булыжника, бесполезно валяющийся в ларце его папаши, сумму, немного превышающую ту, которую он проиграл. Я, знаю, мой лорд, вы не любите ЛИШНИХ мертвецов…

Герцог вновь благосклонно склонил голову.

— Хорошо, Беневьер. Надеюсь, ты был не в своем облике?

Беневьер осклабился.

— Как вы могли такое подумать, мой лорд? Со мной в таверне квартировал один мелкий дворянчик с Умбирских окраин. Этакий простецкий тип с замашками крестьянина. Так вот он и ходил в дом к графу. И той же ночью уехал.

— Его не найдут?

— Нет, мой лорд. — Ухмылка Беневьера стала еще шире. — Той же ночью его растерзали каррхамы. Всего в трех лигах от города. И беспокойство графа, из-за которого он днем раньше умчался из дома вместе с дружиной, получило еще одно подтверждение. Так что все чисто.

Герцог продолжал молча смотреть на Беневьера, ожидая продолжения. Тот усмехнулся и пожал плечами.

— Я тут почти ни при чем, мой лорд. Только заклинание Желания пути и простенький амулет запаха. Я повесил его на тот же шнурок, на котором висело ЭТО, — Беневьер кивнул на камень, лежащий на ладони герцога, — так что, когда граф отыскал его тело, он был совершенно уверен, что ЭТО унесли каррхамы. Или сожрали. Он даже попробовал идти по их следу, собираясь разгребать все кучи их помета, которые встретятся на пути. — Беневьер раскатисто захохотал.