Джон Толкин - Властелин колец Страница 14

Все сто сорок четыре гостя рассчитывали попировать на славу. Единственное, чего они страшились, – это как бы хозяин не учудил чего–нибудь в своей послеобеденной речи (а обратиться к гостям с речью он был обязан). За Бильбо водился грех – он всегда норовил вставить в свое выступление стишок–другой, именуя это «поэтическими украшениями»; кроме того, иногда, стаканчика этак после второго, он мог пуститься в воспоминания о своих дурацких приключениях и никому не нужных странствиях. Как бы его не развезло и на этот раз!..

А пока настал черед угощения, и, надо сказать, разочарованы хоббиты не были. Пир удался на славу и стал поистине гвоздем праздника. Всего было вдосталь, выбор блюд – богатейший, кухня – самая изысканная, а главное, никто не торопил подниматься из–за стола. Кстати, в последующие недели торговля съестным в окрестных лавках шла не очень–то бойко. Но лавочники особой беды в этом не видели – ведь Бильбо, делая оптовые закупки для пира, опустошил хоббитонские склады, лавки и погреба чуть ли не подчистую!

Наконец пир подошел к концу (впрочем, это еще как сказать), и настал черед Речи. Собравшиеся к этому времени размякли и подобрели – они дошли до того состояния, которое у хоббитов называется «утрамбоваться под завязку». Они благодушно попивали любимые напитки, грызли излюбленные сласти и уже не помнили про недавние опасения. Теперь они готовы были выслушать все, что угодно, и кричать «ура» после каждой фразы.

– Дорогие мои соотечественники! – начал Бильбо, поднимаясь.

– Слушайте! Слушайте! – наперебой закричали хоббиты, не торопясь, однако, ни слушать, ни слушаться друг друга.

Бильбо выбрался из–за стола, прошествовал к увешанному фонариками дереву и вскарабкался на стул. На свету его лицо залоснилось, а на вышитом шелковом жилете сверкнули золотые пуговицы. Всем было прекрасно видно, как он стоит, помахивая правой рукой, левая спрятана в кармане.

– Дорогие Бэггинсы и Боффины! – начал он снова. – А также уважаемые Тукки и Брендибэки, Груббы, Куббы, Барсукки, Дудельщики, Булджеры, Перестегинсы, Дебеллинги и Большеступы!

– Большестопы! – громогласно поправил пожилой хоббит с другого конца стола. Никому и в голову бы не пришло усомниться, что это самый настоящий Большеступ: ноги у него были соответствующего размера, на редкость косматые и обе возлежали на скатерти.

– И Большеступы, – повторил Бильбо как ни в чем не бывало. – А также добрые, славные Саквилль–Бэггинсы – наконец–то я вижу вас у себя! Добро пожаловать в Котомку! Сегодня я справляю сто одиннадцатый день своего рождения! Иными словами, мне стукнуло одиннадцать с хвостиком!

– Ур–ра! Ура! Поздравляем! Желаем счастья! Всего–всего! – загалдели хоббиты и с воодушевлением забарабанили по столам кулаками. Вот это речь! Лучше и не выдумать! Как раз в хоббичьем вкусе: коротко и не надо голову ломать.

– Надеюсь, вы развлекаетесь не меньше моего!

Оглушительный взрыв рукоплесканий. Выкрики «Еще бы!» (и «Еще чего!»). Трубы, рожки, волынки, флейты и прочая и прочая! Мы уже упоминали, что шатер кишел хоббичьим молодняком; теперь юное поколение заявило о своем присутствии взрывом доброй сотни музыкальных хлопушек с сюрпризом. В основном хлопушки были помечены меткой «Дейл»; большинству это слово ничего не говорило, но от хлопушек все были в восторге. Сюрприз состоял в том, что внутри оказались спрятаны музыкальные инструменты – небольшие, но искусно сработанные и звучавшие прямо–таки волшебно. Обнаружив сюрприз, парочка–другая молодых Тукков и желторотых Брендибэков, решив, что дядя Бильбо выговорился (Что ж еще толковать–то? Все и так ясно!), вмиг соорудили в уголке оркестрик и принялись наяривать что–то веселенькое. Несовершеннолетний Эверард[60] Тукк и юная Мелисса Брендибэк вспрыгнули на стол с колокольчиками в руках и уже собирались отмочить «Прыг–скок» – танец довольно милый, но, пожалуй, чересчур легкомысленный.

Но Бильбо еще не выговорился. Отобрав у какого–то хоббитенка рог, он трижды громко протрубил, призывая к тишине. Шум унялся.

– Подождите, я недолго! – крикнул Бильбо. Гром приветственных криков и рукоплесканий. – Я не зря собрал вас за этим столом всех вместе! Я кое–что задумал!

Что–то в его голосе заставило собравшихся смолкнуть. Наступила гробовая тишина. Один–два Тукка даже прислушались.

– Если быть точнее, я задумал не одну вещь, а целых три! Первое – я хочу сказать вам, что люблю вас всей душой и что провести одиннадцать с хвостиком лет среди столь блистательных и достойных восхищения хоббитов недостаточно, чтобы пресытиться их обществом!

Лавина одобрительных воплей и оглушительные хлопки!

– Я и с половиной из вас не успел сойтись так, как мне бы того наполовину хотелось, но, с другой стороны, я и половины из вас не люблю так, как она того, правда, вполовину не заслуживает!

Вот так–так! Что–то чересчур заковыристо! Один или два хоббита захлопали; остальные морщили лбы, силясь уяснить, что это было – любезность или хамство?

– Второе – я хочу отметить свой день рождения! – Снова аплодисменты. – То есть, простите, наш день рождения! Все вы прекрасно знаете, что этот праздник не только мой, но и Фродо – моего наследника и племянника! Сегодня он вступает в совершенный возраст и становится законным владельцем Котомки!

Снисходительные хлопки взрослых; громкие вопли хоббитов помоложе: «Фродо! Фродо! Ура старине Фродо!»

Саквилль–Бэггинсы скорчили мрачную гримасу: что бы это могло значить? Почему это вдруг хлоп – и «законным владельцем»? Что за шутки?

– Если сложить наши годы, выйдет ровно сто сорок четыре. Вас тут тоже сто сорок четыре, и это не случайно. Настоящая куча мала, если мне будет позволено так выразиться!

Неловкое молчание. Уж это ни в какие ворота не лезло! Многие из гостей, особенно Саквилль–Бэггинсы, глубоко оскорбились. Что же, выходит, их зазвали только для ровного счета, словно они ящики какие–нибудь? «Куча мала! Хорошенькое дельце! Как плоско!»

– Если мне разрешат обратиться за вдохновением к давно минувшим временам, я напомню вам, что сегодняшний день – это еще и годовщина моего прибытия в Эсгарот верхом на бочке. Правда, в тот раз я совсем было запамятовал про свой день рождения, но тогда мне стукнуло всего пятьдесят один, а когда ты молод, день рождения – не велика дата. Правда, пир мне закатили что надо, хотя сам я схватил ужасный насморк, и речь моя на пиру состояла всего из двух слов: «Бдагодадю богодно!» Позвольте мне сегодня сказать то же самое еще раз, но уже ясно и внятно: благодарю вас всех покорно за то, что посетили мое скромное торжество!