Дэниел Уолмер - Дважды рожденные Страница 13

Конана заперли в пустой хижине на окраине селения. В той самой, где жил когда-то несчастный Хосса. Она пустовала, так как никто не хотел селиться в доме вора, отравившего своим грязным и презренным дыханием стены и потолок. Мальчик должен был сидеть взаперти, пока старые и авторитетные мужчины, посовещавшись, не решат его участь.

Сбежать оттуда не представлялось никакой возможности, так как два воина с мечами и луками караулили дверь и единственное окошко.

Мальчик лежал на земляном полу, сжавшись в комок и охватив колени руками. Вокруг было пусто. Ни лавок, ни тюфяка, ни даже облезлой шкуры, которую можно было бы подстелить под себя. От нетопленых ветхих стен тянуло сыростью. Снова и снова Конан прокручивал в голове тот миг, неизбежный миг его недалекого будущего, когда резки взмах сурового меча отрубит его правую руку выше локтя. Его живую, теплую, такую сильную и меткую, с древесным узором вен, подрагивающую на запястье от толчков веселой крови, руку… Должно быть, будет больно. Потом мать перевяжет ему обрубок, чтобы он не умер от потери крови. Вряд ли она скажет ему хоть одно ласковое слово на прощание. Нет большего позора для киммерийской женщины, чем родить труса, предателя или вора. Позор свой Маев перенесет молча и мужественно, как носила все прочим страшные удары судьбы… Мать перевяжет его, положит в кожаную сумку хлеб и сыр, и Конан побредет неизвестно куда, одинокий калека. Он будет вымаливать у встречных остатки их обеда, а те будут отталкивать его с насмешками и презрением, ведь кровавый обрубок ясно покажет, что перед ними жалкий воришка… и все это из-за Буно. Из-за колдуна с черной душой и смрадным сердцем, будь он трижды проклят! Да напорется он на рог Нергала, да разорвут его на сорок частей черные псы ваниров, да пронзят его навылет десять стрел надменных аквилонцев!..

Помимо бессильной ненависти к Буно, Конана трясла жестокая обида на Пэди. Неужели он не мог покричать подольше? неужели это так трудно: вопить и подпрыгивать животом вверх на тюфяке?.. и колчан, и свистульку, и свое покровительство и защиту в драках пообещал ему Конан, а он… Пусть только встретится ему сопливый Пэди где-нибудь и когда-нибудь в жизни! Уж он сумеет отплатить за предательство!

Если б Конан мог знать, отчего мальчик перестал кричать раньше времени, ему было бы гораздо легче. Но некому было рассказать ему, то Буно, лишь только взглянул на орущего ребенка, сразу же догадался о его притворстве. Он влил в распахнутую глотку Пэди изрядную порцию снотворного зелья, и мальчик тут же стих, прикрыл глаза и засопел носом. Важно и торжественно старик сообщил родителям, что злой демон, грызший внутренности ребенка, изгнан им и больше не вернется, и те, обрадованные и благодарные, вручили ему и прозрачный камень величиной с яблоко, и новенькую шкуру росомахи.

«Попадись мне только этот предатель, — с мстительным вдохновением твердил про себя Конан. — Уж я ему задам!.. Уж я отплачу ему! Рука моя устанет гулять по его тощей шее!..

Рука… Какая рука? Левая?.. А хоть бы и левая!» — яростно перебил он сам себя. Не будет он нищим попрошайкой, он, Конан, сын кузнеца Ниала! Нет. Он научится владеть мечом левой рукой не хуже, чем правой. Он будет разить врагов без промаха и без устали. Станет знаменитым воином, грозой ваниров и аквилонцев. Слава о нем побежит впереди него, как глупая и восторженная собачонка. Он вернется в родные места, израненный и немногословный, и Меттинг выйдет ему навстречу и введет в круг самых достойных и уважаемых воинов. А Буно… О, только бы старый колдун не умер своей смертью к тому времени! Только бы он дождался его мести!..

Яростно-сладкие мечты Конана прервал звук открывающейся двери. Он приподнялся и посмотрел на вошедшего взглядом брошенного в клетку волчонка. Навстречу ему коротко и сочувственно засветились серые глаза Гэллы.

— Чего тебе? — буркнул Конан.

— Я принесла тебе лепешки и молоко, — девушка пододвинула к нему глиняный кувшин и завернутые в листья лопуха теплые лепешки. — Старый Меттинг велел мне сделать это. Мужчины совещаются с утра, но они все еще не решили, какое наказание нужно тебе вынести.

Лицо Гэллы с заостренным подбородком и бледными губами было печальным и слегка напоминало мордочку симпатичной летучей мыши. Не хватало только больших мягких ушей и перепончатых крыльев за плечами. Гладко зачесанные назад темные волосы подчеркивали бледность лба и щек. Она часто моргала, как делала всегда, когда грустила или волновалась.

Трепет тяжело нависающих над глазами ресниц напомнил мальчику коричневую бахрому крыльев ночной бабочки.

Конан отпил глоток из кувшина и скривился, словно молоко было прокисшим. Лепешки он даже не развернул, но лишь презрительно щелкнул по лопуху пальцами.

— И что им там долго обсуждать? — усмехнулся он. — Наверное, они никак не могут договориться кто из них будет рубить мне руку. Каждый кричит: «Я! Я! Я это сделаю!»

— Вовсе нет, — покачала головой Гэлла. — Они спорят не из-за этого. Меттинг уговаривает их не рубить тебе руку и не изгонять из селения. Ты ведь знаешь, как уважают все старого Меттинга. Обычно все всегда поступают так, как предлагает он. Когда он велел мне отнести тебе молоко и лепешки, он тихонько шепнул мне: скажи ему, пусть он не унывает раньше времени. Я попытаюсь спасти ему руку для будущих славных дел!

Надежда вспыхнула было в сердце мальчика, но тут же погасла.

— Он не сумеет уговорить их! — угрюмо возразил он. — Старика Буно уважают не меньше, а уж он-то постарается, чтобы меня наказали по всей строгости и вышвырнули прочь.

— И все-таки не отчаивайся! — участливо попросила Гэлла.

Она неожиданно нагнула его голову к себе и коснулась губами вороных волос на макушке. Конан, пробурчав что-то нечленораздельное, вырвался и отполз прочь. Теплые девчоночьи руки смутно взволновали и рассердили его.

Конан вспомнил, что Гэлла уже обнимала его однажды. Это было, когда закоченевшее тело Кевина опускали в такую же стылую и мертвую, что и он, яму в земле. Гэлла, стоявшая рядом, вдруг обняла его, и слезы ее прожгли ему шею. Тогда он не сразу вырвался из ее рук, а чуть помедлив, хотя ему и было мучительно стыдно, что девчонка обнимает его, да еще на виду у всех.

«Кевин… Кевин… — повторяла она распухшими от плача, непослушными губами. — О Конан, неужели он… навсегда… Ему холодно… Отчего они не постелят шкуры на дно… и не укроют его сверху?..» Ни для кого не было секретом, что Кевин и Гэлла договорились между собой пожениться сразу же после того, как Кевин испытает себя в настоящей битве. И Кевин испытал. Он выдержал испытание, как подобает мужчине, но вместо свадебного пира его ждало пиршество могильных червей…