Дуглас Брайан - Чудовище Боссонских топей Страница 13

Смерч обвился вокруг меня. Глаза мои засветились желтым светом, плащ взлетел над плечами, как драные крылья, шерсть встала дыбом. Я поднял руки и с силой выбросил их вперед, указывая на бандитов.

И вся ярость стихийного бедствия обрушилась на них. Песок забивался в глаза, в нос, в уши. Ветер швырял людей на деревья, тащил сквозь кусты, поднимал на высоту десяти-двенадцати ярдов и отпускал.

Давно я так не веселился. Не то, чтобы мне доставляли особую радость чужие страдания. Просто люблю хорошую работу. Приятно было видеть, что я не разучился еще соединять силы природы, направляя их разрушительную мощь на врагов.

Все стихло так же внезапно, как и началось. На холме образовалась изрядная куча песка. Я буквально стер бандитов с лица земли. Несколько деревьев, вырванные с корнем, лежали на берегу. Я был очень доволен собой.

Конан продолжал лежать на траве, не шевелясь. Немного испугавшись, я подбежал к нему и потрогал его за плечо.

— Вставай, — сказал я. — Все кончено.

Он тяжело оперся локтями о землю и встряхнул головой.

— Что это было, Кода? — спросил он сипло.

— Небольшое стихийное бедствие, — небрежным тоном бросил я… — Смерч.

— Кода, — сказал он, — а эти… которые хотят нас уничтожить… не знаю уж, кто они такие…

— Жалкие наемные убийцы, — вставил я.

— По-твоему, они жалкие? Мне так не показалось. Ты же видел этот смерч! — возразил он. — Кто его, по-твоему, на нас наслал?

Тут я обиделся:

— Во-первых, не на нас. А на них. А во-вторых… среди нас, между прочим, имеется дух насилия, разрушения и зла. За кого ты меня принимаешь, человек? — высокомерно произнес я, заворачиваясь в свой плащ. Уж очень я обозлился. — Я Пустынный Кода. Я могу, если хочешь знать, вызвать такой ураган, что от Боссонских топей не останется даже воспоминания. Все будет ровное, как сковородка. И присыпанное сверху песочком. Какой-то примитивный смерч вообще не стоит упоминаний.

Я, конечно, загнул, но он здорово меня разозлил. Ведь не первый же год меня знает, кажется, мог бы уже понять, что я вовсе не шучу, когда характеризую себя как прибежище зла и сеятеля стихийных бедствий.

Он сел. Взял меня обеими руками за уши и потерся носом о мою шерсть.

— Кода, — сказал он. — Я виноват. Ты настоящий герой, ты нас всех спас. Ты действительно великий злобный дух пустыни.

Я с достоинством высвободился.

— Это мне известно и без тебя, человек, — сказал я.

Из-под берега показалась Эрриэз — две торчащих косички, синяк под моргающим глазом. Я смерил ее взглядом. «Поняла, с кем имеешь дело?» — подумал я, не скрывая своего торжества.

Она, видимо, поняла. Потому что остаток дня я провалялся на травке, ковыряя щепочкой в зубах, а Эрриэз с Конаном, стоя по колено в ключевой воде, вдвоем оттирали котелок от подгоревшей каши.

Был уже поздний вечер. Мы решили провести па берегу черной речушки еще одну ночь и как следует отдохнуть после пережитых потрясений. В конце концов, торопиться нам было некуда.

Мы закончили дела, которые неизменно возникают в течение дня и которые Конан в минуты философских раздумий называет «хламом жизни», и теперь лениво развалились возле костерка. Жаркий свет костра заливал физиономию Конана, и я думал о том, что чертовски привязался к нему за эти годы и мне будет очень плохо и одиноко, когда его, наконец, убьют.

Неожиданно он насторожился. Сперва он замер, прислушиваясь к чему-то, потом поднялся на ноги и метнулся в кусты, росшие ярдах в пятнадцати от нашего лежбища.

Я ровным счетом ничего не слышал и теперь, привстав, Изо всех сил вытягивал шею, пытаясь разглядеть, что же там происходит в темноте.

Наконец, до меня докатилась такая волна чужого страха, что меня чуть не стошнило — уж на что я ко всему привычный!

Конан выволок из кустов белобрысую личность, у которой глаза на лоб лезли от ужаса, что придавало его роже, и без того малопривлекательной, вид совершенно идиотский. Личность была выше Конана почти на целую голову и шире ровно в два раза. Я предположил, что это единственный, кто уцелел после моего стихийного бедствия.

Эрриэз встала, тревожно вглядываясь в темные фигуры мужчин — Конана и его добычи.

— Сядь, — сказал я ей тоном бывалого рубаки. — Он его все равно сюда приволочет.

Я не ошибся. Белобрысый вскоре предстал перед нами. С ним можно было особенно не возиться. Я откинул капюшон, посмотрел на него своими круглыми светящимися в темноте глазами и подергал немного носом — этого хватило. Я чуть не помер со смеху, когда он разинул рот, поспешно зажал его ладонями (каждая размером с лопату) и вытаращился на меня с диким ужасом.

Потом он шарахнулся в сторону и снова столкнулся с Конаном, который стоял на границе светового круга с мечом в руке, словно охраняя костер от ночного мрака.

Белобрысый заметался, теряя на ходу остатки своего (и без того не слишком мощного) рассудка. Наконец, выбрав из нас двоих человека, он бросился Конану в ноги.

Мой киммериец так растерялся, что я снова захохотал. Неожиданно Конан рявкнул на меня:

— Заткнись, Кода! Я подавился.

Он отступил от громилы на шаг и еще более злобным голосом велел ему подниматься на ноги. Стоя на коленях, громила преданно мотал головой.

— Дурак, — со вздохом сказал Конан. Он обошел громилу по кривой и снова сел к костру. Пленник поспешно передвинулся так, чтобы стоять к нему лицом. Я заметил, что несмотря на свое сугубо мирное поведение, Конан все же держал меч наготове. Умница он у меня все-таки, подумал я растроганно.

Громила шумно вздохнул и помялся. — Иди сюда, — негромко произнес Конан. Он уже успокоился и хотел кое-что выяснить.

— Не убивай меня, — пробубнил громила, не трогаясь с места.

Конан брезгливо скривился.

— Кому ты нужен…

Громила осторожно подсел к костру, покосился па Эрриэз, которая глазела на него, по-детски приоткрыв рот, потом боязливо перевел взгляд на меня, и его передернуло. Надо же, какой чувствительный.

— Ты голодный? — спросил Конан. Громила тупо уставился на него, словно не понимая, о чем его спрашивают. Конан вытащил из мешка кусок хлеба, немного подмокший, но вполне съедобный.

— Есть хочешь? — повторил он.

Громила осторожно потянулся к хлебу. Взял, подержал на весу и принялся заталкивать в рот. Человек — ну что с него взять! Конан терпеливо ждал, пока он перестанет чавкать и, склонившись над мечом, лежавшим поперек его колен, к огню, смотрел, как корчится и догорает тонкая веточка. Мне показалось, что он был чем-то расстроен. Громила, наконец, расправился с хлебом. Не отводя глаз от огня, Конан заговорил с ним.