Чигиринский Олег - Госпожа удача Страница 13

— А как я мог не поехать? Проел плешь всему Главштабу, а потом отказался? Да Старик сожрал бы меня с ботинками. Мы как, будем обсуждать все это на свежем воздухе или пойдем в клуб?

Верещагин не любил офицерские клубы и крайне редко посещал их, ему не нравилась атмосфера табачных курений и мужской сплетни, перегара и крапленого азарта. Но по принципу прятания листьев в лесу, он счел офицерский клуб идеальным местом для дружеской встречи двух офицеров. Их диалог растворился в репликах понтеров и банкометов, соударениях биллиардных шаров, тихих блюзовых аккордах, англо-французской болтовне, перемежаемой беззлобным русским матом, и прочих звуках симфонии «Доблестное белое офицерство на отдыхе».

— Ты виделся с нашими?

— Только что.

— А наш общий знакомый тебе звонил?

— Еще нет. Может, он раздумал?

— Все может быть. Сколько у нас человек?

— Ты, я, Козырев, Шэм, Томилин, Даничев, Хикс, Миллер и Сидорук. Новак останется в батальоне.

— О чем с тобой говорил Старик? — спросил Верещагина Георгий.

— Уже стукнули?

— Хикс беспокоится.

— Ерунда.

— Ты ему не нравишься.

— Я не целковый, чтобы всем нравиться.

— Он может нам испортить музыку?

— Вряд ли. Он… как тебе сказать? Старый служака английского образца. Эта ситуация, весь этот бардак — он просто не знает, как себя вести. Вот и нервничает.

— А ты не нервничаешь?

— Я знаю, как себя вести.

Георгий вздохнул.

— Арт, ты и в самом деле не сомневаешься ни в чем? Вот так железно во всем уверен?

— А ви шьто прэдлагаэте, Гиоргий Канстантинович?

— А в ухо? — грозно спросил Князь.

— А я с Месснером познакомился.

— Умыл. Что пить будешь?

— Да ничего, пожалуй.

— Слушай, не позорь горноегерскую бригаду.

— Я пил. Сегодня утром. В Дубаи.

— Ты утром пил. А уже вечер…

— Так еще ночь впереди…

— Господин Верещагин! — крикнул бармен.

— Здесь! — Артем прошел к стойке и взял у бармена трубку.

— Это Остерманн, — сказала трубка без малейших признаков акцента. — Я волновался за вас, капитан. Как там Лхоцзе?

— Еще не упала.

— Очень рад. Ну, сколько человек участвует в экспедиции? Добавьте, разумеется, офицера связи — оборудование рассчитано на всех.

— Десять.

— Замечательно. Кстати, ваши вещи так и лежат в камере хранения на автостанции в Бахчи. Вы еще помните номер ячейки?

— Нет, откуда?

— Номер 415, код — Криспин.

— Запомню. Спасибо, господин Остерманн.

— До завтра, — ответила трубка.

Князь ждал в некотором напряжении.

— Наш общий знакомый? — спросил он.

— Да, беспокоился о наших шмотках, что на автостанции в Бахчи. Ячейка номер 415, код — «Криспин». Очень легко запомнить — Шекспир, «Генрих Пятый», блестящий монолог Лоуренса Оливье.

— Слабо помню и Шекспира, и Оливье.

— «Нет, Уэстморленд, не нужно подкрепленья…» Речь перед битвой при Азенкуре. Большой шутник наш господин Остерманн.

— Ячейка 415, «Криспин». Bugger all, чувствую себя последним идиотом. Во что мы все ввязываемся?

— Ничего, уже недолго осталось. Жизнь коротка, потерпи.

— Переночуешь у меня?

— Нет, Гия, сегодня я ночую в «Шератоне».

— У тебя дядя-миллионер в Америке умер? — спросил потрясенный Берлиани.

— Iʼm the man that broke the bank in Monte Carlo![2] — пропел Артем и добавил: — Я еще и ужинаю в «Пьеро».

— Мальчик мой, женщины, вино и деньги погубят вашу душу. Твоя царица, да? — Князь улыбнулся, показав чуть ли не все тридцать два превосходных зуба.

— Моя царица.

— Слушай, познакомь меня с ней, а?

— Отстрянь. Ты высокий и красивый. Ты у меня ее отобьешь.

— Это комплекс неполноценности. Когда будешь переключать передачи, возьмись за рычаг, а не за…

— Гия, твои шуточки отдают казармой. В них я слышу гнусную зависть человека, который никак не устроит свою личную жизнь.

Князь Берлиани вздохнул.

— Аристократия — анахронизм, — сказал он.

Георгий действительно был заложником вековых традиций. Как единственный сын в семье, он был обязан жениться и произвести на свет наследника. Десять лет назад, как ему казалось, он решил проблему, заключив помолвку со своей троюродной сестрой, княжной Екатериной Багратиони-Мухрани. Княжна влюбилась в него с первого взгляда — немудрено, девятилетним девочкам свойственно влюбляться в красавцев-офицеров. Кето предстояло окончить закрытую школу в Англии, на что ушло бы, как минимум, восемь лет. Георгий рассчитывал, что детская влюбленность Кетеван за это время остынет в холодных стенах школы-пансиона.

Но его расчет не оправдался. И когда юная красавица вернулась из Соединенного Королевства, семья обрушилась на князя: женись! Закавыка: имелась еще некая Дженис, американская знакомая, которая уже три года как жила в Крыму — вроде бы как своей самостоятельной жизнью, но очень сомнительно, что только должность крымского представителя «Saatchi&Saatchi» соблазнила ее променять Балтимор на Симфи. Гия не знакомил ее с родителями. Старшие Берлиани расистами не были, но к мысли, что продолжатель их рода будет черным, их надо было приучать постепенно — так считал Гия.

Верещагин, как истинный плебей, полагал всю проблему надуманной. Стариков нужно было просто поставить перед фактом.

— Традиции и анахронизмы существуют постольку, поскольку мы их поддерживаем. Расторгни помолвку — и все дела.

— Меня распнут. — Князь немного помолчал. — И два раза пнут. И три.

— Пытаться сохранить этническую чистоту в условиях Острова — по меньшей мере, неразумно.

— Мои родные думают решить проблему за счет Общей Судьбы. Должен же в Грузии остаться кто-то из Джапаридзе или Церетели.

— Тебе и в самом деле годится только грузинка?

— Не мне — этим бешеным бабам, моим теткам, и матери.

— А если никого не найдется?

— Тогда, может быть, они согласятся на мой брак с Дженис. — Князь снова показал зубы. — Ты думаешь, почему я вступил в ваш клуб самоубийц?

— С дальним прицелом… А если серьезно, Гия — почему?

Берлиани слегка задумался.

— Не знаю, Арт. Может, потому, что я все-таки солдат. А солдату неловко сдаваться без драки.

— «Я дерусь, потому что дерусь»?

— Что-то вроде.

— Подвезти тебя в верхний город?

— Ого! Твоя царица живет в верхнем городе? А где же твое классовое чутье?

— Она там гостит.

Они расплатились и вышли на набережную. Солнце осторожно, как робкий купальщик, пробовало краешком воду, бриз ворочал трехэтажные облака.

— Когда увидимся? — спросил Георгий.