Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон Страница 14

Вступив в деревню, Шеф окликнул одну из спасшихся – служанку матери.

– Труда! Расскажи, что случилось. Жив ли кто-то еще?

Ее трясло; она таращилась на юношу с изумлением и ужасом – целого и невредимого, с мечом и щитом.

– Иди… лучше к своей матери…

– Она здесь?

Шеф испытал слабую надежду. Может быть, отыщутся и другие. Удалось ли сбежать Альфгару? А Годиве? Что стало с Годивой?

Служанка двинулась прочь, и Шеф с Эдричем последовали за ней.

– Что это она так ходит? – пробормотал Шеф, глядя на ее мучительное ковыляние.

– Изнасиловали, – коротко произнес Эдрич.

– Но… Труда не девица.

– Изнасилование – совсем другое дело, – объяснил Эдрич. – Четверо держат, а пятый трудится, и все вошли в раж. Бывает, что кости ломают или рвут сухожилия. Если женщина сопротивляется, то может выйти еще хуже.

Шеф снова подумал о Годиве, и костяшки его пальцев побелели на рукояти щита. Не только мужчины расплачивались за проигранные сражения.

Они молча шли за Трудой, которая хромала к импровизированному убежищу из досок, наваленных на полуобгоревшие бревна и прислоненных к уцелевшему фрагменту частокола. Дойдя до места, она заглянула внутрь, произнесла несколько слов и жестом пригласила мужчин войти.

Госпожа Трит лежала на груде ветоши. По мрачному, измученному лицу и неуклюжей позе было ясно, что испытание, которое выпало Труде, не обошло и ее. Шеф преклонил колени и нащупал ее руку.

После пережитого ужаса она могла говорить лишь слабым шепотом.

– Нас не предупредили, мы не успели подготовиться. Никто не знал, что делать. Мужчины поехали после боя прямо сюда. Им было никак не договориться. Эти свиньи схватили нас, а они всё спорили. Мы даже не сразу поняли, что это викинги, – глядим, а те уже повсюду…

Она умолкла, слегка поморщилась от боли и подняла на сына пустые глаза.

– Это сущее зверье. Они перебили всех, кто мог сопротивляться. Потом согнали остальных к церкви. Уже начинался дождь. Сначала увели девочек, хорошеньких девушек и кое-кого из мальчиков. Для отправки на невольничий рынок. А потом… Потом они притащили пленных и… – Ее голос задрожал, и она поднесла к глазам грязный передник. – Потом они заставили нас смотреть…

Мать захлебнулась слезами. Через несколько мгновений она вдруг, словно вспомнив что-то, схватила юношу за руку и впервые взглянула прямо ему в глаза:

– Это был он, Шеф. Тот же, что в прошлый раз.

– Ярл Сигвард? – еле выговорил сын.

– Да. Твой… твой…

– Как он выглядел? Большой, с темными волосами и белыми зубами?

– Да. И золотые браслеты до самого плеча.

Шеф мысленно вернулся к поединку, вновь ощутив, как сломался меч, и вспомнив восторг, с которым он шагнул нанести удар. Неужто Бог уберег его от страшного греха? Но если так, то чем Бог занимался потом?

– Матушка, разве ярл не мог тебя защитить?

– Нет. Он даже не попытался. – Трит взяла себя в руки и заговорила жестко. – Когда разбойники разошлись после… представления, он разрешил им грабить и веселиться, пока не запоет рог. Они не издевались над рабами, просто связали их, но остальных… Труду и тех, кого не забрали… Нас просто пустили по рукам. Он узнал меня, Шеф! И вспомнил. Но когда я взмолилась, чтобы он сохранил меня для себя, его разобрал смех. Он сказал… сказал, что теперь я цыпочка, а не цыпленок, а цыпочки должны беречься сами. Особенно те, которые упорхнули. И они попользовались мною, как Трудой. И мне досталось больше, чем ей, потому что я госпожа, и некоторые решили, что это славная потеха.

Ее лицо исказилось от гнева и ненависти, и она позабыла на миг о боли.

– Но я сказала ему, Шеф! Сказала, что у него есть сын. И этот сын однажды найдет его и убьет!

– Я сделал все, что мог, матушка.

Шеф замялся, собираясь задать очередной вопрос, но Эдрич, стоявший сзади, опередил его:

– На что они заставили вас смотреть, госпожа?

Глаза Трит снова наполнились слезами. Не в силах говорить, она махнула в сторону выхода из укрытия.

– Идемте, – позвала Труда. – Я покажу вам милосердие викингов.

Мужчины вышли следом за ней, пересекли пепелище на месте сада и достигли второго шалаша, возведенного возле развалин танова дома. Снаружи стояла кучка людей. То один, то другой отлеплялся от остальных, заходил внутрь, смотрел и возвращался назад. Выражение лица не удавалось прочесть. Скорбь? Гнев? Пожалуй, обычный страх, подумалось Шефу.

Внутри стояли лошадиные ясли, наполовину наполненные соломой. Шеф мигом узнал светлые волосы и бороду Вульфгара. И хотя лицо было совершенно мертвецкое – белое, восковое, с заострившимся носом и выпирающими скулами, – отчим еще дышал.

Шеф не сразу осознал случившееся. Как же Вульфгар поместился в яслях? Он был слишком велик. Шесть футов ростом, а ясли – Шеф хорошо это помнил по поркам, которые ему задавали в детстве, – едва достигали пяти… Чего-то не хватало.

Вульфгар лишился ног. Ниже колен виднелись только тряпки, неуклюже намотанные на обрубки и пропитавшиеся кровью и гноем. Пахло горелым и тухлым мясом.

С растущим ужасом Шеф увидел, что нет и рук. Они были обрублены сразу под локтями, а культи, скрещенные на груди, тоже заканчивались повязками.

Сзади забормотали:

– Его вынесли к нам, уложили на колоду и давай рубить топором. Сначала ноги. Потом прижгли каленым железом, чтобы не истек кровью. Вульфгар проклинал их и вырывался, но потом стал умолять: оставьте хоть одну руку, чтобы есть самому. Они только смеялись. Громила, который у них ярл, заявил, что ему оставят самое нужное: глаза, чтобы видеть красавиц, и яйца, чтобы хотеть их. Но он уже никогда не сумеет спустить штаны.

«И ничего не сделает сам», – мысленно добавил Шеф.

Вульфгар будет во всем зависеть от окружающих – ни помочиться, ни поесть без посторонней помощи.

– Его сделали хеймнаром, – молвил Эдрич, воспользовавшись норвежским словом. – Живым трупом. Я слышал о таком, но никогда не видел. Ты не кручинься, юноша. Зараза, боль, потеря крови – долго ему не протянуть.

Невероятное дело: безжизненные глаза открылись. Они уставились на Шефа и Эдрича с незамутненной злобой. Губы разомкнулись, и вырвался змеиный шепот:

– Дезертиры… Ты бросил меня, сопляк, и скрылся. Я не забуду. И ты, королевский тан. Явился, уговорил нас, повел на сечу. Но где же ты был, когда она кончилась? Не бойся, я еще поживу и отомщу вам обоим. И твоему отцу, сопляк. Напрасно я взялся растить его помет и принял назад его шлюху.

Глаза закрылись, голос стих. Шеф и Эдрич вышли