Майкл Мэнсон - Ристалища Хаббы Страница 14

Персик! Как тогда, на арене Нергала! А вот и второй!

Он быстро вскинул голову, успев проследить, откуда брошен плод. С пятого яруса над дверью, ведущей с ристалища в кольцевой коридор – над той самой дверью, в которую он собирался пройти. Там устроились три девушки – черноволосая и черноокая Лильяла и обе ее подружки из «Веселого Трота», светленькая и рыженькая. Персики, похоже, метала рыжая.

Увидев, что Конан заметил их, все три красотки вскочили. Светловолосая и рыжая, изображая бурный восторг, что-то вопили и размахивали руками, не забывая забрасывать Конана персиками. Но черноглазая Лильяла глядела на него хоть и без слез, но с прежней печалью во взоре и даже какой-то серьезной многозначительностью. Отметив это, Конан замедлил шаги и был вознагражден – перед самой дверью, у которой киммерийца поджидали стражи, ему в руки упал пряник с изюмом, испеченный в форме рыбки. Вне всякого сомнения, бросила его Лильяла.

Конан стиснул лакомство в кулаке и с невинным видом уставился на старшего охранника, коренастого хаббатейца в шлеме с пестрым пером. Тот ухмыльнулся.

– Ты, варвар, вроде бы не любишь сладкого?

– Не люблю, видит Кром. Мне пришлась по нраву красотка, пожелавшая бросить угощение.

Страж снова скривил жабий рот в ухмылке.

– Ну, пряник в миске не заменит девки в постели! Правда, если постараешься, то сможешь ее заполучить.

– Это как? – Конан вопросительно приподнял бровь.

– Наш громоносный владыка повелел, чтоб ты дрался с Сайтом через три дня. Ясно? Ну, коль прикончишь рыжего, потешишь царя, то получишь и награду. Может статься, эту девку к тебе и приведут.

Конан кивнул и молча правился в свою камеру – мимо двери караульной, где угощались вином с полдюжины стражей, и мимо прочих дверей, за которыми сидели подневольные бойцы. Все двери тюремных каморок были украшены тяжелыми замками величиной в два кулака, и вышибить их не удалось бы даже вендийскому носорогу – жуткому зверю, известному своей силой и свирепостью. Под бдительным надзором стражей Конан переступил порог своего узилища, дверь закрылась за ним, грохнул засов и сразу заскрежетал ключ, поворачиваясь в замке.

Киммериец покосился на Сайга. Асир делал вид, что продремал на своем топчане с самого утра, совсем не интересуясь схваткой, только что отбушевавшей на арене. Конан, пнув разделявшую их решетку, позвал:

– Эй, мешок с дерьмом Нергала! – Чего тебе, киммерийский козел?

– Через три дня будем драться, рыжий кабан.

– Это кто сказал?

– Стражник. Царю охота на нас поглядеть.

– Не на нас, а на меня, – уточнил Сайг. – На то, как я нарежу ремней из твоей шкуры.

– Свою печень побереги, – буркнул Конан и повалился на лежак.

Он стиснул пальцы, и пряник в его кулаке рассыпался мелкими крошками и ягодками изюма, но под остатками этой мягкой массы ощущалось нечто твердое и шершавое, слегка царапавшее ладонь. Конан, выворачивая шею, вновь взглянул на Сайга – тот лежал лицом к стене, спиной к решетке, и либо дрых, либо думал свои думы. Может, предавался воспоминаниям о походе в Киммерию, теплых шкурах киммерийских козлов и нежной коже киммерийских козочек.

Крошки и изюм посыпались на пол, за топчан; твердая пряничная начинка жгла ладонь раскаленным угольком. Конан чуть-чуть разжал пальцы и не смог сдержать торжествующей улыбки. Плоская ребристая железка с заостренными краями… небольшая, обломанная с одного конца… надежная и прочная даже на ощупь…

Кусок напильника, которым затачивают ножи и клинки!

Киммериец перевел дух и сунул драгоценный подарок под ковер, покрывавший топчан. Три девичьих лица встали перед ним: печальное и нежное – Лильялы, веселые и оживленные – светловолосой и рыженькой. Верно сказано, – подумал он, – кому благоволят женщины, тому благоволят и боги! Видать, сам Митра послал ему этих девушек – а значит, Подателю Жизни угодно, чтоб он добрался до потухшего вулкана, к Наставнику, повелителю молний… Ну, так тому и быть!

Конан растянулся на ковре, ощущая под лопаткой маленький твердый бугорок. Хвала Митре и Крому, скоро все решится! Совсем скоро! Через три дня он перепилит решетку, перебьет ночную стражу, разыщет свои мечи и удерет. Умчится в степь, к высокому плоскогорью Арим, к Селанде и Дамасту! Но до того он должен выпустить кишки из Сигвара Бешеного, из этого недоумка Сайга, Который сделался теперь последним препятствием на пути к свободе.

Он задремал, размечтавшись о том, как всадит в рыжебородого асира свои клинки: левый – в глотку, правый – в живот. Он покажет ему, что у киммерийских козлов есть не только теплые шкуры, но и острые рога!

Однако человек предполагает, а бог располагает. Правду говорят, что первейший в мире боец должен опасаться не второго по силе, а какого-нибудь деревенского увальня, разучившего десяток приемов с мечом и секирой. Иными словами, никакое искусство не защитит от удара, нанесенного рукой судьбы.

На следующий день Сайг дрался с довольно неуклюжим шемитом из Эрука, и клинок противника оцарапал ему бедро. Легкая рана, и шемит, разумеется, поплатился за свою дерзость головой, но поединок двух великих бойцов было решено отложить. Царь желал, чтобы они явили себя на ристалище во всем блеске, а потому каждому полагалось сберечь и силу свою, и здоровье. А чтоб не допустить второго такого же печального события, Конана оставили в покое и больше не выгоняли на арену – на все время, пока Сайгу врачевали его царапину. Лечение, предписанное асиру местными целителями, было на диво простым: полкувшина бранда – на рану, полкувшина – внутрь.

Эта история стоила Конану пары бессонных ночей, Наполненных грустными размышлениями. Он неплохо разбирался во всевозможных ранах и знал, что царапина у Сайга на бедре затянется через три-четыре дня. Ну и что с того? Может пройти еще целый месяц, пока лекаря не решат, что асир здоров и способен сражаться ничуть не хуже, чем раньше. Лекаря не будут рисковать головами и не станут торопиться, что бы ни говорил их подопечный, как бы он ни уверял в своей готовности к бою; в результате дело затянется на месяц. Или на два.

Но Конан не желал ждать так долго! С другой стороны, не мог же он пилить решетку на глазах проклятого асира! Эти думы потянули новую цепочку размышлений; теперь Конану начало казаться, что Сигвар Бешеный не такой уж мерзавец и хвастун, а, быть может, вполне достойный и отважный воин, жертва несчастливых обстоятельств, в которых очутился и он сам. Случись им встретиться на воле, они, вероятно, стали бы соратниками и союзниками; они опустошили бы немалое число винных кувшинов и облегчили бы вместе немало толстых кошельков. Почему бы и нет? Они были так похожи друг на друга! Оба в одинаковых годах, оба поскитались по свету, оба уважали силу острого клинка и крепкий кулак… Так стоило ли им, как распоследним олухам, пачкать арену собственной кровью на потеху хаббатейскому люду? Ведь оба они питали к Хаббатее самую жгучую неприязнь! Может, проще замириться, распилить решетку и удрать вдвоем?