Закон Фукусимы - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" Страница 14

Потому умер он от своей.

Удар моей ладонью в кулак изменил смертоносную траекторию движения скальпеля, который вошел в глаз врача, от неожиданности отпустившего рукоять.

А потом скорую слегка занесло на повороте. Доктор, мгновенно потерявший сознание от боли, мешком свалился на пол и долбанулся о него лицом, вогнав скальпель в глазницу полностью.

Я был готов поклясться, что у него в черепе раздался какой-то неестественный треск. Все еще надеясь спасти врача, я резко перевернул его на спину… но спасать было уже некого. Оставшийся глаз доктора закатился под лоб, челюсть безвольно отвисла книзу, а изо рта показался сизый дымок.

– Это не человек, – переводя дух, сказал я. – Киборг. Или что-то в этом роде.

Словно в подтверждение моих слов из глазницы врача, пробитой скальпелем, потекло что-то желтое, по консистенции похожее на машинное масло.

– Это сабанто, – негромко проговорил водитель.

– Что? – переспросил Виктор. – Слуга?

– Да.

Видимо, шофер был изрядно напуган, потому Савельев сказал:

– Не бойся, мы не причиняем вреда тем, кто не пытается навредить нам. Ты – человек?

– Да, – проговорил водитель. – Здесь нас называют сару.

– Обезьяны, – пробормотал Виктор. – А имя у тебя есть?

– Только номер. Шестьсот восемьдесят один.

Водитель оторвал левую руку от руля, приподнял вверх. Рукав задрался, и я увидел на запястье татуировку с номером «681» на фоне мозаики кода быстрого отклика.

– Ишь ты, прям как в концлагерях, только на современный лад, – сказал я. – А он тоже киборг?

Я кивнул в сторону вырубленного медбрата.

– Нет, он человек.

Понятно. Доктора тут, значит, киборги. Стало быть, простым медбратьям до врачей дорасти никак не получится. Тот случай, когда разумная машина важнее и ценнее простого человека, для которого социальные лифты находятся под запретом. Возможно, наше недалекое будущее.

– Давно ты здесь?

– Не помню, – пожал плечами водитель. – Память принадлежит сифу, как и все в городе.

– Не понял, – чуть вздернул брови Виктор. – Как чья-то память может принадлежать начальникам?

– Им принадлежит все, – вздохнул водитель.

– Ему стерли память, – предположил я. – Уже понятно, что люди тут – ничего не стоящая грязь, обслуга низшего звена. Слуги – программируемые киборги, а некие начальники – это местная элита, которая творит, что захочет.

– Еще в городе есть сенси, воины, – произнес водитель. – Мы подъезжаем к блокпосту, придется остановиться.

– Остановись, – разрешил Виктор, перебираясь на носилки. – Скажешь, что доктор остался на месте происшествия, а тебя послал отвезти раненых в больницу.

– Но это же ложь! Сару нельзя врать!

На лице шофера было написано смятение. Жаль парня, которому перепрошили мозги, но делать нечего, придется подстраиваться.

– Тогда так: доктор получил ранение в схватке с нарушителями, проникшими сюда, и сейчас ты везешь его и двоих раненых сенси в больницу.

– Сенси – это другое, – мотнул головой водила. – Вы – такие же сару, как и я, просто вас еще не поймали, и вы пока не стали частью города. И вы не ранены.

– Блин…

Правдолюбец с мозгами, свернутыми набекрень, начинал действовать на нервы. Но его было жаль: не помнить прошлое – что может быть страшнее? Потому давить на него я не стал. Выгораживать нас у него тоже интереса никакого, потому будь что будет.

– Говори что хочешь, – сказал я. – Но учти: после того, как ты нас сдашь, нам придется зачистить блокпост. Будет много стрельбы, и далеко не факт, что ты останешься жив.

– А я и не хочу жить, – улыбнулся парень. – Просто так живу, без желания. Не знаю зачем.

– Так живут большинство жителей планеты, – хмыкнул Савельев. – Жизнь – это подарок, о котором никто из нас не просил. Часто ненужный и обременительный. И выбросить страшно, и нести тяжело, и порой вообще непонятно, что с ним делать.

– Кому ненужный, а кто-то, может, ею очень даже дорожит, – сказал я, глядя на вырубленного Савельевым медбрата, так и не пришедшего в сознание. Потом повернулся к водиле и сказал: – Остановись-ка.

Тот послушно нажал на тормоз. После чего я открыл задние двери скорой, мы с Виктором вынесли бесчувственное тело медбрата наружу и оставили возле обочины. Кто-нибудь мимо проедет, сообщит куда надо. Пусть парень останется жив. А вот мертвого киборга мы вытаскивать не стали. Тяжелый больно, пусть и дальше лежит на полу автомобиля, нам же с Савельевым силы беречь надо.

Машина поехала дальше, но почти сразу водила сообщил:

– Блокпост за следующим поворотом.

– Притормаживай, – сказал Савельев.

Водитель послушно сбросил скорость. Виктор улыбнулся краем рта, достал меч из ножен, улегся на носилки, положил меч рядом, а автомат на грудь и прикрылся простыней. Я со своим автоматом сделал то же самое. Если кто-то полезет в скорую – встретим.

Между тем машина остановилась, послышались голоса.

– Что так быстро обратно?

– Сабанто-сан ранен, возможно, смертельно. Нужно срочно в больницу.

– Еще кто в машине есть?

– Раненый сабанто-сан…

– Я задал вопрос: есть ли кто-то еще в машине?

Тут водитель почему-то рассмеялся, как мне показалось, облегченно, и сказал:

– Нет.

Внезапно с водительского места раздалось тихое жужжание. Я приподнял голову посмотреть, что там такое происходит – и зря это сделал.

Голова водителя внезапно взорвалась, словно у него в черепной коробке граната сработала. Кровь, разорванные в клочья мозги и осколки черепа хлестнули во все стороны. Я рефлекторно попытался прикрыться простыней, но левый глаз мне все равно залепило горячей жижей.

Впрочем, если у тебя в бою остался один рабочий глаз, это уже неплохо.

Я ринулся на водительское сиденье, столкнул обезглавленный труп на пол и на долю секунды раньше успел выстрелить в того, кто стоял снаружи, поднимая автомат, чтобы выстрелить в меня. После чего нажал на педаль газа, понимая, что шансов у меня немного: на блокпосте наверняка имеются пулеметы, а может, и что-то посерьезнее, и через секунду-другую машину превратят в дуршлаг. Все осложнялось еще и тем, что я практически ни хрена не видел – лобовое стекло было изнутри измазано кровищей и стекающими вниз ошметками мозгов. Раздался удар, мимо бокового окна пролетели обломки шлагбаума. Прекрасно, блин. Главное, чтобы теперь дорога была прямой, иначе я сейчас на скорости влечу куда-нибудь…

Выручил Японец.

Над ухом у меня простучала очередь, в алой от крови лобовухе образовалась строчка пулевых отверстий. Потом мелькнула нога, удар, простреленное стекло сложилось пополам, вылетело на капот, а следом за ним рыбкой прыгнул Савельев, по пути прихватив мой автомат, который я бросил на колени.

Наверно, со стороны это выглядело красиво, когда Виктор, стоя на скошенном вниз узком капоте и облокотившись на крышу, стрелял с двух рук по тем, кто сейчас садил из огнестрелов по машине, – пули, словно маленькие кувалды, лупили по ее задней части. Некоторые, прошив задние двери и потеряв силу, попада́ли в спинку сиденья, я хорошо прочувствовал позвоночником пару ударов. К счастью, ни одна из них не пробила спинку – наверно, в стальную раму попали. Но я видел, как одна пуля ударила Виктора в ногу, маячившую у меня перед носом.

Надо отдать должное выдержке Японца – его нога лишь дернулась от удара, но он сумел устоять на капоте, продолжая стрелять, пока не закончились патроны. После чего Савельев быстрым и плавным движением перетек в салон, упал на соседнее сиденье и принялся менять магазины в автоматах. Стрельба позади заглохла, блокпост мы проскочили. Но, думаю, кто-то из оставшихся в живых бойцов уже связывается с городом, где нас, несомненно, будет ждать очень горячий прием.

Между тем Виктор действовал быстро. Перезарядив автоматы, он вскочил, бросил их на сиденье и метнулся назад, к медицинскому оборудованию, частично разбитому пулями.

Но Виктора интересовали не приборы, а инструменты и перевязочный материал. Быстро найдя все что нужно, он снова плюхнулся рядом со мной, положил раненую ногу на «торпеду», взял свой меч, обернул клинок тканевой салфеткой, чтоб не порезаться, оставив лишь кончик меча торчать из материи, после чего точным движением воткнул черное стальное жало себе в ногу.