Эдуард Шауров - Оракулы перекрестков Страница 14

У Бена заложило уши, он на несколько мгновений ослеп и даже слегка сошел с ума, а когда стал способен хоть как-то воспринимать действительность, вокруг стоял полный кавардак. Отовсюду неслись крики и стоны. Где-то, захлебываясь, визжали истошным голосом. Помещение заволокло едким дымом, и люди лезли друг на друга, ничего не видя и ничего не соображая. Сверху моросил мелкий дождик. Откуда-то вывернулся давешний крючконосый сосед по лавке, прокашлял:

– Давайте сюда! Здесь дырка! – И полез в белесый удушливый дым.

Бен, сам не зная как, уцепился за его брыкающуюся ногу и пополз следом. Углепластиковые стержни в нескольких местах оказались разбиты осколками. Бен на четвереньках пробрался в один из таких проемов. Возле решетки торчком сидел труп с кровавой кашей вместо верхней половины лица. Пшеничные усики задорно топорщились над его оскаленными зубами.

В ужасе Бенджамиль отцепился от спасительной штанины, его вырвало густой горькой желчью. Он тихонько завыл и с упорством раздавленной улитки пополз туда, где редела дымовая завеса и где, по его разумению, был выход из этого ада.

Глава 5

Сжав голову руками, Бенджамиль слегка раскачивался взад-вперед. Его тошнило.

– Нужно затолкать пальцы в рот, – посоветовал Лимкин.

Бенджамиль помотал головой. Потом все-таки сунул указательный и средний пальцы в горло. Пустой желудок мучительно сократился. Блевать было нечем.

– Это вы в участке надышались. – Лимкин старательно мял в пальцах полу сюртука, пытаясь оттереть темное пятно. – Ясное дело.

– А почему вас не тошнит? – с трудом спросил Бен.

– Я пятнадцать лет работал на «Кемикал Данг Фактории», – очень серьезно сказал Слэй Лимкин. – Теперь меня тошнит только от химических удобрений. Хотя в остальном работа была хорошая и должность не из последних, но потом у меня обнаружили синдром Патча и сразу выставили за ограду. Мистер Мэй, вы знаете, что такое синдром Патча? Не знаете? Вот и хорошо, лучше и не знать.

Бенджамиль с омерзением посмотрел на свои светлые брюки. От вида бурых заскорузлых пятен на коленях его замутило сильнее.

– Может, все-таки дождемся сумерек? – уже в сотый раз предложил Лимкин.

Бен поглядел на изрисованную похабными картинками стену с обвалившимися кусками штукатурки, на полусгнившую оградку палисадника и в сотый раз покачал головой.

– Вы только покажите мне направление, а сами идите домой. Чего вам со мной таскаться? – неуверенно сказал Бен.

Ему до ужаса не хотелось искать трубу в одиночку, он даже готов был терпеть навязчиво-многословного Лимкина с его бесконечными жалобами.

– Да нет, чего уж там. – Лимкин пожал плечами. – Мне все равно в те края топать.

– Вы живете около тубвея? – Бенджамиль даже обрадовался.

– С чего вы взяли? У нас тут один патрубок на полторы сотни кварталов. Это вам не аутсайд. Мой дом вон в той стороне. – Лимкин указал куда-то за спину. – Один патрубок и один стоповский участок на четыре сектора. Был…

– А вы вроде сказали, что нам по пути, – удивился Бен.

– По пути, но домой я пока не пойду, – рассудительно сказал Лимкин, – Отсижусь пока у одного приятеля, вдруг искать будут. Так что дома я буду не скоро. – Он протяжно вздохнул. – Замиля будет волноваться… и дети. Когда их теперь увижу? – Лимкин судорожно всхлипнул, размазывая по грязным щекам слезы. – Вы уж извините меня, мистер Мэй, что я при вас плачу, это у меня болезненное. Никогда не могу удержаться.

– Ничего страшного, – сказал Бен устало, Лимкин плакал уже третий раз с тех пор, как они выбрались из взорванного участка.

Дурнота постепенно утихала. Бенджамиль отвернулся от утирающего слезы Лимкина, вытер руки о штаны и полез за пазуху.

Кружок оракула был теплым, ощутимо весомым, надежным, единственным, что еще как-то связывало Бена с привычным и безопасным миром делового кольца, с уютной квартирой в бело-оранжевом секторе аутсайда, с неразобранным ящиком антикварных комиксов под кроватью. Бен шмыгнул носом и шесть раз крепко сжал оракула в руке. На дисплее, словно всплывая из темной глубины, проступили буквы:

В этом мире неверном не будь дураком:Полагаться не вздумай на тех, кто кругом.Трезвым оком взгляни на ближайшего друга —Друг, возможно, окажется злейшим врагом.

— Ну вот, – тихо сказал сам себе Бен. – Нужно было спрашивать советы до, а не после. Это, конечно, не совсем то, чего я ожидал, но про Вайса все сказано предельно верно. Если бы я загодя знал, что Трустам такая скотина, то позвонил бы кому-нибудь другому.

«Кому бы ты позвонил? – осведомился ехидный голос внутри Бена. – Тебе тридцать два, и твой единственный друг оказался полным дерьмом, а новых друзей у тебя не будет, ты ведь не любишь ничего нового, кроме антикварных безделушек. Ха-ха! И даже эти безделушки далеко не новые!»

– Что там у вас? – спросил Лимкин, вытирая крючковатый нос.

– Ничего, ерунда, – ответил Мэй, пряча оракула. – Можно идти дальше.

– А как самочувствие?

– Сносно, – сказал Бен, поднимаясь с треснутого пластмассового ящика.

– Лучше бы погодить до темноты, – просительно сказал Лимкин.

Бенджамиль упрямо помотал голвой:

– Мне нужно идти. К тому же ночью здесь опасно.

– Здесь всегда опасно, – уныло сказал Лимкин, – и днем и ночью. Только ночью меньше шансов попасться на глаза стопам. Я думаю, патрули уже прочесывают ближние сектора. Им же надо найти виноватых. А по темноте мы бы живо проскользнули. Я ж в этих кварталах вырос, каждый закоулок знаю… Ну, нет так нет… – Лимкин поднялся на ноги. – Тогда пойдем, что ли?

Проведя всю свою сознательную жизнь в окружении механизмов, так или иначе отсчитывающих часы и минуты, Бенджамиль даже не предполагал, сколь сложно определять время, не имея перед глазами ни одного циферблата. Лимкин утверждал, что они идут часа два, Бену казалось – гораздо дольше. Они шли черными дворами, подворотнями, совершенно невообразимыми закоулками, время от времени со всеми предосторожностями пересекая большие радиальные и сегментарные улицы.

Сначала Бен с интересом глазел вокруг, но вскоре это занятие ему прискучило. Архитектура черного буфера удивляла своей сумбурностью. Сорокаэтажные небоскребы со шпилями и фигурными карнизами преспокойно соседствовали с ветхими пятиэтажками в стиле миникор. Однако формы быстро утомляли однообразием повторяемости. Кроме того, на всем лежала печать запустения. Несколько раз им попадались нелюбопытные, нахохлившиеся прохожие, спешившие при виде незнакомцев свернуть куда-нибудь от греха подальше, но в целом казалось, что кварталы необитаемы уже много лет. Только запах, свежие отбросы и мусор говорили об обратном.